ТАЙНАЯ ВЕЧЕРЯ В ЖЕНЕВЕ-ПО КАРТИНЕ ЛЕОНАРДО -ДА-ВИНЧИ

БОР. ЕФИМОВ
Слева направо —Политис, Залесский, Титулеску, Вандервельде, Кешенден, Чемберлен, Поль Бонкур, Штреземан, Шалойя, Альбер Тома, Бенеш. В центре —Дух Мира. ОТКРОВЕНИЕ ОТЦА МЕФОДИЯ ПИТИРИМСКОГО О ПРИСНОПАМЯТНЫХ БЕЗБОЖНЫХ ДНЯХ В МОСКВЕ, К ПОЛЬЗЕ И РАЗМЫШЛЕ
НИЮ ЧУДАКОВСКОЙ ПАСТВЫ ПУБЛИКУЕМОЕ... ЗАМЕСТО СООТВЕТСТВУЮЩЕГО ОТЧЕТА.
КОМСОМОЛЬЦЫ ЛИБЕРАЛЫ

Н

е осудите, други и братие, поступку мою...
По сошествии моем с трамвая электротехнического,—прости меня, прости, господи! — незнамый, несведомый трамвайный пассажир, и аккурат порядочный, но такой глазастый, всеви
дящий, протягивает руку с бумажным изделием и благовествует. — Не у вас ли, батюшка, выпало сие? Кака-то бумаженка!
— Выпало, — ответствовал находчиво я, — выпало безусловно, брат мой, выпало!..
Тут незнамый пассажир, произнеся: „Примите вашу вещицу!“— узрел содрогавшийся от человеческого переполнения трамвай номер тринадцать, вхитрился на площадке повиснуть и унесся в безвестном направлении... Аминь!
А я, чудесно-ниспосланное бумажное изделие в руце зажав, размышляю.
— У кого-то воистину выпало!. У меня не выпадет, ибо движимое имущество мое, как-то червонцы, богородицын ноготок и помятый от спертого воздуха блаженный лик контрреволюционного монарха — единственно за голенищем в духоте таскаю. И сколько же это выпало?!
Отошел за столб афишный, трепетно озираю ниспосланное—и что же, братья и други, в неутоленном волнении обнаруживаю: — Съезд безбожников. Билет для гостя!..
Ай, ты, хвост змеиный! Ай, вы, страсти преисподние! Ай, вы, сукины детки!
И просветило тут меня, что нечестивый билетик ниспослав мне, чтобы восстать и проползти, яко тать, в очаг сатаны...
Аминь!..
Из ряски демикотоновой в кофту имени Толстого переоблачившись у бывшего гимназиста Коровкина, ныне смотрителя музея древне-канцелярского обихода, за старостью лет увольняемого, — и у оного же пепла для храбрости склянницу вина горького, портфе
лем, яко щитом, вооружился и понес телу свое неутешное в совет Иуд Искариотских, на действо идолово... Зал — не трамвай, всем места хватит...
И мышью кроткою шмыгнув мимо стражей, ткнул билетик ихнему старосте и, для невинный строя, смешался с ящерицами и змеями на вершине галлерейской и — не скрою, — вспотел от страха запахом смрадным.
И — вижу: установлены в зале трубы иерихонские кощунственные, и через трубы сам голос риторов антихристовых к имеющим уши легко доходит, как с горы Синайской.
И — вижу первого Ярославского, и проповедь его лютую слушаю, и никакой беззаконник от сотворения мира не смешивал су
против церковных служителей столь много ядов и не ярился тако... И ветрянная буря рукоплескания громыхала под сводами порока...
Чем утешу сердце свое, господи? Ц потом слово предоставля
ется набожному с виду ритору и Цицерону Бухарину Николаю. Не в порфире сияющей я не к ризе позлащенной, а в обыкновенной протертой пиджачной униформе сей князь большевицкий словами срамотными зычно крыл безобразие и мерзость поповскую, мати моя любимая, — и что верно, то верно! — оголил замыслы наши против советского установления...
И следом персона писательская, окрещенная в честь транспорта железнодорожного „Максим Горький“, изобразил своим медленным гласом диаконовым церковные разные происшествия и надсмехался над балбесием нашим...
И тако же потрясал огненным копьем партийный старец, Конфеликс, и темная ночь поселилась в нутре моем, и сомнение:
— Чего зришь, господи, на позорище свое?.. Ударь молоньей дымящейся по синедриону сему звериному и повтори Гомор свою!.. Где ты, господи? Не в эмиграции ли в тяготе тупой воздвиг престол свой и не возвел ли убийц Войцеховского в сыны свои первородные за покушение на советских полпредчиков, царю небесный, утешителю!..
И еще извил особ священных бывший пастух — спортили человечка! — ныне архистратиг я притчеслов Дамиан Бедный и внимая информации, изливались смехом представители и ходоки рабочие и крестьянские и весьма Дамиана Бедного славословили.
И вижу еще — грядут на трибунищу адскую веселые проныры, личики ангельские, а души искаженные, и в барабан колотят отро
ки — и объясняют собранию, что попы в школы в виде ученых арифметиков проникают и пакость свою тамо разводят.
И пришло мне на ум примечание, что многие теперь родители откажутся от своей должности детей рожать!
И вперился я в радио-трубу при мысли этой беззаконной, и понял, други и братики, что дело наше — труба...
Однако, для души умиротворения в президиум подкинул зловещую записочку:
— Горе тому, кто пойдет против создателя!» [*]
И бросили в президиуме записку с создателем в корзину... И было там, заместо содрагания, прямое веселие...
Отцы! Пустота. Хаос. Тоска и страх!.. Прошли дни солнечного сияния, братие. Где стяжать, братие?
Сгинут обители церковные, и не будем мы со алчным диаконом воину вести из-за порченой монеты с дыркой, из церковной кружки извлеченной...
И воспомянем на реках Вавилонских добрые дни Аранжуеца, когда его преосвященство и с ним все духовенство спились до совершенства положительно!
А окаянному собору безбожников, со еретиком Ярославским во главе, дерзающим на бунт против церкви, отвергающим святые предания, отмещущим астраханизацию и прочие таинства фи
нансовые, а ратующим за индустриализа-а-ацию, коллективиза-а-аацию и безбожиза-а -а-ацию — ан-а-аафема!
Мефодий Питиримский
[*] Такая записка, действительно, была подкинута в президиум съезда безбожников и цитировалась в речи Максима Горького.

