ОЧКОВТИРАТЕЛИ

— Что-ж ты вычистил лошадям только морды?
— Да ведь наш командир только мимо проходит.

КОНИ И ЛЮДИ

Н
е словоохотлив мой старый друг и приятель Емельян Михайлович Сав
чук из славной семьи таращенцев.
О знаменитом кавалерийском набеге, упомянутом во всех наших учебниках тактики и стратегии, он, например, рассказывает так:
— Залетаем мы на станцию Кастерную под утро и выбегает на нас из буфета первого класса полный мужчина в голу
бой косоворотке и чакчирах. Одна нога в сапоге, а другая разутая. В одной руке сапог, а в другой турецкий наган. Смотрю я на него и спрашиваю:
— Стой, душа из тебя вон! Ты кто? А он смотрит на меня и отвечает:
— Свиты его величества генерал майор Чинчикида...
— Ну? — спрашиваете вы в нетерпении Емельяна Михайловича.
— Ну, - повторяет Емельян Михайлович и скромно опускает глаза, — ну, тут мы его и зарубили.
— И все? — спрашивают слушатели.
— Все, — задумчиво отвечает Савчук, подтягивает голенище и хлопает себя по сапогу. — Но это дело десятое...
«Да, — втихомолку скажете вы, такая жизнь, ведь герой, действительно, герой и «зарубили». Только и всего». Совсем не
давно рассказал мне Емельян Михайлович.
Мы ехали на вокзал. Московский из возчик совсем задергал крепкого, мохнатенького конька.
— Браток, — сказал ему Емельян Савчук, — пустил бы ты своего жеребца на козлы, а сам надел хомут. Потому с
твоего жеребца еще может будет толк, а ты с роду кучером не был и не будешь. Вот — продолжал, повернувшись ко мне, Савчук, — кони бывают разные и люди бывают разные, напомни мне в вагоне, расскажу я тебе одну историю про мой дивизион. Но это дело десятое.
И когда я напомнил ему, он начал так:
А. РАДАКОВ
— Сказать тебе прямо, браток, и в Таджикистане жить можно. Пища скуч
ная — барашек да рис. Рис да барашек. Изюм и урюк. А капусты нету. А как нашему брату без щей? В общем и целом жить можно.
Но это дело десятое. После ликвидации Энвера командовал я в пограничных местах дивизионом. Один эскадрон от другого шестьдесят четыре метра. За два года сдружился с ребятами, каж
дого во как знаешь, чем живет и чем дышит и что во сне видит. Полагается так: кончаются два года, уходят ребята но домам, в бессрочный отпуск — один в Москву, другой в Пензу, а третий в Боровичи. Люди людьми, а кони конями. Уходят ребята в бессрочный отпуск, а кони остаются, и ждут новых ребят. Но это дело десятое. Будучи командиром дивизиона, требовал я с комсостава и с ребят заботы об эскадронных конях, Ты с бойца взыскиваешь, ты его учишь, ему в одно ухо входит, а в другое выходит, ему свое на уме, как, мол, дома едят щи с капустой да пи
роги с вязигой, а ему здесь все рис да барашек, изюм да урюк.
Стало быть, о конях. Скрывать тут нечего, в общем терпят кони от людей обиду, терпят год и другой пока не приходит из штаба приказ отпускать в бессрочный отпуск ребят по домам. И вот тут пойми и рассуди. Со дня на день ближе тот срок, когда расстанутся люди с конями, и начинается у людей особая о конях забота. Он тебе и чистит коня, и скребет, и, гриву запле
тает, и от себя горбушку хлеба дает и из своего пайка сахаром кормит. Он от коня не отходит. Когда же выходит срок совсем расставаться людям с конями, яв
ляется эскадронный и говорит: «Емельян Михайлович! Очень просят вас ребята к себе».
Выхожу я и говорят мне ребята: «Товарищ командир. От нашего поста до станции один денной переход. Разреши
те, товарищ командир, нам в конном строю до станции доехать, а коней на
зад новые конники приведут». Ну что ж,
говорю это дело десятое. Разрешаю. И вот ты пойми и рассуди. Каждому хо
чется домой и каждого дома ждут, день за год идет в такое время и стало быть один денной переход и тот в тягость.
Проходит день и другой и третий, а коней нет. На четвертый день приводит коней новая смена, красные призывники. Спрашиваю эскадронного: почему так долго коней держали, и докладывает эс
кадронный: «Двое с половиной суток от
пускники до станции ехали». А почему так? — спрашиваю. «Речка разлилась», говорит. Ну, это дело десятое — речка!
Почему денной переход в два дня с половиной встал? «А потому, Емельян Ми
хайлович, что шагом ехали — не хотелось ребятам с конями расставаться. За два то года попривыкли». Так, говорю, по
нятно. И проходит день и другой день. Рапортует мне эскадронный по форме, как полагается. «В части все благополучно».
А еще чего? — спрашиваю. «А еще, гово
рит, Емельян Михайлович, дело вот какое. Скучают у нас кони. По старым конникам, по отпускникам скучают». Прихожу я в конюшни и вижу: действитель
но, стоят кони и не едят корма, и гля
дят на меня человечьими, сознательными глазами, и я сам вижу, что скучают кони по старым своим конникам.
И хочется мне даже сказать коням простое слово, — ну, просто хочется сказать, как товарищам:
«Служите, мол, честно, красноармейские добрые кони, служите молодым бойцам; живем вместе, а будет нуж
да — и умирать будем вместе, но это дело десятое». Вот ты скажешь — чудак человек, - с конями по человечески заго
ворил, а я тебе скажу, что конь лучше иного человека, у коня трудовая короткая и честная жизнь и надо иметь к нему уважение. Но это дело десятое.
Л. Никулин