ЧЕЛОВЕК С БАРАНЬИМИ ГЛАЗАМИ
В этом рассказе, — начала Шахерезада Федоровна, — будет описана головокружительная карьера человека с бараньими глазами.
Борис Индюков сызмальства обу
чался в литературных университетах, академиях и пантеонах. Он поставил себе целью стать великим писа
телем советской земли, но Институт Стихотворных Эмоций, где он обу
чался, прихлопнул Главпрофобр, прежде чем Борис Индюков понял,
Оставались еще две литературных избушки, где молодых людей посвящали в таинства слова, одно
временно освобождая от воинской повинности: ИДИЭ или Институт
Динамики и Экспрессии на Поварской улице и литкурсы артели лжеинвалндов под названием Литгико при ГАХН е
Дела артели Литгико шли плохо, так что ректор беллетристического предприятия гр. Мусин-Гоголь уже собирался сматывать удочки: ему не под силу было конкуррировать с Ин титутом Динамики и Экспрессии. Литгико пустовало, а ученики валом валили в ИДИЭ, куда поступил также и Борис Индюков.
Но не успел Борис Индюков решить, заняться ли ему динамикой или посвятить себя экспрессии, как Главпрофобр закрыл и эту лит-избушку.
С печальным воем кинулись ученики в уцелевшее Литгико. Впереди всех бежал Борис Индюков. Бараньи его глаза блистали вдохновением.
Но Мусин-Гоголь прекрасно учел конъюнктуру, создавшуюся на литературной бирже, и взимал с новых учеников плату за два года вперед.
Литгико занимало половину магазина на 1-ой Тверской- Ямской. Вторую половину и окно арендовал часовой мастер Главис-Шенкер, окруженный колесиками, пенснэ и пружинами. В магазине часто и резко звонили будильники. В глубине помещения сидел торжествующий Мусин-Гоголь, при
щик свалил свои неликвидные товары, сидел профессор —
вундеркинд, тринадцатилетний декан факультета ритмической прозы, и громко читал стихи Веры Инбер.
Ровно через два часа после зачисления Индюкова в ряды студентов угрюмый Главпрофобр закрыл последний литера
турный оазис. Денег ученикам не возвратили, потому что Мусин Гоголь успел спастись, увозя с собою плату за право обучения.
И снова Борис Индюков остался не при чем, так и не узнав, точно-ли необходимо ставить точку в конце фразы. Но тяга к изящной лите
ратуре была настолько велика, что Борис решил немедленно же приступить к творческой работе. За два месяца он сочинил роман из жизни дровосеков и дровосечек под названием «Пни». Сво
его первенца Индюков посвятил «Начальнику гублита дружелюбиво». Но эта предусмотритель
ность ни к чему не привела. Ни одно издательство не согласилось напечатать роман «Пни», у автора которого катастрофически не ладилось дело со сказуемым. Начальник гублита так и не узнал о дружелюбивом посвящении.
Тогда Индюков написал шесть романов: «На перепутье», «Пути и овраги», «Шагай, фабзаяц», «Серп и молот», «В ногу» и «Дуня-активистка».
Но тут Шахерезада Федоровна заметила, что служебный день окончился, и скромно умолкла.
...Мусин-Гоголь взимал С учеников плату за два года вперед.
Когда-же наступил
ДЕСЯТЫЙ СЛУЖЕБНЫЙ ДЕНЬ, она сказала:
— В его голову пришла замечательная мысль.
Сообразив, что конкурировать с 50000 советских писателей — задача нелегкая и требующая некоторого дарования, Борис Индюков мыслил три дня и три ночи. И все понял.
«Зачем», — решил он, — «самому писать романы, когда гораздо легче, выгоднее и спокойнее ругать романы чужие».
И с жаром, который сопутствовал ему во всех начинаниях, Борис Индюков принялся за новый жанр. На его счастье молодая неопытная газета «Однажды утром» задумала библиографический отдел по совершенно новой системе.
— Понимаете? — радостно говорил редактор Индюкову, который случайно оказался в его кабинете. — Мы строим отдел библиографии совсем по-новому. Каждая рецензия — три строки. Понимаете? Не больше! Гениально! Отдел так и будет называться: «В три строки».
— Отлично!—ликовал редактор.—Утрем нос всем толстым журналам!
— Утрем! — кричал Индюков тем же тоном, каким суворовские солдаты кричали-«умрем».
Новая работа совершенно поглотила Бориса Индюкова. В трех строчках как-раз вмещалось все то, что Индюков мог сказать о толстой в 400 страниц книге.
