АК-ХОЛОДИЛЬНИК

В производственный план акбалета включены на предстоящий сезон три новинки: «Иосиф Пре
красный» иностранца Р. Штрауса, «Байка о лисеи «Свадебка» полуиностранца Стравинского. Услышать и увидеть эти произведения на академической сцене будет, конечно, и интересно, и поучительно.

Но вот, что обращает на себя внимание в выборе новых постановок: почему в нем сказывается столь заметное тяготение к Европе и пол

ная индифферентность к творчеству советскому? Или, может быть, наш акбалет предъявляет особо квалифицированные требования к современным русским композиторам?

Конечно, ставить явно бездарные композиции на академической сцене не годится, но откуда появилась такая строгая разборчивость у театра, продуцирующего в своих стенах более четверти века репертуар времен царя Гороха и удовлетворяющегося музыкальной макулатурой разных «Конь
ков» и «Фараонов»? И неужели даже среднего качества музыка современного советского компо

зитора не предпочтительнее старой рухляди Пуни, Минкуса и иных мастодонтов музыкально-хореграфического искусства?

Возникает другое предположение: может быть, акбалетная труппа перегружена работой? Но можно ли говорить о перегрузке, когда из года в год на нашей балетной сцене идут одни и те же допо

топные произведения и когда за весь прошлый сезон была поставлена всего лишь одна новинка: одноактный «Пульчинелла» Лопухова-Стравинского!
Новинка эта, правда, имела выдающийся и заслуженный успех. Так не отсюда ли возникло стремление удвоить порцию Стравинского, подбавив перцу музыкой Штрауса?
Вероятно, так это и есть. Когда успех кружит голову, когда начинает одолевать лихорадочное нетерпение использовать до конца удачно найден
ную тропку, забываются все иные возможные пути работы, забываются даже выданные обязательства. Стоит ли думать о советизации балета, когда неожиданно открываются широкие перспективы по

Об артистах

(Из неизданных материалов б. директора императорских театров)
Странные люди эти артисты! О сущности это — по большей части взрослые дети, которые, однако, как и дети, могут быть иногда очень злыми. Меньше всего, как я убе
дился, любят они именно детей — как своих, так и чужих, — но сами очень любят игрушки всякого рода, до орденов включительно. Над орденами, правда, они смеются, издеваются и глумятся, но лишь до тех пор, пока дело не ко
снется их самих. Когда же коснется, то самые умные из них, самые серьезные, независимые и революционно на
строенные» радуются, как дети, получив звезду или медаль абиссинскую или республики острова Костарика.
Принято думать, что артисты — народ фальшивый. Это положительно неверно. Они фальшивы не более других людей. Даже напротив. В момент фальши они бывают искренни и сами в эту фальшь верят, ибо, как люди осо
бенно впечатлительные, поддаются минутным настроениям и поддаются им настолько сильно, что сами не дают себе в том отчета.
Артисты по большей части органически не выносят ученых людей, профессоров и вообще людей науки. Артисты ценят высоко только лишь талант и интуицию. Все, что дается долгим трудом изучения, хотя бы и очень кропот
ливого, не только отчаянно критикуется, но подвергается прямо-таки издевательству и глумлению. Артисты способны самого что ни на есть первейшего академика, написавшего десятки ученых сочинений, назвать круглым идиотом, и никакими доводами вы не убедите их в противном. По их мнению, если у человека настоящего таланта нет, а есть только усердие, значит он — дурак. Разница только в том, что один дурак ходит без вывески, а другой — с вывеской, один — круглый дурак, другой — квадратный. Этим обгоняется та ненависть, которая ясно обозначилась среди артистов к так называемым новаторам, явившимся на сцену за по
следние двадцать пять лет. Из всех этих новаторов часто очень образованных, начитанных, с маркой высших учеб
ных заведений — артисты признавали только тех немногих которые в конце-концов подкупали подлинным талантом.
Все, что я говорю об артистах, не есть плод моих измышлений. Когда я пишу эти строки, я мысленно вижу перед собою артистов, их жизнь и взаимные отношения, в детали которых я 25 лет особенно любовно углублялся, и на каждую сказанную мною здесь фразу я могу привести сотни примеров.
Взять хотя бы вопрос об орденах. Я вижу перед собой Поссарта в генеральском мундире, обвешанном орденами
(Поссарт подарил мне свою фотографию в этом одеянии и на обороте собственноручно написал список всех орденов!). Вижу я к Направника, со звездой на фраке и с Владимиром на шее дирижирующего «Дубровским», вижу и Сальвини, и В. Н. Давыдова, и А. И, Южина, и М. М. Петипа, и Ф. И. Шаляпина, и К. Коровина и многих других.
В свободное от употребления время ордена эти хранились различно: у одних — бережно, в футлярах и под стеклом, а у К. Коровина, напр., французский орден Почет
ного Легиона всегда валялся на столе и попадал или в ко- робку с рыболовными принадлежностями или в ящик с красками, вследствие чего и ленточка стала цвета changeant. У Шаляпина ордена висели на его бюсте в столовой. Шаляпин как будто над ними посмеивался, но я знаю, как он был доволен, получив бухарскую звезду, и как хотел получить золотые часы с бриллиантовым орлом перед тем, как запел «Дубинушку».
Я видел артистов на двух коронациях, на праздновании 300-летия дома Романовых и пережил с ними 2 войны (японскую и европейскую) и две революции (в 1917 г. и в 1905 г.). Я видел их в двух наших столицах и провинции, видел их в столицах европейских, видел в императорских театрах, в театрах дворцовых, театрах частных, в частных домах и во дворцах, видел их у себя дома и в их домах, видел как будущий, настоящий и бывший директор теат
ров, — словом, прейс-курант — не маленький, и наблюдений было много — в разное время и при разных обстоятельствах и обстановке, а потому и примеров довольно, как в памяти, так еще больше записанных. И картины получается довольно ясная.
Говорил я, например, о нерасположении артистов к профессорам и прочим ученым теоретикам. Но ведь иногда и уважаемые ученые мужи конфузили невольно дирекцию. Так, в Москве триумвират известных профессоров (Стороженко, Иванов и Веселовский), членов московского отделения театрально-литературного комитета, благополучно про
валили пьесу А. П. Чехова в 1899 году, а ученые мужи и литераторы петербургского отделения того же театральнолитературного комитета запротестовали в 1905 году, когда дирекция, убоясь их легкомысленной оценки другой пьесы А. П. Чехова («Вишневый сад»), решила ставить пьесу эту в Александрийском театре уже за свой страх, нс дав ее на их предварительное рассмотрение, считая, что в это время А. П. Чехов был достаточно уже оценен и признан в России, как автор пьес, годных к представлению даже на императорских сценах.
Но не все профессора и академики были столь неумолимы и консервативны. В этом отношении академик Н. А. Котляревский, приглашенный после ухода П. П. Гнедича, заведывать репертуаром Александринского театра, держался довольно широкого взгляда на репертуар. Человек бесспорно