Этим летом в заготовительный район одной из спичечных фабрик, в Полесье, прибыла американская пила-автомат. Ее установили, и пила начала работать, показав отлич
ные качества конструкции и огромную продуктивность.
Появление ее вызвало большой интерес среди сезонников, работавших на заготовках; едва автомат пустили в ход, му
жики толпами повалили смотреть на диковинную машину. К пиле, во избежание несчастных случаев, была приставлена специальная охрана.
На второй день, в обеденный перерыв, у автомата собралась особенно густая толпа. Пила работала, но охрана разошлась по баракам, монтер дремал в будке и у машины, кроме подкладчиков, остался дежурить только сторож Фомка Сизых, которого сезонники звали Филином. Мужики, заткнув топоры за пояса, густо окружили пилу, обсуждал ее качества и недостатки.
— Вот чешет, вот чешет! — восторженно сказал маленький, коренастый мужичок в рваной, вывернутой подклад
кой наверх, шапчонке, глядя, как летят тучи золотистых опилок из-под горячих зубцов: — хотя топорище подложи, и то перекусит. И как это, братцы, доходят люди головой?
— Стало быть, содержание такое имеют, — сказал второй сезонник: — такую клепку в затылке. — Клепка у всех одинаковая.
— Одинаковых и яиц - то из-под курицы не бывает, а то люди! У одного — в руках сила, у другого — в голове. Американцы на что хитры, а немцы еще хитрей. Ведь до чего дошли — из бурьяна хлеб пекут, из воздуха сахар делают.
— Неужто из воздуха?
— Обязательно. Поставит, сукин сын, змеевик, с одного конца воздух качает, а с другого песок сыпется или рафикат.
— И ты видал?
— Я не видал, пленные говорили. — Что ж у нас-то зевают?
— И у нас один пробовал, в нашей деревне. И змеевик справил, и насос достал. — Ну?
— Ну и посадили в чижовку. У него не сахар получился, а самогон.
— В толпе захохотали. Некоторое время все молча наблюдали размеренный и стремительный ход зубцов. Тяже
лые обрубки с непостижимой быстротой вылетали из-под станка и, точно отбрасываемые чьей-то невидимой и сильной рукой, катились далеко в сторону.
— Осину здорово берет, — сказал опять коренастый му жичок: — а если, скажем, дубок под нее пустить, стоянок? Возьмет?
— Возьмет! — авторитетно сказал сторож Фомка. Приставленный к пиле, он чувствовал себя героем дня и важно прохаживался вдоль станка, независимо сплевывая сквозь зубы:—должна взять, раз американская. — А я думаю зачкнется.
— А ты не думай — обиженно сказал Фомка: — кулик на болоте думал думал, да и сдох. Она не то что стоянок, она и семивершковый возьмет.
— Не, не возьмет, откажет! — скептически сказал второй сезонник: - если бы немецкая была, та бы взяла, а у этой филенка жидка.
Мужики выжидательно молчали. Фомка был уязвлен и почувствовал, кик начинает меркнуть ореол, которым он.
как ему казалось, был окружен вместе с чудесной машиной. Он нахмурился и сердито сопел, размышляя.
— Давай! — сказал он вдруг решительно: — неси со штабеля!
Несколько человек, точно они только и ждали этого, кинулись к штабелю и выбрали самый толстый и узлова
тый дуб. Пила перерезала его почти с тою же легкостью, с какой пропускала легкие осиновые стволы.
— Взяла, стерва! — восхищенно сказал мужичок в шапке, подкладкой наверх: - как травинку перекусила! А корень примет?
— Пила приняла и корень, твердый как булыжник; она только взвизгнула слегка, на секунду замедлив ход.
— Плачет! — сказал второй сезонник: — просится. Если бы немецкая была, она бы не просилась! Немецкая, говорят, и мокрый берет, мореный!
— И наша возьмет! — входя в азарт, крикнул Фомка, и заломил шапку набекрень: — давай мореный!
Принесли толстый, аршинный обрезок разбухшего и тяжелого, мореного дуба. Подкладчики, с интересом наблю
давшие за опытами, едва подтащили его к станку. Пила сразу пошла тише, с трудом врезаясь в мокрую, плотную древесину; она стонала и дрожала, как живое существо, изнемогающее в лихорадке. Все-таки, она одолела и мореный дуб.
