ВИНО И МУЗЫКА

В

нас всегда вызывали любопытство представители странных и редких профессий: палачи, мозольные операторы, суфлеры, выхолащеватели котов, органисты и жокеи.
Пожалуй, к таким редким отраслям труда относятся и мастера музыкальных инструментов, отцы скрипок и альтов, новейшие Страдивариусы и Вильомы. Таинственные люди, владеющие старинными секретами звучаний! Рабочие крылатой индустрии Орфея!
Каким любопытным и обособленным должен быть, вероятно, их быт. По всей вероятности, это люди особой тонкой
душевной организации. Ах, читатель, нам удалось проникнуть в одухотворенные будни их благородного цеха!
Вечером в пивной „Свидание Вегетарианцев“, что на Фонарном переулке, сидели работники ленинградской фабрики музыкальных инструментов. Они только-что спрыснули и освятили договор о социалистическом соревновании с однотипным предприятием — городской бойней. За моченым горо
шком и частоколом пивных и псевдо-нарзанных бутылок сидели все высшие чины фабричной иерархии. В течение вечера они метолически занимались переливанием алкогольной жидкости из одного сосуда в другой—из кружки в мочевой пузырь.
Когда пивная закрылась, хмельные друзья почувствовали, что шестичасовое пребывание в пивной лишь только разожгло их жажду.
— Товарищи соревнователи, — предложил завфабрикой Друй—не поехать ли нам на фабрику, чтобы окропить договор, так сказать, в производственной атмосфере?..
Зайдя в магазин Азвина и нагрузившись выдержанными винами, не менее выдержанные работники отправились на фабрику. Охрана беспрепятственно пропустила их в цеха, и музработники расположились за знакомыми верстаками и станками, среди фаготов, труб и дебелых виолончелей, похожих на страусов с их тонкими и длинными шеями.
— Хорошо обменяться мыслями в родной производственной обстановке! — умиленно сказал член фабкома Елизаров, срывая синюю фольгу с бутылки розового муската. И компа
ния незамедлительно стала обмениваться пенными и крепкими мыслями в стеклянных штофах.
Однако, стопок было мало, а пьющих много. Изобретательные производственники, впрочем, быстро нашлись. Они налили вино в фаготы и окарины и принялись пить из этих самодельных, но вместительных кубков.
— Товарищи, — сказал мастер бандур и гуслей Отчелейников, отхлебывая кахетинское из корнет-а-пистона,—выпьем за здоровье представителей РКК!
Тост был принят без всяких возражений. Меж тем друзья резвились, как могли. Не сойдясь в вопросе о каче
стве дерева для арф, арфо-лирный мастер Дрязгов подрался с предфабкомом Елизаровым.
Его рука описала в воздухе параболу и, обернувшись тыльной стороной, произвела на небритой щеке предфабкома трансформацию механической энергии в тепловую.
Вторым легкомысленным ударом он свернул Елизарову нос с прямой дороги на проселочную, так что уважаемый нос сей обретается сейчас где-то далеко за левой щекой, на самой отдаленной окраине предфабкомова лица.
В симфоническом цехе члены культурно-бытовой комиссии занялись физкультурой, в частности фигурными прыжками на манер Виталия Лазаренко. Положив на полу подряд девять пузатых виолончелей, они пытались перепрыгнуть через них. Первый член комиссии допрыгнул только до четвертой ви
олончели, наступив сапогом на пятую. Пятая виолончель удивленно крякнула и протяжно зарыдала. Последний из состязавшихся допрыгнул до восьмой, поломав в щепы девятую.
В духовом цеху занимались, что есть духу, забавной игрой в кости: брали друг друга за шиворот и переламывали кости.
Какой-то упившийся и серьезный идиот подошел к огромному контрабасу и, уставясь в него ошалелыми глазами, ехидничал:
— Ах, ты не пьешь? Ты трезвенник? Ты баптист? Я тебя подпою, сукина сына!
И стал вливать в деревянное брюхо растерянного толстяка-баса кружки вишневки. Потом посмотрел на палисандровые тельца скрипок, сваленные рядом, и сказал:
— А вы, сморчки, сидите без вина. Рахитики паршивые! Некий мрачный алкоголик сосредоточенно, как лунатик, ходил по цехам и со спокойствием сомнамбулы молча вспарывал ножиком барабаны. Барабаны покорно лопались и издавали короткий брюшной звук:
— Бу-у-у...
К концу ночи он распорол двести четвертый барабан.
Кларнетный мастер Флуг, служивший в молодости букмекером на тотализаторе, подошел к роялю и раскрыл крышку. Внутренность рояля напомнила ему чем-то беговую ко
нюшню, где бархатные лошади клавиш выстроились у старта, ожидая прикосновения страстного жокея, чтобы помчаться к стремительным аккордам финиша. Черной тростью флейты он стал погонять этих призрачных коней, которые ржали и ревели от ударов. Потом оскаленная клавиатура напомнила ему желтозубую лошадиную челюсть, и он ударил по ней наотмашь кулаком.
В углу старший рабочий Брусов завел граммофон и поставил на вертящуюся пластинку бутылку водки. Бутылка
сползла с крутящейся пластинки, как с чортова колеса, и все смеялись. Потом бутылка упала, разбилась, и все плакали.
Кто-то отбивал чечетку на литаврах. Кто-то, ухватившись за витиеватый медный кишечник трубы, выдувал полькутрамблан. Кто-то разбивал смычком одну за другой электри
ческие лампочки, сиявшие, как лучистые медвежата, рожденные Большой Медведицей. Кто-то гнущимися ногами пытался изобретать половецкие пляски...
Когда сквозь окна в цеха проник фиолетовый рассвет, он осветил некий довременный хаос, какой-то доледниковый ландшафт свороченных скул, разбитых виолончелей, агони
рующих скрипок, обезглавленных гитар, лопнувших барабанов и треснувших черепов. После грохота ночи стояла предель
ная, почти искусственная тишина. Собутыльники спали в самых невероятных позах, как на полотнах Гойи.
И когда золотые павлины солнца торжественно вошли в окна, они озарили чьи-то костистые ноги, торчащие из пасти генерал-баса.
А. РАДАКОВ
Тур
ТРАДИЦИОННЫЕ СЕДИНЫ
— Почему бы вам не сделать себе операцию омоложения?
— Тогда мне никто не по
верит, что я профессор.