СНАРУЖИ И ВНУТРИ

М

ихайлов пригласил к себе в гости Топикова. Они случайно встретились на Площади Революции.

— Топиков! — Михайлов!

Окрикнули они друг-друга, улыбнулись и поздоровались. И, как полагается в таких случаях, произнесли — «Батюшки, сколько лет».
Оказалось тринадцать. Тринадцать лет, как они не видали друг-друга и вот встретились. - Где ты?
— Все там же - в департаменте коренных земельных улучшений, только сейчас это называется иначе. А ты?
— Я юрисконсульт. — Так.

— Та-ак.

— А ты все тот-же.
- И ты все тот-же. Женат? — Женат. А ты?

— И я. Запиши, пожалуйста, мой адрес и обязательно, без всяких, приходи ко мне. Я живу сейчас в новом доме - на Демидовской. Далеко, но зато удобства — газ, ванная.

Приходи. Поболтаем. Вспомним. Батюшки, сколько лет? Старики уже.
— Запиши мой. Кстати запиши и телефон. Сколько это мы с тобой не видались? Тринадцать лет. Ах, как много. Жизнь прошла. Тринадцать лет.
— Много лет. Ну, прощай. Так, заходи. — Непременно. И ты заходи. — Есть. Будь здоров. — Всего доброго. И разошлись.
Топиков когда-то жил на Демидовской. Он великолепно помнил эту убогую отвратительную улицу. Покосившийся забор. На заборе надпись — «Драва.» Деревянные домики с за
плесневелыми окнами. Справа пивная — «Отрада». У пивной всегда головой в блевотине спал человек. Слева пивная
«Баллада». У этой пивной тоже валялся пьяный. Топиков прекрасно помнил Демидовскую улицу. Здесь ночи были осо

бенно темные. Ночи темные, как в кино, когда тушат свет. Осенью грязь. Зимою сугробы. Летом — лужи, мухи и вонь. Тротуары. О, эти проклятые деревянные тротуары. Люди

обыкновенно карабкались по горбатому камню мостовой. Вылинявшие дома, заплесневелые стекла. И справа пивная и слева пивная. Забор, и опять пивная, и опять трактир, и пьяный в луже.

— Вот она сейчас передо мной откроется во всей своей красе Демидовская улица, — подумал Топиков, свернув направо.

— Голубчик... Боберов... Но ведь это... это... сон, волшебный сон! Боже! Ведь вы счастливец!
— Ну, что вы, — морщится Боберов, — я хочу отказаться.
— Вы не сделаете этого! — кричит Белополякина. — Ведь подумайте! Ведь Париж! Понимаете, Париж! Гос-споди! Берлин! Заграница!
— Ну, Париж, ну, Берлин. Я не спорю, в такой поездке есть своеобразная прелесть. Но подумайте, дорогая, какие хлопоты! Носильщики! Такси! Гостиницы! Бр-р-р. При одной этой мысли у меня волосы встают дыбом.

Мадам Белополякина не находит слов.

— Да, совсем было забыл! — говорит Боберов, — Прямо умора. Коммерческий атташе одного знакомого посоль
ства уезжает в годовой отпуск и предлагает мне на это время свой автомобиль, совершенно новый Ролс — Ройс. Да я отказался.
— Гаража нет? — спрашивает Белополякина, тяжело дыша. — Да нет. Гараж есть. И шофер есть. Но к чему мне автомобиль?
— Как к чему? А ездить!

— Э, дорогая! Какая это езда! Бензин воняет, трясет...

***

Ночью в постели мадам Белополякина грызет мужа. За бедность. За неумение устраиваться. За все.

Муж фыркает, как лошадь. Но не возражает.

Если-бы ему рассказали, что жена его неграмотна, глупа, сварлива, неряшлива, что живет она в наши дни по ошибке, что ее следовало бы уничтожить, как уничтожают мышей и тараканов, — он ни за что бы не поверил.

ЕВГ. Петров.

Изумленный он остановился.
— Что это такое? Сюда ли я попал?
Здесь было так много электрического света, что он зажмурился. Здесь было так светло, что можно было видеть пятна на черном Топиковском пальто.
— Сюда-ли я попал? Подумал Топиков, ступая нерешительно по асфальту.
— Товарищ, милиционер, — спросил он у постового, - как пройти на Демидовскую.
— Это и есть бывшая Демидовская, — ответил милиционер, — сейчас только она называется — I-я Социалистическая.
— Топиков шел дальше. Последний раз я здесь был во время германской войны... Потом была революция... Когда-ж это все выстроилось?.. Может быть милиционер спутал... Гражданин, как мне пройти на Демидовскую?

— Вы на Демидовской.

Топикова окружали дома с балконами и окнами, как озера.
— Ведь вот совсем недавно... Вот здесь вот... Вот здесь — была пивная «Отрада», а здесь вот — забор. Длинный серый забор. А сейчас вот стоит дом. Шестиэтажный, большой дом. А тут вот клуб. Клуб Швейников. Ясли Кожевников. Ничего не понимаю. Должно быть я спутал. Должно быть и милиционер и этот гражданин ошибаются.

— Скажите, как пройти на Демидовскую? — Это и есть Демидовская.

— Да не может этого быть. Когда-же успели все это построить... Да ведь я знаю Демидовскую, как свои пять пальцев... Товарищ, скажите Демидовская улица где?

— Вы стоите на Демидовской.

И Топиков, подавленный зданиями, светом, то бежал, то шел медленно по бывшей Демидовской улице. Его поднял лифт на пятый этаж. Он вошел испуганный к Михайлову в дом и сразу успокоился. На него глянул старинный, толстый, тяжелый буфет со множеством тарелок. Из угла под
мигивала икона, как старому знакомому. На столе стоял графин с водкой. И когда хозяин, встретив гостя, сказал: — познакомься, жена. Вот мы до твоего прихода немножко по
спорили... Весь день бегаешь по городу и вот приходишь домой, изволь еще разбирать тут женины скандалы с соседями, с прислугой...
Топиков окончательно успокоился.
— Все по старому, — подумал он облегченно. Ничего не изменилось. Я узнаю Демидовскую улицу.

Он положил себе на тарелку закуску и чокнулся с хозяином и хозяйкой.

— За старое, за прошлое!
Б. Левин.