принять участие в ее работах. Давид еще раньше был выбран в академики, но почти никогда но бывал в Королевской Академии. Теперь, на обращенную к нему
просьбу, он ответил: «Когда то я был академиком, теперь Давид — депутат Национального Конвента». Этим ответом Давид как-бы решительно отказывался итти на какой бы то ни было компромисс с Королевской Ака
демией: и в дальнейшем, после ряда перипетий, мы видим, что Давиду удается добиться декрета о закрытии Академии 8-го августа 1793 года и о назначении но
вого жюри. Это жюри образуется под председательством самого Давида в составе ряда художников и предста
вителей от политической буржуазии: одного сапожника, одного садовника, одного крестьянина и пяти полити
ческих деятелей. Однако события французской револю
ции, как известно, шли настолько быстрым темном и так очевидно должны были привести к разложению правительственной власти, что Давид, как председатель этого жюри, не успевает сделать многого в отношении реорганизации художественной школы и общего упра
вления художественной жизни Франции. Борьба партий
непрерывно потрясает Конвент. Один за другим уходят на гильотину вожди умеренных направлений, пока наконец во главе революционного движения не становится Робеспьер. Давид еще раньше сблизился с Ро
беспьером; в период диктатуры Давид был ближайшим его соратником.
Впрочем, не надо преувеличивать роли Давида во французской революции. Политические акты никогда особенно не интересовали Давида. Его выступления в Конвенте всегда касались тех или иных вопросов искусства. Тем не менее деятельность Давида была достаточно характерна. Об этом свидетельствует, между про
чим, следующий факт. Однажды в Конвенте Давид поднял вопрос об удалении из помещения Академии художеств, находящейся в Риме, бюстов Людовиков. Общественное мнение Рима было чрезвычайно недоброжелательно настроено к Французской революции; оче
видно, что эта недоброжелательность была обусловлена папским влиянием, по отношению к которому так беспощадна была французская революция. Когда в Конвенте возник вопрос об удалении бюстов, некоторые из орато
ров указывали, что такого рода акт может повлечь за собою беспорядки в Риме и угрожать очередным рабо
там французских пенсионеров в Италии. Однако Давид настаивал на издании декрета об удалении этих бюстов. Декрет был издан, бюсты удалены, — но как только
римская толпа узнала об этом событии, она ворвалась в римскую академию, разогнала учеников и убила пред
ставителя Французской Республики комиссара Басанвиля (13 января 1793 г.). Многие из французских пенсионеров в течение ряда месяцев принуждены были скитаться по Италии, скрываясь от местной толпы, пока наконец ходом событий весь этот инцидент не был отчасти улажен, а отчасти забыт. Таким образом,
крайностям политического возбуждения Давида римская Академия обязана этим тяжелым моментом своей истории, а комиссар Республики — своей смертью.
В период своего ближайшего участия в политической жизни революционной Франции Давид, как известно, становится изобразителем наиболее важных мо
ментов жизни Республики. Он пишет иконографические портреты Марата, Парра, Лепеллетье, «Клятву в зало меча», становится комиссаром но устройству празднеств и всячески поддерживает тех художников, которые вместе с ним пытаются запечатлеть в живописи события эпохи. В период сближения с Робеспьером Давид орга
низует знаменитое празднество в честь «Высшего Существа» в июне 1794 года.
Давид не был оратором; он не мог ясно говорить по причине деформации челюсти, но современники сви
детельствуют, что в тех случаях, когда он выступал, он был полон экзальтации и выкрикивал фразы, плохо построенные, но страшные тем неистовыми интонациями, которые Давид умел им сообщать. Мы не знаем дру
гого случая в истории искусства, когда бы художник был столь могущественным диктатором своего времени
и в своем поколении живописцев. Враги Давида боялись и ненавидели его: друзья и ученики были полны энту
зиазма по отношению к своему революционному вождю, называя его «notre père David».
Но пафос Давида был в такой же степени неустойчив, как неустойчив был он сам. Будучи другом
Робеспьера и одним из тех, которые вотировали казнь короля 17 янв. 1793 года, Давид однако очень быстро отказался от крайностей своих политических убеждений.