Рецензии на отечественные романы писались по форме АН. «Автор. Название книги. Из-во. Год. Цена. Число страниц». Кому нужна книга писателя (такого-то)? Никому она не нужна. Мы реко
мендовали-бы писателю (такому-то) осветить быт мороженщиков, до сих нор еще никем не затронутый»,
Рецензии на иностранные романы писались по форме А* 2:
«Автор. Название книги. И з-во. Цена. Число страниц». Книга французского писателя (та- К 0 I О-Т о) II а II II С а Н Э СО С В О Й С Т В е II II Ы М II II О С Т р а IIцам мастерством Но... кому нужна эта книга? Никому она не нужна. Эта книга не впечатляв т».
Подписывался Индюков самыми разнообразными инициалами, стараясь таким образом сбить со следа писателей. Он подписывался: «Б. И.», «А. Б.». «Индио», «Индус», «Ин
ус», «Иус», а иногда просто «ов», Но, несмотря на это предосторожности Индюков л иногда выслеживали н поколачивали.
Спасаясь от побоев, Индюков вошел в охрану Труда с ходатайством о выдаче ему панцыря, но получил отказ, так как параграфа о панцырях в колдоговоре не нашли. Тогда на великие доходы от маленьких рецензий он сшил себе толстую шубу на вате и на хорьках и, когда его били, только улыбался.
Писатели, изнуренные борьбой с «Индио», «Б. И.» и — «- овым», переменили тактику. Малодушные перестали писать, а сильные духом принялись заискивать перед всесильным «Индио».
Положение Индюкова упрочилось. Его комната была завалена тюками книг с автографами. На некоторых из них он с удовольствием читал печат
ные посвящения: «Тов. Индюкову—дружелюбней». II ничто отныне не омрачает его благополучна.
— И, если высокочтимый товарищ Фанатюк или кто-нибудь из членов комиссии захочет написать роман, пусть лучше этого не делает. Бо
рис Индюков выругает его в трех строках по форме № 1.
— Но эта история менее занимательная, чем рассказ о золотом лете.
И товарищ Фанатюк подумал:
{Продолжение следует).
Ф. Толстоевский
В этом рассказе, — начала Шахерезада Федоровна, — будет описана головокружительная карьера человека с бараньими глазами.
Борис Индюков сызмальства обу
чался в литературных университетах, академиях и пантеонах. Он поставил себе целью стать великим писа
телем советской земли, но Институт Стихотворных Эмоций, где он обу
чался, прихлопнул Главпрофобр, прежде чем Борис Индюков понял,
что в конце фразы необходимо ет. - вить точку.
Оставались еще две литературных избушки, где молодых людей посвящали в таинства слова, одно
временно освобождая от воинской повинности: ИДИЭ или Институт
Динамики и Экспрессии на Поварской улице и литкурсы артели лжеинвалндов под названием Литгико при ГАХН е
Дела артели Литгико шли плохо, так что ректор беллетристического предприятия гр. Мусин-Гоголь уже собирался сматывать удочки: ему не под силу было конкуррировать с Ин титутом Динамики и Экспрессии. Литгико пустовало, а ученики валом валили в ИДИЭ, куда поступил также и Борис Индюков.
Но не успел Борис Индюков решить, заняться ли ему динамикой или посвятить себя экспрессии, как Главпрофобр закрыл и эту лит-избушку.
С печальным воем кинулись ученики в уцелевшее Литгико. Впереди всех бежал Борис Индюков. Бараньи его глаза блистали вдохновением.
Но Мусин-Гоголь прекрасно учел конъюнктуру, создавшуюся на литературной бирже, и взимал с новых учеников плату за два года вперед.
Литгико занимало половину магазина на 1-ой Тверской- Ямской. Вторую половину и окно арендовал часовой мастер Главис-Шенкер, окруженный колесиками, пенснэ и пружинами. В магазине часто и резко звонили будильники. В глубине помещения сидел торжествующий Мусин-Гоголь, при
нимал деньги и выдавал квитанции. Рядом с ним помещался Отдел Отсрочек, где пред явителям квитанций выдавались нужные бумаги. А в самом темном углу магазина, где часов
щик свалил свои неликвидные товары, сидел профессор —
вундеркинд, тринадцатилетний декан факультета ритмической прозы, и громко читал стихи Веры Инбер.
Ровно через два часа после зачисления Индюкова в ряды студентов угрюмый Главпрофобр закрыл последний литера
турный оазис. Денег ученикам не возвратили, потому что Мусин Гоголь успел спастись, увозя с собою плату за право обучения.
