приему названия не сыщешь. Его только можно иллюстрировать анекдотом о воре, который призывал держать вора.
Прием четвертый... Но не довольно ли? Надо ли еще говорить о самодовольном резонерстве, о непременном выставлении спорящих партийных товарищей в качестве кретинов и ренегатов? Надо ли объяснять, что за непрошенными эпитетами великих теоретика и организатора, присваемыми Авербаху и Зонину, кроется убеждение, что таковые суть на все времена Лелевич и Родов и явно
сквозит презрение к коллективной работе нынешнего орабоченного правления ВАПП?!
В своем первом ответе Лелевичу я писал, что «литературные дискуссии надоели». Наша дис
куссия особенно была бесплодна. Как убедить людей, которые и двигаться дальше не хотят!
Может быть один толк из этого спора будет? Двинется дело образования федерации советских писателей. «Жизнь Искусства» хорошо сделала бы, отведя место деловым предложениям наших писателей в этой области. [*)] А. ЗОНИН.
Шел спор о писателе и критике.
С одной стороны было заявлено, что современная критика, и «марксистская в особенности», в большинстве случаев никуда не годится, хотя некий безвоздушный марксистский метод — превосходная вещь; плоха же она тем, что учит. Во-вторых, критика вообще бессильна влиять на «орга
низм» писателя, поэтому она должна быть отлучена от руководства, опеки и пр. и возвращена к эмоциональным восторгам и возмущениям, раскрывающим «неповторимое лицо художника».
Нетрудно видеть, что первый из этих тезисов о достоинствах критики вообще и в особенности является непосредственным проявлением вкуса. По
этому основные поправки, обойдя неповторимую личность оппонента, были направлены в адрес второго тезиса.
К сожалению, многие наши писатели и поэты старой школы так же неповинны в тезисах, как
и в политграмоте. Поэтому утверждение оппонента о невозможности выращивать революционные бананы в потемках души писателя с известной веж
ливостью пришлось ввергнуть в более твердую принципиальную перспективу, подойдя таким обра
зом к вопросу о значении критики в руководстве литературой.
Оппонент, вооружась биологическими и эволюционными ссылками, хотел доказать невозможность руководства писателем и его «органической» душой. Нам же нужно было указать на возможность и необходимость руководства литературой силами кри
тики, которая, несомненно, имеет все данные быть активно действующим органом классовой политики в искусстве.
Многим эта политика «органически» не нравится. Таким и приходится прятаться за подмену литературы писателем и апеллировать доводами «от себя». Нельзя помешать писателю применять к себе известный остроумный парадокс о государстве Людовика XIV: «l’etat c’est moi». Но хоте
лось бы, чтобы оппоненты все-таки поняли, где здесь аистово крыло.
Мы не последовали на эту зыбкую почву, где вполне материальный объект спора (литература) пы
тался передать свои полномочия призрачному субъекту (писатель), и высказались—
Против «эволюционного и органического развития литературы» на основе свободного самоопределения писателя. Повидимому, об уничтожении классов в литературе говорить еще рано. И, во-вторых,—
За «социальное руководство литературой средствами субъективного фактора, каковым является, в частности, критика».
Отсюда следовали: прямой вывод о необходимости «закрытия некоторых шлюзов «органического развития литературы», что, впрочем, является по существу только констатированием уже существующих фактов, и — настояние «на всемерной под
держке литературы и писателя в их общей работе, ведущей к усвоению социальных задач современности».
К этому было прибавлено:
«Конденсированная среда классовой критики, переводящей общественную потребность на язык литературной проблемы — лучшая форма этой помощи. Сознание писателя находится в этой среде, а не над ней».
Вот и вся сущность спора, и он находился в этом состоянии, когда счел нужным принять участие в дискуссии со своей «песней торжествующего зверя» автор «Республики Итль», Борис Лавренев.
Спор немедленно превратился в фельетон о том, как всеми уважаемый писатель ИКС мужественно перемыл косточки никому неизвестного тощего кри
тика, от души постаравшись сказать ему, что он о нем думает. Критик бежал без штанов. Все оказалось симптоматично. И симптомы жгли спину бегущему. Смотрите, вот:
Ивановы седьмые, садисты, стоят с розгами над современным писателем!
Тушинские воры в роли блюстителей литературной идеологии!
— Популярное объяснение сущностей марксизма не жалеющих пота!
— Вульгарная подмена социального заказа!
— Вот они Вардины, Досекины, Блюменфельды, Штеймапы, бесчисленные Хлестаковы и самозванцы, хватающиеся за цензорский карандаш!
— И страхи, и цветы, и любовь, и черти!
Это — цитаты из Лавренева, которых на самом деле в тринадцать раз больше (см. «Ж. И.» № 19),
а к каждой приложено несколько приблизительных оценок но поводу человеческих достоинств пишущего эти строки.
Оппозиция Лавренева совершенно однородна музейному выступлению И. Оксенова. Это выступление еще более значимо, так как оно показывает, что даже нестарые писатели, авторы веселых социальных романов, продолжают дышать дряхлым воздухом и ищут оправдания себе в кое-каких архивах Белинского и... Айхенвальда.
В. БЛЮМЕНФЕЛЬД
[*)] Редакция охотно предоставит место всем откликнув
шимся на призыв т. Зонина.
