календарь чудака

О ФУФАЙКАХ ПУШКИНА

Ю

билеи великого русского поэта Пушкина празднуются по самым разнообразным расчетам. Попадаются изредка столетние юбилеи, чаще—пятидесятилетние, но принято также отмечать и другие пушкинские даты. Та
ковы, например, 128-я годовщина со дня рождения Пушкина, 94-я со дня смерти и 76-я со дня свадьбы. В общем же, при современном развитии юбилейной техники, пушкинский юби
лей приходится приблизительно через каждые восемь—девять недель.
Вообще говоря, — очень хорошо, что у нас такие культурные нравы, и что у нас с такой яростной чуткостью оберегают память литературных классиков. Лучше пусть празднуют юбилей поэта, чьи строки учат добру и справедливости, чем подносят подхалимные папки и портсигары непосредственным начальникам и их заместителям. Да здравствует внимание к ответственно-заслуженным работникам пера!
Разве только... формы проведения пушкниских годовщин внушают нам некоторое недоумение с примесью легкой тревоги.
Ко всякому пушкинскому дню, будь то столетие со дня совершеннолетия, или простое сорокалетие со дня семидесятилетия, на людных местах быстро и резво выстраиваются палатки и лотки пушкинистов, закипает праздничная суета. Нестройный гам продавцов вздымается к небу.
— А вот, а вот! Последния новинка, любовь Пушкина к госпоже Ризнич по неизданным черновикам, в обработке старшего врача ленинградского вендиспансера!
— А вот, а вот! Неизданное юношеское четверостишие, найдено при ремонте царскосельского лицея на стене мужской комнаты!
— А вот, а вот! Неизданная фуфайка Пушкина, неопубликованный жилет великого поэта!
Лектора и искусствоведы снимают большие залы, чтобы прочесть перед слегка возбужденной аудиторией доклады по наболевшим вопросам: „Л ю б о в н ы й б ы т п у ш к и н с ко й эпохи по запискам лейб-гусара Вульфа“.
„Пушкин, как с е к с у а л ь н о-п с и х о ф и з и о л о- гический тип в свете современной науки“. Хранители картинных галлерей подбирают рисуночки:
„Цыганка Мариша поправляет чулочек— наброски неизвестного художника с дикой
красавицы степей, очень нравившейся Пушк и н у“.
„Утро в а к х а н к и“ -игривая пастораль н е и з- вестного художника, вдохновившая, как п е р е- дают, на создание „Моцарта и Сальер и“.
Особенный шум поднят исследователями и пушкинистами вокруг новонайденных рукописей, относящихся к школь
ному периоду жизни поэта. Стихи, найдя которые взрослый Пушкин, покраснев, сжег бы, преподносятся публике, как драгоценнейшая реликвия. Мало удачные, юнкерского пошиба застольные песни изучаются, как глубокие откровения, густо напиханные в них печатные слова старательно и благоговейно оправляются стыдливо соблазнительными точками. Расчет с одной стороны правильный — студенческая молодежь с кругами под глазами, еще не вызревшая в кое-каких смыслах, роняет на точки слюну.
Но в результате—пушкинский облик очень своеобразно меняет свои черты.
В результате — среди молодого поколения составляется о великом писателе довольно странное представление.
— Пушкнн? Да, как же. Читала. Хи.. — Что „хи“?
— Да вот, все эти его уклоны. Хи!.. Конечно, это довольно пикантно, но у меня, знаете, нет времени на подобную литературу. И потом, уж лучше тогда Малашкина и Калинникова читать,—там тο-же, но хоть из современного быта.
— Да позвольте, что же вы из Пушкина читали?! Вы что-то путаете!
— Ничего не пугаю. „Гаврилиаду“ читала, „Монаха“ читала, и даже там, где точки вместо слов поставлены, все разобрала. „Луку Будищева“ тоже, но это, говорят, не его, а Тургенева. Талантливые стихи, но нельзя же все вокруг спальни...
— Так разве Пушкин только „Гаврилиаду“ и „Монаха“ писал?! Ведь, чорт возьми, он автор „Бориса Годунова“!
— Об операх речи нет. Конечно, „Евгений Онегин“, „Пиковая Дама“, еще кино-либретто „Капитанская дочка“ и вся
кие другие. Но я говорю об основных произведениях. А в них, конечно, все движется по линии половой распущенности.
— Позвольте! Вы „Скупого рыцаря“ не читали! „Полтавы“! „Кавказского пленника“!! Да вы, наверно, и „Повестей Белкина“ не нюхали!
— Белкин, это дело другое. Но Пушкина, чем больше о нем пишут пушкинисты, тем ниже я его ставлю.
...Еще несколько юбилеев, еще несколько восторженно открытых, доселе неизвестных, панталон, галстуков, фуфаек и жилеток великого поэта, — и он предстанет перед новым, ничего не подозревающим читательским поколением в окончательно проработанном виде:
— Огарочник, упадочник и есенинец, автор неважных текстов нескольких опер, одного кино - либретто (да и то потребовавшего коренной переработки Виктора Шкловского и ряда порнографических поэм.
И тут деятельность пушкинистов прекратится. Выражаясь митинговым языком, они сами подрубают сук, на котором держатся. И кормятся.
ΜиXаил Кольцов