Накануне 9-го термидора, дня падения Робеспьера, последний, ища опоры в якобинском клубе, произнес большую обвинительную речь против Конвента и заклю
чил ее словами: «Граждане, я готов выпить цикуту (яд)». Давид тотчас же воскликнул: «Робеспьер, я вы
пью ее вместе с тобой». На другой день, как известно, Робеспьеру не дали говорить в Конвенте, и затем вскоре он был арестован и казнен. Враги Давида по
старались обвинить живописца тотчас же в соучастии в якобинском заговоре. В день падения «тирана» (не
известно — случайно или предумышленно) — Давид не был в Конвенте, но когда появился там, то войди на трибуну под град обвинений и криков, обливаясь потом, он сказал: «Нельзя себе представить в какой сте
пени я был обманут этим несчастным». Очевидно, что за несколько дней необходимость выпить вместо с Ро
беспьером цикуту стала слишком большой реальностью,
чтобы Давид мог повторить фразу, произнесенную в Якобинском клубе. Тем не менее Давид был арестован
2 августа и просидел в тюрьме до 28 декабря. Здесь он написал свой единственный пейзаж.
Дальнейшая судьба Давида общеизвестна: он отходит от политической деятельности, оставаясь попре
жнему вершителем судеб французского искусства. На
полеон Бонапарт со свойственным ему политическим тактом не пренебрег Давидом, но он побаивался этого якобинца и не дал ему никакой видной государственной
должности. Но этому поводу Давид заметил: Я всегда любил искусство больше всего; к тому же должности пройдут, а мои вещи останутся“.
Позже Давиду пришлось пережить тяжелый момент в связи с изменой Робеспьеру. Однажды, гуляя с од
ним из своих учеников по Парижу, Давид зашел в балаган. Содержатель балагана предложил Давиду за особую плату посмотреть самое замечательное из того, что у него было и что он не мог показывать всем.
Давид согласился; ему была показана сделанная из воска отрубленная голова Робеспьера. Давид не сказал по этому поводу никогда ни одного слова.
Позже уже, когда Давид после возвращения Бурбонов был в изгнании в Брюсселе, какой-то незнако
мый англичанин встретил Давида в театре и приветствовал его. На любезное замечание Давида, что не
знакомец, вероятно, очень интересуется искусством, англичанин отвечал: „Нет, я совсем не интересуюсь искусством; я хотел пожать руку другу Робеспьера . Давид умер в изгнании 29 декабря 1825 года.
Н. ПУНИН.
просьбу, он ответил: «Когда то я был академиком, теперь Давид — депутат Национального Конвента». Этим ответом Давид как-бы решительно отказывался итти на какой бы то ни было компромисс с Королевской Ака
демией: и в дальнейшем, после ряда перипетий, мы видим, что Давиду удается добиться декрета о закрытии Академии 8-го августа 1793 года и о назначении но
вого жюри. Это жюри образуется под председательством самого Давида в составе ряда художников и предста
вителей от политической буржуазии: одного сапожника, одного садовника, одного крестьянина и пяти полити
ческих деятелей. Однако события французской револю
ции, как известно, шли настолько быстрым темном и так очевидно должны были привести к разложению правительственной власти, что Давид, как председатель этого жюри, не успевает сделать многого в отношении реорганизации художественной школы и общего упра
вления художественной жизни Франции. Борьба партий
непрерывно потрясает Конвент. Один за другим уходят на гильотину вожди умеренных направлений, пока наконец во главе революционного движения не становится Робеспьер. Давид еще раньше сблизился с Ро
беспьером; в период диктатуры Давид был ближайшим его соратником.
Впрочем, не надо преувеличивать роли Давида во французской революции. Политические акты никогда особенно не интересовали Давида. Его выступления в Конвенте всегда касались тех или иных вопросов искусства. Тем не менее деятельность Давида была достаточно характерна. Об этом свидетельствует, между про
чим, следующий факт. Однажды в Конвенте Давид поднял вопрос об удалении из помещения Академии художеств, находящейся в Риме, бюстов Людовиков. Общественное мнение Рима было чрезвычайно недоброжелательно настроено к Французской революции; оче
видно, что эта недоброжелательность была обусловлена папским влиянием, по отношению к которому так беспощадна была французская революция. Когда в Конвенте возник вопрос об удалении бюстов, некоторые из орато
ров указывали, что такого рода акт может повлечь за собою беспорядки в Риме и угрожать очередным рабо
там французских пенсионеров в Италии. Однако Давид настаивал на издании декрета об удалении этих бюстов. Декрет был издан, бюсты удалены, — но как только
римская толпа узнала об этом событии, она ворвалась в римскую академию, разогнала учеников и убила пред
ставителя Французской Республики комиссара Басанвиля (13 января 1793 г.). Многие из французских пенсионеров в течение ряда месяцев принуждены были скитаться по Италии, скрываясь от местной толпы, пока наконец ходом событий весь этот инцидент не был отчасти улажен, а отчасти забыт. Таким образом,
крайностям политического возбуждения Давида римская Академия обязана этим тяжелым моментом своей истории, а комиссар Республики — своей смертью.