К

огда в селе Софьине 1-го самарского округа умер поп, перед верующими во всей своей широте и остроте встал вопрос:
— Кому же теперь пасти софьинских прихожан?
Дело в том, что на место духовного пастыря претендовало два попа. Сильны были шансы отца Грофима Мячина с Перволокских хуторов. Но и отец Вонифатий Избяковский из Сухого Отрога имел среди верующих своих сторонников.
Тогда решено было устроить конкурс. И состояние, подобное предвыборной лихорадке, охватило село Софьино 1-го самарского округа.
Программную речь, то-есть пробную службу отца Вонифатия, верующие услышали в софьинской церкви.
Мнения разделились. Положение продолжало оставаться неопределенным. И отец Трофим, и отец Вонифатий не могли получить решающего большинства голосов.
Только голоса комсомольцев могли дать перевес той или иной стороне.
И комсомольцы воочию показали, что они отнюдь не оторвались от общественной жизни.
Они сыграли роль либералов в английском парламенте и своим голосованием решили судьбу кандидатов.
Об этом свидетельствует протокол заседания церковного приходского попечительства села Софьина:
«Постановили: избрать священника. Большинством голосов оказался избранным о. Вонифатий Избяковский. 3-ю седмицу великого поста и празд
ник благовещения о. Избяковскпй служил и службой нас вполне удовлетворил».
В подписях указаны председатель и члены попечительства, а также есть и такие подписи:
«Член сельсовета — Рачевский». «От комсомола —Красиков».
Неизвестно только прорабатывался ли вопрос о выборе попа на заседании бюро ячейки и на пленуме сельсовета. Но по всему видно, что обсуждался.