ПРОВЕРКА ЗНАКОМЫХ[*)]

6.
О
днако, что же мы будем делать? — спросил Капелов. — Ну, вот, мы были у этого... доброжелателя. Зайдем, допустим, к вруну, повидаем еще кого-нибудь... Соста
вим, по возможности, полную коллекцию различных мерзавцев и дураков, но дальше что? Ведь, отрицательных типов всегда было много, при чем основные отрицательные типы почти неизменны во все времена эпохи. Не так ли?
— И так и не так, — ответил Кузнецов, — мы вовсе не заинтересованы в том, чтобы у нас были новые отрицательные типы... Хватит и того богатого наследства, какое нам
досталось от старой жизни... Речь идет именно об этом, о том, как избавиться от них, от старых... Они, эти старые отрицательные типы, в нашей обстановке слиняли, опрости
лись и, как все, что усиленно разлагается, потеряли поэзию и окончательно выродились. Дон-Кихот, сражающийся с мельницами, поэтичен, а наш советский, измельчавший, ка
кой-нибудь учрежденческий Дон-Кихот нисколько не поэтичен, а просто и прямолинейно вреден. Его прозаически судят за бесхозяйственность. И все. То же самое и с Гамлетом. Одно дело, — он мировой червь сомнения в черном плаще и с этим поэтичным «быть или не быть», а другое дело, вот, № 22 по моему списку, который сидит, сукин сын, в совет
ском учреждении и на все вопросы отвечает «или да, или нет». Спрашиваешь его, например: «план утвержден?» Он отвечает: «утвержден». — «А почему же вы не работаете и
другим не даете работу?...» Он отвечает: «а может быть, план будет отменен. Уже звонили по телефону». Спраши
ваешь его: «вы уезжаете в командировку?» — «А может быть поеду, а может быть и нет». — «Почему?» — «Не знаю, — говорит, — все может быть. Может быть билета не будет
или в последнюю минуту пошлют другого, или путевка будет неправильно написана, или — мало ли, что может быть! Все может быть!» На-днях я был у такого советского Гамлетика по срочному делу. Я прямо трепетал. Знаете, какие бывают у нас горячие срочные дела. Я его спрашиваю: «товарищ, придет бумага?» Он отвечает невозмутимо, с печатью горькой думы
на челе: «может быть придет, а может быть не придет!...» Ну, что вы скажете! Так у нас со всеми «типами»! Они упростились до примитива, до схемы, до скелета. Это — лучшее доказательство, что новая жизнь их постепенно вытесняет, заменяя новыми типами, положительными.
Но пока их все-таки достаточно, и я напоминаю вам, что вы обещали мне помочь от них избавиться... Я и сам хотя тип, несомненно, отрицательный, но все же хочу проверить своих знакомых и от кого можно избавиться.
— Кто же там у вас еще есть в вашем списке?
— О, их много, очень много. Можно составить энциклопедию... Я в последние дни много работал над этим списком. Одних воров сколько разновидностей! Высасывателей чужих способностей, мыслей, идей, планов! Сколько у нас таких паразитов, живущих на чужой счет! На проценты с чужого духовного капитала! Когда какой-нибудь бюрократ заставляет сожительствовать с ним подчиненную, мы подымаем крик. А когда он заставляет подчиненного писать доклады, которые он подписывает и выдает за свои и делает на этом карьеру,— это считается в порядке вещей. Духовные кражи у нас, зачастую, и кражами не считаются! А сколько паразитов существует за счет такой безжалостной и беззастенчивой эксплоатации своих одаренных подчиненных!.. У меня записано пять или шесть разновидностей таких духовных насильников, вымогателей, взяточников, а иногда и открытых шантажистов... Что может сделать подчиненный? Ничего! Он должен, чтобы не быть уволенным, давать духовные взятки хозяину-начальнику... Он пишет за него доклады, декларации, проекты, дает идеи, фактически руководит предприятием... А тот приходит, орет, «поправляет», вечно недоволен и еще грозит, чтобы подчиненный не «зазнался» и не преувеличил своей роли!
Я не хочу быть знакомым с такими типами. Как это сделать?