— Ишь ты! — удивленно сказал второй сезонник: - взяла, не подавилась! А это проглотишь?
И он поднял и кинул под зубцы жестянку из-под консервов, валявшуюся у станка. Взвизгнув с возмущением, пила перекусила ее пополам. Тогда все сгрудившись и с лю
бопытством заглядывая внутрь, под валики, стали кидать на зубцы, что попадалось под руку - гвозди, куски про
волоки, обломки кирпичей. Пила стонала, но без отказа резала и крошила все, что попадало в станок.
— Клади, она все возьмет! — восторженно кричал, бегая вокруг, сторож Фомка: — мать честная! Хотя рельсу положи, и ту возьмет, не выплюнет!
— А вот мы ей на закуску дадим! — сказал мужичок в рваной шапке: — неужто и это слопает?
Он взял железную штангу и, с помощью двух добровольцев из толпы, глубоко вогнал ее в деревянный обрубок. Втроем с подкладчиками они подняли тяжелый, начиненный железом ствол и кинули его под зубцы.
— Господи благослови! — сказал мужичок в рваной шапке.
Все смотрели с любопытством. Пила легко взяла дерево, но дойдя до штанги, с визгом забуксовала. Несколько секунд она скользила взад и вперед, скрежеща зубцами по железу, потом послышался треск, из-под валиков вылетел, сверкнув, один сломанный зубец, за ним другой, третий. Автомат остановился; на искалеченной пиле похватало шести зубцов, остальные были помяты, погнуты и свернуты на бок.
— Не взяла, значит! — сказал второй сезонник: — если бы немецкая была, может еще и взяла бы, а у этой кишка топка. Спортилась, отказала. А, водь, немало, чай, червонцев, заплатили. И червонцы-то наши, не чужие!
Из будки, ругаясь, бежал механик.
_ Что вы наделали, черти!? - кричал он, всплескивая руками.
Да, ведь, мы так, опробовать! — сконфуженно сказал мужичок в рваной шапке.
А. Зорич
ные качества конструкции и огромную продуктивность.
Появление ее вызвало большой интерес среди сезонников, работавших на заготовках; едва автомат пустили в ход, му
жики толпами повалили смотреть на диковинную машину. К пиле, во избежание несчастных случаев, была приставлена специальная охрана.
На второй день, в обеденный перерыв, у автомата собралась особенно густая толпа. Пила работала, но охрана разошлась по баракам, монтер дремал в будке и у машины, кроме подкладчиков, остался дежурить только сторож Фомка Сизых, которого сезонники звали Филином. Мужики, заткнув топоры за пояса, густо окружили пилу, обсуждал ее качества и недостатки.
— Вот чешет, вот чешет! — восторженно сказал маленький, коренастый мужичок в рваной, вывернутой подклад
кой наверх, шапчонке, глядя, как летят тучи золотистых опилок из-под горячих зубцов: — хотя топорище подложи, и то перекусит. И как это, братцы, доходят люди головой?
— Стало быть, содержание такое имеют, — сказал второй сезонник: — такую клепку в затылке. — Клепка у всех одинаковая.
— Одинаковых и яиц - то из-под курицы не бывает, а то люди! У одного — в руках сила, у другого — в голове. Американцы на что хитры, а немцы еще хитрей. Ведь до чего дошли — из бурьяна хлеб пекут, из воздуха сахар делают.
— Неужто из воздуха?
— Обязательно. Поставит, сукин сын, змеевик, с одного конца воздух качает, а с другого песок сыпется или рафикат.
— И ты видал?
— Я не видал, пленные говорили. — Что ж у нас-то зевают?
— И у нас один пробовал, в нашей деревне. И змеевик справил, и насос достал. — Ну?
— Ну и посадили в чижовку. У него не сахар получился, а самогон.
— В толпе захохотали. Некоторое время все молча наблюдали размеренный и стремительный ход зубцов. Тяже
лые обрубки с непостижимой быстротой вылетали из-под станка и, точно отбрасываемые чьей-то невидимой и сильной рукой, катились далеко в сторону.