И снова Борис Индюков остался не при чем, так и не узнав, точно-ли необходимо ставить точку в конце фразы. Но тяга к изящной лите
ратуре была настолько велика, что Борис решил немедленно же приступить к творческой работе. За два месяца он сочинил роман из жизни дровосеков и дровосечек под названием «Пни». Сво
его первенца Индюков посвятил «Начальнику гублита дружелюбиво». Но эта предусмотритель
ность ни к чему не привела. Ни одно издательство не согласилось напечатать роман «Пни», у автора которого катастрофически не ладилось дело со сказуемым. Начальник гублита так и не узнал о дружелюбивом посвящении.
Тогда Индюков написал шесть романов: «На перепутье», «Пути и овраги», «Шагай, фабзаяц», «Серп и молот», «В ногу» и «Дуня-активистка».
Ни один из них не был напечатан, и Борис Индюков начал уже было отчаиваться, когда в его голову пришла замечательная мысль.
Но тут Шахерезада Федоровна заметила, что служебный день окончился, и скромно умолкла.
...Мусин-Гоголь взимал С учеников плату за два года вперед.
Когда-же наступил
ДЕСЯТЫЙ СЛУЖЕБНЫЙ ДЕНЬ, она сказала:
— В его голову пришла замечательная мысль.
Сообразив, что конкурировать с 50000 советских писателей — задача нелегкая и требующая некоторого дарования, Борис Индюков мыслил три дня и три ночи. И все понял.
«Зачем», — решил он, — «самому писать романы, когда гораздо легче, выгоднее и спокойнее ругать романы чужие».
И с жаром, который сопутствовал ему во всех начинаниях, Борис Индюков принялся за новый жанр. На его счастье молодая неопытная газета «Однажды утром» задумала библиографический отдел по совершенно новой системе.
— Понимаете? — радостно говорил редактор Индюкову, который случайно оказался в его кабинете. — Мы строим отдел библиографии совсем по-новому. Каждая рецензия — три строки. Понимаете? Не больше! Гениально! Отдел так и будет называться: «В три строки».
— Понимаю!—радостно отвечал Индюков.
— Отлично!—ликовал редактор.—Утрем нос всем толстым журналам!
— Утрем! — кричал Индюков тем же тоном, каким суворовские солдаты кричали-«умрем».
Новая работа совершенно поглотила Бориса Индюкова. В трех строчках как-раз вмещалось все то, что Индюков мог сказать о толстой в 400 страниц книге.
Рецензии на отечественные романы писались по форме АН. «Автор. Название книги. Из-во. Год. Цена. Число страниц». Кому нужна книга писателя (такого-то)? Никому она не нужна. Мы реко
мендовали-бы писателю (такому-то) осветить быт мороженщиков, до сих нор еще никем не затронутый»,
Рецензии на иностранные романы писались по форме А* 2:
«Автор. Название книги. И з-во. Цена. Число страниц». Книга французского писателя (та- К 0 I О-Т о) II а II II С а Н Э СО С В О Й С Т В е II II Ы М II II О С Т р а IIцам мастерством Но... кому нужна эта книга? Никому она не нужна. Эта книга не впечатляв т».
Подписывался Индюков самыми разнообразными инициалами, стараясь таким образом сбить со следа писателей. Он подписывался: «Б. И.», «А. Б.». «Индио», «Индус», «Ин
ус», «Иус», а иногда просто «ов», Но, несмотря на это предосторожности Индюков л иногда выслеживали н поколачивали.
Спасаясь от побоев, Индюков вошел в охрану Труда с ходатайством о выдаче ему панцыря, но получил отказ, так как параграфа о панцырях в колдоговоре не нашли. Тогда на великие доходы от маленьких рецензий он сшил себе толстую шубу на вате и на хорьках и, когда его били, только улыбался.
Писатели, изнуренные борьбой с «Индио», «Б. И.» и — «- овым», переменили тактику. Малодушные перестали писать, а сильные духом принялись заискивать перед всесильным «Индио».
Положение Индюкова упрочилось. Его комната была завалена тюками книг с автографами. На некоторых из них он с удовольствием читал печат
ные посвящения: «Тов. Индюкову—дружелюбней». II ничто отныне не омрачает его благополучна.
— И, если высокочтимый товарищ Фанатюк или кто-нибудь из членов комиссии захочет написать роман, пусть лучше этого не делает. Бо
рис Индюков выругает его в трех строках по форме № 1.
— Но эта история менее занимательная, чем рассказ о золотом лете.
И товарищ Фанатюк подумал:
— «Клянусь Госпланом, я не уволю ее, пока не услышу рассказа о золотом лете!»
{Продолжение следует).
Ф. Толстоевский