МОЛОДЫЕ ПИСАТЕЛИ

Эльза Триоле.
Эльза Триоле — одна ив «новинок русской литературы», как ее рекомендует Московское издательство «Круг».
Дебет писательницы небольшой. В 1925 году— первая книжка «На Таити», нечто среднее между романом путешествия и дневником шаловливого сноба. Вслед затем в «Красной Нови» — отрывок из повести «Земляничка», о котором последовал сенсационно поспешный и любострастный отзыв А. Лежнева. Слегка поблуждав между биографиями, литературными теориями и художествен
ными признаками, этот критик, не найдя лучшего выбора, причислил Эльзу Триоле к лику Шкловского. В 1926 году «Земляничка», уже наделав
шая шуму, вышла отдельной книжкой в изящном полупереплете. Автор приобрел популярность в узком кругу специалистов.
И при всем том Эльза Триоле, действительно, останавливает на себе внимание, как явление стиля, которому не чужда активная формальная культура. Находка тем легче ощутима, что она вполне неожиданно встречает читателя среди столь
привычных ему — стилистического бесплодия, хаоса и «психологического» эпигонства, захвативших за немногими исключениями всю попутническую литературу. О своем внимании к стилю и при этом современному Эльза Триоле сама свидетель
ствует эпиграфами из Асеева, Маяковского, а также упоминанием в своем тексте о Бабеле.
Сама по себе «Земляничка» — это повесть, архитектонически весьма близко напоминающая биографию (см. «Детство Люверс» Б. Пастернака) и рассказывающая о том, как девушка заглавного
имени... Впрочем, повесть в сущности бесфабульна и лишена сколько-нибудь действительных мотиви
ровок, конфликтов, развития сюжета. События, окружающие «Земляничку, и ее собственные по
ступки совершенно случайны. Правда, Земляничка почти на сотне страниц растет дома у матери, кончает гимназию. На следующей сотне — попа
дает в Париж, где ждет уже совсем неизвестного читателю жениха, но тот не приезжает. Оторванная от родины, Земляничка поступает в услуже
ние сначала к буржуазке, а потом — к мусье Пьеру, который водит одинокую девушку по дансингам и публичным домам, пока не доводит до отдельного номера... Однако, нетронутая событиями и совершенно не соблазненная ими, Земляничка возвра
щается к советским пенатам, на Тверскую и Петровку, где и покидает читателя, остающегося без твердого убеждения, что повесть окончена.
Но и все эти события — одна видимость. Литературная реальность «Землянички» совершенно иная. Она заключена в особом способе воспроизведения вещей, достигаемом своеобразным приме
нением импрессионистического стиля. В основе— или перемещение смыслового веса всей своей тя
жестью на предметный намек, как, например, в описании Парижа:
«...между землей и небом висит запах бензина
и пудры»...
или остраненное сравнение, обычно композиционно развернутое:
«...крокодилами ползут зеленые автобусы и трамваи... в щелях между ними, застрявшие как зубочистки в зубах, мальчишки - велосипедисты насвистывают фокстротты»...
или оба приема вместе в описании Москвы:
«Мостовая встряхивает расхлябанные пролетки. Все пропитано пылью, как старый, давно нечищенный ковер. Пахнет кошками» .. или своеобразная гипербола:
«Квадратные плечи американцев уверенно зани
нимают середину тротуаров».
А иногда импрессионизм раздвигается до более широких пределов, становясь приемом описания кажущихся вещей, о которых говорится, как о настоящих.
Впрочем, к такому повествовательному пейзажу, где кажущийся признак смещен до степени призрачной апозитивной реальности («пейзажэто настроение!»), Эльза Триоле подходит только в виде исключения, вполне довольствуясь стили
стическими возможностями импрессионизма. Триоле не отходит от вещи в бесплотность, как поступали старые импрессионисты, но скорее укре
пляет вещь — тяжелит легкую, обостряет тупую, сгущает прозрачную, малую делает большой и ощутимой. И только в движении этой обострен
ной вещной действительности дана отраженная история Землянички.
Сама по себе «повесть» почти лишена повествовательных мотивов. Динамика движений самой
Землянички проявлена только в редких случаях необходимости. И движения эти немотивированы. Весь рассказ в конце концов дан отражением внутренней жизни Землянички, фрагментами ее вол
нений, почти самостоятельными описательными поэмками, между которыми — только самая общая
биографическая и хронологическая связь. Поэтому и не получилось у Триоле ни романа, ни повести. Поэтому так часто приходится автору пользоваться формой дневника героини. Но эти днев
ники — наименее удачная часть «Землянички».
Оттенки и намеки слишком напоминают дамское рукоделье. Читатель перестает верить им. Да и
вообще не обманывает ли Эльза Триоле читателя, делая вид, что она занята историей Землянички?
Центр тяжести повести — в описаниях: Парижа, парижских улиц, парижан в их уличном быту, толпы, мэтро, вещей за зеркальными витринами, Москвы, Петровки. Только это важно. Только здесь заключено значение Эльзы Триоле, как «новинки русской литературы».
В этих описаниях показан стиль, плотно прикрепленный к вещам, поворачивающий их на ходу, оценивающий их с видимой остротой, помещаю
щий вещи в смысловую среду, которая идеологична сама по себе, еще не доходя ни до фабулы, ни до сюжета, ни до сентенции. Под руками Триоле Париж самыми вещами своими засвидетельствовал о мелкой плотоядности французского рантье, о механизированном мещанстве загнивающей буржуа
зии, о «мелком бесе» распадающегося капиталистического быта.
Идеология выросла непосредственно из оценивающего стиля.
Некоторые пружины его заведены Пастернаком, Бабелем, Эренбургом. А перед романом «На Таити» Эльза Триоле, весьма возможно, подсма
тривала и в «Ноа-Ноа» Поль Гогэна, что уже менее важно... В. Б.