— Осину здорово берет, — сказал опять коренастый му жичок: — а если, скажем, дубок под нее пустить, стоянок? Возьмет?
— Возьмет! — авторитетно сказал сторож Фомка. Приставленный к пиле, он чувствовал себя героем дня и важно прохаживался вдоль станка, независимо сплевывая сквозь зубы:—должна взять, раз американская. — А я думаю зачкнется.
— А ты не думай — обиженно сказал Фомка: — кулик на болоте думал думал, да и сдох. Она не то что стоянок, она и семивершковый возьмет.
— Не, не возьмет, откажет! — скептически сказал второй сезонник: - если бы немецкая была, та бы взяла, а у этой филенка жидка.
Мужики выжидательно молчали. Фомка был уязвлен и почувствовал, кик начинает меркнуть ореол, которым он.
как ему казалось, был окружен вместе с чудесной машиной. Он нахмурился и сердито сопел, размышляя.
— Давай! — сказал он вдруг решительно: — неси со штабеля!
Несколько человек, точно они только и ждали этого, кинулись к штабелю и выбрали самый толстый и узлова
тый дуб. Пила перерезала его почти с тою же легкостью, с какой пропускала легкие осиновые стволы.
— Взяла, стерва! — восхищенно сказал мужичок в шапке, подкладкой наверх: - как травинку перекусила! А корень примет?
— Пила приняла и корень, твердый как булыжник; она только взвизгнула слегка, на секунду замедлив ход.
— Плачет! — сказал второй сезонник: — просится. Если бы немецкая была, она бы не просилась! Немецкая, говорят, и мокрый берет, мореный!
— И наша возьмет! — входя в азарт, крикнул Фомка, и заломил шапку набекрень: — давай мореный!
Принесли толстый, аршинный обрезок разбухшего и тяжелого, мореного дуба. Подкладчики, с интересом наблю
давшие за опытами, едва подтащили его к станку. Пила сразу пошла тише, с трудом врезаясь в мокрую, плотную древесину; она стонала и дрожала, как живое существо, изнемогающее в лихорадке. Все-таки, она одолела и мореный дуб.
— Ишь ты! — удивленно сказал второй сезонник: - взяла, не подавилась! А это проглотишь?
И он поднял и кинул под зубцы жестянку из-под консервов, валявшуюся у станка. Взвизгнув с возмущением, пила перекусила ее пополам. Тогда все сгрудившись и с лю
бопытством заглядывая внутрь, под валики, стали кидать на зубцы, что попадалось под руку - гвозди, куски про
волоки, обломки кирпичей. Пила стонала, но без отказа резала и крошила все, что попадало в станок.
— Клади, она все возьмет! — восторженно кричал, бегая вокруг, сторож Фомка: — мать честная! Хотя рельсу положи, и ту возьмет, не выплюнет!
— А вот мы ей на закуску дадим! — сказал мужичок в рваной шапке: — неужто и это слопает?
Он взял железную штангу и, с помощью двух добровольцев из толпы, глубоко вогнал ее в деревянный обрубок. Втроем с подкладчиками они подняли тяжелый, начиненный железом ствол и кинули его под зубцы.
— Господи благослови! — сказал мужичок в рваной шапке.
Все смотрели с любопытством. Пила легко взяла дерево, но дойдя до штанги, с визгом забуксовала. Несколько секунд она скользила взад и вперед, скрежеща зубцами по железу, потом послышался треск, из-под валиков вылетел, сверкнув, один сломанный зубец, за ним другой, третий. Автомат остановился; на искалеченной пиле похватало шести зубцов, остальные были помяты, погнуты и свернуты на бок.
— Не взяла, значит! — сказал второй сезонник: — если бы немецкая была, может еще и взяла бы, а у этой кишка топка. Спортилась, отказала. А, водь, немало, чай, червонцев, заплатили. И червонцы-то наши, не чужие!
Из будки, ругаясь, бежал механик.
_ Что вы наделали, черти!? - кричал он, всплескивая руками.
Да, ведь, мы так, опробовать! — сконфуженно сказал мужичок в рваной шапке.
А. Зорич