Кузнецов вздохнул и продолжал, просматривая свой список:
— А сколько я знаю паразитов иного типа! Вот, например, есть особая разновидность чванства, которая не ува
[*)] Настоящие отрывки являются вариантом одной из глав новой повести Еф. Зозули — «Люди».
жает технику... Это просто поразительно. В стране, где техника призвана сыграть огромную роль в великом деле строительства социализма, — существуют махровые чванливые скудоумы, которые говорят с открытым пренебрежением:
— Ну, это — техника!
Самые сложные технические сооружения, планы, связанные с разрешением глубокомысленных принципиальных поло
жений — все это у них второстепенное по сравнению с ролью «идейного возглавляющего», который нередко дремлет в кресле члена правления и вообще ничего не делает... Отчасти поэтому, изобретатель встречает на своем пути столько трудностей, столько невероятных, почти фантастических препятствий!
Затем, сколько есть еще и других типов, которых я рад был бы не знать! Сколько есть скрывающихся! Я знаю, я уве
рен, что среди моих знакомых есть сознательные вредители, есть мерзавцы, которые скрыты под масками — чтобы разоб
раться во всем этом, надо бросить все и заняться только этим! И я, подозревая того или иного, должен с ним встре
чаться, здороваться, «поддерживать знакомство». А сколько есть рекламистов — совершенно безудержных по наглости... вообще...
— Что же вы думаете делать? — перебил Капелов. — Я вас внимательно выслушал, походил с вами, готов еще слушать, но все-таки надо что-то предпринять. Как же вы надумали проверить своих знакомых? В сущности проверять их вам особенно нечего. Вы прекрасно, по-моему, знаете, с кем вам надо раззнакомиться...
— Да, но как же это сделать?
— Я уже думал об этом. Тут есть только один способ. Способ не новый, но, по-моему, единственно правильный — разоблачать. Я знаю, вы возразите, вы скажете, что это трудно, невозможно, что это на практике приведет к противоположным результатам. Вас будут считать склочником, ужас
ным человеком. Вас оклевещут, выдумают пятьсот наветов, затравят. Не знаю. Возможно, что это будет так. Но я все же считаю, что другого выхода нет.
Мы сейчас переживаем великое время. Впервые в истории человечества так решительно ломается старый обще
ственный уклад для того, чтобы мог быть построен новый. Смешно в такое время придерживаться старых взглядов на «личные отношения» и выполнять обветшалые обряды в роде беспредметной и лицемерной «деликатности», «вежливости», ничего не стоящей и всегда фальшивой, а иногда и вредной. То, что я могу вам предложить, это — отбросить всю эту чепуху и стать смелее — разоблачать и разоблачать.
Вы забыли в вашем списке записать гнуснейшую разновидность приспособленчества — это быть со всеми в «мире», всем сладенько улыбаться и со всеми «дружить». Не сомне
ваюсь, что среди многочисленных ваших знакомых есть не один такой.
Так вот: не уподобляйтесь ему. Теперь время новой суровой и настоящей деликатности — в отношении тех, кто ее заслуживает.
Ко всей же перечисленной, а на девять десятых или девяносто девять сотых неперечисленной сволочи всех фор
маций, видов, оттенков и разновидностей должно быть одно отношение: беспощадного и открытого отпора, правдивого разоблачения и, если это не поможет, открытой борьбы. В конце - концов, того, чего люди не хотят, того никто не смеет делать. И если бы мы не хотели этого — то этого бы
не было. Но, конечно, дело в одном хотении. Человеческие свойства зависят от общественно-экономических причин, но наше отвращение к этим «свойствам» тоже зависит от таких же причин. Раз мы ощущаем потребность в новых людях — зна
чит, есть для этого предпосылки, а раз есть предпосылки — надо смело бороться с тем, что отжило, что должно быть устранено и уничтожено. Чтобы помочь приходу нового чело
века, надо самому иметь мужество хоть в некоторой степени, хоть немножко стать им. Вот все, что я могу сказать о «проверке знакомых».
Кузнецов спрятал список, задумался, дернул плечом, и даже Капелов, так хорошо знавший людей, не мог прочесть по его заросшему, морщинистому и нервному лицу, на что он решился.
Ефим Зозуля