КАК ЖЕ С НАРДОМОМ?

и МАЛЕГАТ) готова взять крепкий курс на новое искусство. Ленинградская театральная политика должна всячески поддерживать эти
театры, именно, поскольку они подняли борьбу за прогрессивную оперу. При этих условиях всякое вновь возникающее оперное дело (рассчитанное на большую аудиторию и с ма
лыми подъемными средствами) будет неизбежно консервативнее, провинциальнее Акоперы, явится оплотом как раз тех начал косности и штампа, против которых открыты военные действия. Предостерегающий пример — Оперная Студия Консерватории, которая в данное время очень далека от оперного прогресса.
Учитывая тяжелое материальное положение Нардома (задолженность и т. д.), было бы, м.-б., осторожнее оставить в Оперном зале кино Великан, как финансовую базу всего Нардома.
Драматический Театр
Работая здесь в 1924 году, я попытался выкинуть лозунг: политическая феерия. Мне казалось, что с помощью довоенного мастера этих дел, режиссера А. Я. Алексеева, при
влекши драматургов к писанию нового типа феерий, удастся создать театр, нужный ши
роким массам, недублирующий ни один из других Ленинградских театров, воссоздающий ценный сценический жанр.
Приходится признать: в числе ленинградских театральных неустройств одним из наиболее вопиющих возвышается над Невой На
родный Дом на Петроградской стороне. Не то, чтобы везде вокруг было все очень хорошо, но уж слишком режет глаза, что культур
ной театральной работы на всей громадной территории Нардома почти не ведется. Ко
нечно, водяные горы вещь превосходная, но приличного театра они не заменяют. Думаю, что мысль эта достаточно самоочевидна, чтобы на развитии ее не останавливаться, а прямо перейти некоторым конкретным предложениям[*)]. Мне тем более хочется ими поделиться, что я порядочно поработал в стенах Нардома, и следовательно мои слова основаны на данных непосредственного наблюдения.
Большой Оперный Театр
От мысли организации нового оперного дела следовало бы воздержаться. К этому обязывает правильный учет Ленинградской оперной обстановки. Наша опера (ГАТОБ
[*)] В случае надобности я готов их развить и дополнить. Здесь даю только общую схему.

ВОЙНА, ТЕАТР и ОБОРОНА СССР

В эти горячие душные ленинградские дни вспоминается другое далекое лето — жаркое лето 1914 г. с дымно-красными днями от лесных пожаров вокруг.
И тогда и теперь слово „война“ хрустит на зубах, вязнет во рту, произносится так, как будто разгрызли, щелкнув, крепкий орех. Но тогда — это слепая, стихийная, рабская стадность, теперь это — понятая необходимость за
щищать социалистическую стройку и судьбы мирового рабочего движения.
И в числе многих и многих огромных различий есть еще одно лишнее—искусство—
театр в войне: тогда и теперь. Тогда: патриотические концерты, „Позор Германии“, актерские роты в запасных полках да солдатские ура - спектакли.
В то время театр жил призрачным, мерцающим и пассивным отражением отвлеченного „духа времени“.
Революция понудила театр зажить сознательной и активной общественно-политической жизнью. Революция открыла перед театром фронт. И вот на ряду с хлынувшим туда бес
конечным потоком наспех сколоченных трупп, вспоминается мне, как участнику, незабывае
мая поездка Передвижного театра П. П. Гайдебурова.
Это было осенью 1917 года, накануне и в дни Октябрьской революции. Для многих из нас, актеров, эта поездка на фронт послужила лучшим из лучших курсов политграмоты.
Понявший фронт не мог не понять Октября.
И где бы мы ни ставили наши спектакли, в прифронтовых ли городах или вблизи по
зиций, среди надмогильных крестов, так странно похожих на скрюченные костлявые пальцы, высунувшиеся из земли, играли ли мы „Телля“ Моракса или „Женитьбу“ Гоголя,
всегда и повсюду солдатская масса ждала от театра хоть единого слова, хоть намека о том, что могло бы помочь им разобраться в самом основном и важном.
Вот как писал, например, кто-то из них безымянный, заполняя „опросный листок“, один из множества раздававшихся тогда перед спектаклем:
„Спасибо вам, мои друзья, спасибо! А я вот все думаю о том как бы нам окончить эту несчастную войну...
По-моему, так: всех буржуев в нору, как мышей, и кипятком...
А вам, друзья, спасибо и еще раз спасибо!“ Эти взволнованные строки, выведенные с натугой корявым почерком, обязывали театр
быть созвучным месту и времени. И как горько было чувствовать иной раз, что даже такой культурный театр, несмотря на его бескорыстие и добросовестность, все же приехал, как казалось порой, не вполне с тем, что, ка
залось бы, нужно „там и тогда“, так нужно, как кусок черного хлеба. И как стыдно было видеть или слышать рассказы о том, что солдаты-де там-то и тогда-то опрокинули вагон с артистами, приехавшими показывать им какую-нибудь „ворону в павлиньих перьях“.