il faut — не сделается неожиданным образом... революционером.
Елейная орнаментальность и фабулы, и стиля возводит эротику романа в степень единственного и самоценного содержания. Отсюда — подробные описания, передающие «физиологическую» сторону вопроса, неустанные, повторяющиеся без конца, варьирующие — чтобы не утомить читателя и всетаки утомляющие по горло.
Может быть, раскрыта интересная «внутренняя жизнь»? Нисколько. «Могутный» Афонька весь — в своей могутности, в елейном говорке, в «хотеньи плотском», просаленный мелкий воришка — орна
ментальный, как иные лапти или порты. Никаких мотивов, никакой внутренней жизни. Без своего «душка» и сказа Афонька был бы схемой.
Правда, он снабжен «звездой вифлеемской», которая водит его по «путям земного странствия», но этим не достигается ничего другого, кроме «возвышенной» пошлости — той самой, которая пришлась так по вкусу некоторым кругам читателей в «Письмах женщины» Пантелеймона Рома
нова. И уже совершенно чудовищной случайностью выглядит превращение послушника монастырской плоти в революционера и конспиратора, выполняющего ответственные поручения партии. Здесь
случайность становится уже непростительной художественной ложью, дешевым обманом, трюком.
И, наконец, хуже всего, что в романе нет какой-нибудь соотносительной силы, которая могла бы противостоять миру Афоньки, кулака Касьяна Парменыча, купчихи Марьи Карповны — чтобы нести им приговор и оценку, чтобы донести до чи
тателя идеологический императив самого автора. Этот положительный идеологический план, создаваемый «контрастом идеи», сопоставлением идейных выкладок, отсутствует в «Мощах» совер
шенно. Более того: как и подобает орнаменталисту, Калинников явно увлекается своим монастыр
ско-кулацко - эротическим сказом, возводя его в эстетическую самоцель. Отсюда — и попытки об
лагородить Афоньку, и превратить бульварную Феничку в «звезду вифлеемскую»...
Читатель целиком остается во власти темных сил, управляющих послушником «могутным».
Отсюда и этот стиль сказателя о делах мирских — как будто беспристрастный, но пытающийся быть вкрадчивым и распевным, спадающий до легкости уличной повести.
Читатель только крепко хватается за эротику...
Волна литературы на потребу мещанина
растет. В. БЛЮМЕНФЕЛЬД
За последнее время русская белая пресса все больше и больше поражает своим убожеством и полнейшей нищетой мысли. Зарубежные журна
листы беззастенчиво заимствуют из наших газет и журналов целые статьи, снабжая их беззубоядовитыми примечаниями и уродуя бессовестной передержкой фактов.
Ярким примером такого наглого литературного воровства может служить господин Соловейчик, сотрудник газеты «Дни».
Позвольте однако, прежде чем перейти к его «литературной деятельности», сказать несколько слов об этом разбойнике пера; кто он такой в прошлом и кем он был в Советской России.
В начале 1919 г. г-н Соловейчик был уличен в шантаже и мошенничестве, но какими-то неведомыми путями, вместо того, чтобы попасть в ла
герь принудительных работ, очутился в Париже в редакции газеты «Дни». Однако, несмотря на перемену местожительства, вор продолжает оста
ваться вором. Раньше объектом его воровства было народное достояние трудящихся, теперь он обворовывает нашу прессу. Он крадет без всякой церемонии целые статьи из советских газет и,
снабжая их кое-какими ехидными невежественнозлопыхательскими комментариями, ставит свою подпись. Чрезвычайно удобный и выгодный способ «литературного» заработка.
Этим воровством занимается впрочем не только он. В этой газете, органе «Керениады», он не единственный. За ним идут всякие Талины, Мельгуновы и пр. свора.
Для примера мы позволим себе привести следующий факт:
В 1042-м номере напечатана статья этого эмигрантского осла, где слово в слово, строка в строку
перепечатана большая часть нашей статьи и статьи т. Горбачева. Автор статьи в «Днях» — господин Соловейчик — вставил несколько слов там, где можно было переделать эту статью на белогвардейский лад.
Курьезнее же всего его заключение. Он пишет:
«В писательских организациях началась интереснейшая политическая борьба, и, конечно, самый не
значительный с внешней стороны эпизод этой борьбы больше значит для истории освободительного движения, чем эффектнейшая буря в стакане зарубежной воды».
И тут вор не мог не договориться до какого-то освободительного движения, высасывая его из пальца на основании нашей дискуссии. Это — шуллерский прием и извращение фактов подбором фальсифицированных выдержек.
Вообще же газета «Дни» на своих страницах печатает материал из «Красной Газеты», «Правды», «Экономической Жизни» и др. изданий. Выбирается, конечно, материал, касающийся отрица
тельных явлений советской жизни, советской общественности. Наша печать прямо и смело вскрывает язвы, недостатки и ошибки строющегося, формирующегося советского быта, эмигрантские же разбойники шуллерски пользуются этим материалом, стремятся создать желательную им безрадостную, безнадежную картину советской жизни. Этот ярко выраженный факт беззастенчивого литературного воровства, практикуемый зарубежной белой прессой, наглядно убеждает в полном банкротстве и бессилии собственной творческой мысли.
Чего иного можно ожидать, когда во главе этих изданий стоят или уголовные преступники или литературные воры или «таланты», совмещающие оба этих ремесла!