Прием четвертый... Но не довольно ли? Надо ли еще говорить о самодовольном резонерстве, о непременном выставлении спорящих партийных товарищей в качестве кретинов и ренегатов? Надо ли объяснять, что за непрошенными эпитетами великих теоретика и организатора, присваемыми Авербаху и Зонину, кроется убеждение, что таковые суть на все времена Лелевич и Родов и явно
сквозит презрение к коллективной работе нынешнего орабоченного правления ВАПП?!
В своем первом ответе Лелевичу я писал, что «литературные дискуссии надоели». Наша дис
куссия особенно была бесплодна. Как убедить людей, которые и двигаться дальше не хотят!
Может быть один толк из этого спора будет? Двинется дело образования федерации советских писателей. «Жизнь Искусства» хорошо сделала бы, отведя место деловым предложениям наших писателей в этой области. [*)] А. ЗОНИН.
ПИСАТЕЛЬ-КРИТИК — ЧИТАТЕЛЬ
Шел спор о писателе и критике.
С одной стороны было заявлено, что современная критика, и «марксистская в особенности», в большинстве случаев никуда не годится, хотя некий безвоздушный марксистский метод — превосходная вещь; плоха же она тем, что учит. Во-вторых, критика вообще бессильна влиять на «орга
низм» писателя, поэтому она должна быть отлучена от руководства, опеки и пр. и возвращена к эмоциональным восторгам и возмущениям, раскрывающим «неповторимое лицо художника».
Нетрудно видеть, что первый из этих тезисов о достоинствах критики вообще и в особенности является непосредственным проявлением вкуса. По
этому основные поправки, обойдя неповторимую личность оппонента, были направлены в адрес второго тезиса.
К сожалению, многие наши писатели и поэты старой школы так же неповинны в тезисах, как
и в политграмоте. Поэтому утверждение оппонента о невозможности выращивать революционные бананы в потемках души писателя с известной веж
ливостью пришлось ввергнуть в более твердую принципиальную перспективу, подойдя таким обра
зом к вопросу о значении критики в руководстве литературой.
Оппонент, вооружась биологическими и эволюционными ссылками, хотел доказать невозможность руководства писателем и его «органической» душой. Нам же нужно было указать на возможность и необходимость руководства литературой силами кри
тики, которая, несомненно, имеет все данные быть активно действующим органом классовой политики в искусстве.
Многим эта политика «органически» не нравится. Таким и приходится прятаться за подмену литературы писателем и апеллировать доводами «от себя». Нельзя помешать писателю применять к себе известный остроумный парадокс о государстве Людовика XIV: «l’etat c’est moi». Но хоте
лось бы, чтобы оппоненты все-таки поняли, где здесь аистово крыло.
Мы не последовали на эту зыбкую почву, где вполне материальный объект спора (литература) пы
тался передать свои полномочия призрачному субъекту (писатель), и высказались—
Против «эволюционного и органического развития литературы» на основе свободного самоопределения писателя. Повидимому, об уничтожении классов в литературе говорить еще рано. И, во-вторых,—
За «социальное руководство литературой средствами субъективного фактора, каковым является, в частности, критика».
Отсюда следовали: прямой вывод о необходимости «закрытия некоторых шлюзов «органического развития литературы», что, впрочем, является по существу только констатированием уже существующих фактов, и — настояние «на всемерной под
держке литературы и писателя в их общей работе, ведущей к усвоению социальных задач современности».
К этому было прибавлено:
«Конденсированная среда классовой критики, переводящей общественную потребность на язык литературной проблемы — лучшая форма этой помощи. Сознание писателя находится в этой среде, а не над ней».
Вот и вся сущность спора, и он находился в этом состоянии, когда счел нужным принять участие в дискуссии со своей «песней торжествующего зверя» автор «Республики Итль», Борис Лавренев.
***
Спор немедленно превратился в фельетон о том, как всеми уважаемый писатель ИКС мужественно перемыл косточки никому неизвестного тощего кри
тика, от души постаравшись сказать ему, что он о нем думает. Критик бежал без штанов. Все оказалось симптоматично. И симптомы жгли спину бегущему. Смотрите, вот:
Ивановы седьмые, садисты, стоят с розгами над современным писателем!
Тушинские воры в роли блюстителей литературной идеологии!
— Популярное объяснение сущностей марксизма не жалеющих пота!
— Вульгарная подмена социального заказа!
— Вот они Вардины, Досекины, Блюменфельды, Штеймапы, бесчисленные Хлестаковы и самозванцы, хватающиеся за цензорский карандаш!
— И страхи, и цветы, и любовь, и черти!
Это — цитаты из Лавренева, которых на самом деле в тринадцать раз больше (см. «Ж. И.» № 19),
а к каждой приложено несколько приблизительных оценок но поводу человеческих достоинств пишущего эти строки.
Оппозиция Лавренева совершенно однородна музейному выступлению И. Оксенова. Это выступление еще более значимо, так как оно показывает, что даже нестарые писатели, авторы веселых социальных романов, продолжают дышать дряхлым воздухом и ищут оправдания себе в кое-каких архивах Белинского и... Айхенвальда.
В. БЛЮМЕНФЕЛЬД
[*)] Редакция охотно предоставит место всем откликнув
шимся на призыв т. Зонина.