В период своего ближайшего участия в политической жизни революционной Франции Давид, как известно, становится изобразителем наиболее важных мо
ментов жизни Республики. Он пишет иконографические портреты Марата, Парра, Лепеллетье, «Клятву в зало меча», становится комиссаром но устройству празднеств и всячески поддерживает тех художников, которые вместе с ним пытаются запечатлеть в живописи события эпохи. В период сближения с Робеспьером Давид орга
низует знаменитое празднество в честь «Высшего Существа» в июне 1794 года.
Давид не был оратором; он не мог ясно говорить по причине деформации челюсти, но современники сви
детельствуют, что в тех случаях, когда он выступал, он был полон экзальтации и выкрикивал фразы, плохо построенные, но страшные тем неистовыми интонациями, которые Давид умел им сообщать. Мы не знаем дру
гого случая в истории искусства, когда бы художник был столь могущественным диктатором своего времени
и в своем поколении живописцев. Враги Давида боялись и ненавидели его: друзья и ученики были полны энту
зиазма по отношению к своему революционному вождю, называя его «notre père David».
Но пафос Давида был в такой же степени неустойчив, как неустойчив был он сам. Будучи другом
Робеспьера и одним из тех, которые вотировали казнь короля 17 янв. 1793 года, Давид однако очень быстро отказался от крайностей своих политических убеждений.
Накануне 9-го термидора, дня падения Робеспьера, последний, ища опоры в якобинском клубе, произнес большую обвинительную речь против Конвента и заклю
чил ее словами: «Граждане, я готов выпить цикуту (яд)». Давид тотчас же воскликнул: «Робеспьер, я вы
пью ее вместе с тобой». На другой день, как известно, Робеспьеру не дали говорить в Конвенте, и затем вскоре он был арестован и казнен. Враги Давида по
старались обвинить живописца тотчас же в соучастии в якобинском заговоре. В день падения «тирана» (не
известно — случайно или предумышленно) — Давид не был в Конвенте, но когда появился там, то войди на трибуну под град обвинений и криков, обливаясь потом, он сказал: «Нельзя себе представить в какой сте
пени я был обманут этим несчастным». Очевидно, что за несколько дней необходимость выпить вместо с Ро
беспьером цикуту стала слишком большой реальностью,
чтобы Давид мог повторить фразу, произнесенную в Якобинском клубе. Тем не менее Давид был арестован
2 августа и просидел в тюрьме до 28 декабря. Здесь он написал свой единственный пейзаж.
Дальнейшая судьба Давида общеизвестна: он отходит от политической деятельности, оставаясь попре
жнему вершителем судеб французского искусства. На
полеон Бонапарт со свойственным ему политическим тактом не пренебрег Давидом, но он побаивался этого якобинца и не дал ему никакой видной государственной
должности. Но этому поводу Давид заметил: Я всегда любил искусство больше всего; к тому же должности пройдут, а мои вещи останутся“.
Позже Давиду пришлось пережить тяжелый момент в связи с изменой Робеспьеру. Однажды, гуляя с од
ним из своих учеников по Парижу, Давид зашел в балаган. Содержатель балагана предложил Давиду за особую плату посмотреть самое замечательное из того, что у него было и что он не мог показывать всем.
Давид согласился; ему была показана сделанная из воска отрубленная голова Робеспьера. Давид не сказал по этому поводу никогда ни одного слова.
Позже уже, когда Давид после возвращения Бурбонов был в изгнании в Брюсселе, какой-то незнако
мый англичанин встретил Давида в театре и приветствовал его. На любезное замечание Давида, что не
знакомец, вероятно, очень интересуется искусством, англичанин отвечал: „Нет, я совсем не интересуюсь искусством; я хотел пожать руку другу Робеспьера . Давид умер в изгнании 29 декабря 1825 года.
Н. ПУНИН.