ГАЙК АДОНЦ
Елейная орнаментальность и фабулы, и стиля возводит эротику романа в степень единственного и самоценного содержания. Отсюда — подробные описания, передающие «физиологическую» сторону вопроса, неустанные, повторяющиеся без конца, варьирующие — чтобы не утомить читателя и всетаки утомляющие по горло.
Может быть, раскрыта интересная «внутренняя жизнь»? Нисколько. «Могутный» Афонька весь — в своей могутности, в елейном говорке, в «хотеньи плотском», просаленный мелкий воришка — орна
ментальный, как иные лапти или порты. Никаких мотивов, никакой внутренней жизни. Без своего «душка» и сказа Афонька был бы схемой.
Правда, он снабжен «звездой вифлеемской», которая водит его по «путям земного странствия», но этим не достигается ничего другого, кроме «возвышенной» пошлости — той самой, которая пришлась так по вкусу некоторым кругам читателей в «Письмах женщины» Пантелеймона Рома
нова. И уже совершенно чудовищной случайностью выглядит превращение послушника монастырской плоти в революционера и конспиратора, выполняющего ответственные поручения партии. Здесь
случайность становится уже непростительной художественной ложью, дешевым обманом, трюком.
И, наконец, хуже всего, что в романе нет какой-нибудь соотносительной силы, которая могла бы противостоять миру Афоньки, кулака Касьяна Парменыча, купчихи Марьи Карповны — чтобы нести им приговор и оценку, чтобы донести до чи
тателя идеологический императив самого автора. Этот положительный идеологический план, создаваемый «контрастом идеи», сопоставлением идейных выкладок, отсутствует в «Мощах» совер
шенно. Более того: как и подобает орнаменталисту, Калинников явно увлекается своим монастыр
ско-кулацко - эротическим сказом, возводя его в эстетическую самоцель. Отсюда — и попытки об
лагородить Афоньку, и превратить бульварную Феничку в «звезду вифлеемскую»...
Читатель целиком остается во власти темных сил, управляющих послушником «могутным».
Отсюда и этот стиль сказателя о делах мирских — как будто беспристрастный, но пытающийся быть вкрадчивым и распевным, спадающий до легкости уличной повести.
Читатель только крепко хватается за эротику...
Волна литературы на потребу мещанина
растет. В. БЛЮМЕНФЕЛЬД
Соловейчик в роли осла
За последнее время русская белая пресса все больше и больше поражает своим убожеством и полнейшей нищетой мысли. Зарубежные журна
листы беззастенчиво заимствуют из наших газет и журналов целые статьи, снабжая их беззубоядовитыми примечаниями и уродуя бессовестной передержкой фактов.
Ярким примером такого наглого литературного воровства может служить господин Соловейчик, сотрудник газеты «Дни».
Позвольте однако, прежде чем перейти к его «литературной деятельности», сказать несколько слов об этом разбойнике пера; кто он такой в прошлом и кем он был в Советской России.
В начале 1919 г. г-н Соловейчик был уличен в шантаже и мошенничестве, но какими-то неведомыми путями, вместо того, чтобы попасть в ла
герь принудительных работ, очутился в Париже в редакции газеты «Дни». Однако, несмотря на перемену местожительства, вор продолжает оста
ваться вором. Раньше объектом его воровства было народное достояние трудящихся, теперь он обворовывает нашу прессу. Он крадет без всякой церемонии целые статьи из советских газет и,
снабжая их кое-какими ехидными невежественнозлопыхательскими комментариями, ставит свою подпись. Чрезвычайно удобный и выгодный способ «литературного» заработка.
Этим воровством занимается впрочем не только он. В этой газете, органе «Керениады», он не единственный. За ним идут всякие Талины, Мельгуновы и пр. свора.
Для примера мы позволим себе привести следующий факт:
В 1042-м номере напечатана статья этого эмигрантского осла, где слово в слово, строка в строку
перепечатана большая часть нашей статьи и статьи т. Горбачева. Автор статьи в «Днях» — господин Соловейчик — вставил несколько слов там, где можно было переделать эту статью на белогвардейский лад.
Курьезнее же всего его заключение. Он пишет:
«В писательских организациях началась интереснейшая политическая борьба, и, конечно, самый не
значительный с внешней стороны эпизод этой борьбы больше значит для истории освободительного движения, чем эффектнейшая буря в стакане зарубежной воды».
И тут вор не мог не договориться до какого-то освободительного движения, высасывая его из пальца на основании нашей дискуссии. Это — шуллерский прием и извращение фактов подбором фальсифицированных выдержек.
Вообще же газета «Дни» на своих страницах печатает материал из «Красной Газеты», «Правды», «Экономической Жизни» и др. изданий. Выбирается, конечно, материал, касающийся отрица
тельных явлений советской жизни, советской общественности. Наша печать прямо и смело вскрывает язвы, недостатки и ошибки строющегося, формирующегося советского быта, эмигрантские же разбойники шуллерски пользуются этим материалом, стремятся создать желательную им безрадостную, безнадежную картину советской жизни. Этот ярко выраженный факт беззастенчивого литературного воровства, практикуемый зарубежной белой прессой, наглядно убеждает в полном банкротстве и бессилии собственной творческой мысли.
Чего иного можно ожидать, когда во главе этих изданий стоят или уголовные преступники или литературные воры или «таланты», совмещающие оба этих ремесла!
ГАЙК АДОНЦ