Компрометируя, таким образом, в глазах одних читателей понятие «творчества» в любви и семье, «Письма женщин», вместе с тем, в глазах других, более наивных читателей возвеличивают свою пошленькую героиню, подводя якобы возвышенную основу под ее весьма заурядный адюльтер; наконец, третий сорт читателей, пропуская притя
нутые за волосы «высокие материи», сосредоточит свое внимание на изящно сервированной клубничке.
По всем этим причинам, конкретное оформление мысли П. Романова в «Письмах женщин
следует считать идеологически вредным, вносящим путаницу в постановку вопросов нового быта.
Сигнал тревоги.
Переходя к вопросу о выступлении П. Адрианова, следует признать, что П. Адрианов, в об
щем, не справился со своей задачей — задачей критики «Писем женщин» с. общественно-бытовой точки зрения. Он сосредоточил огонь на том, что наименее характерно для П. Романова и для данного произведения в частности — на порнографических подробностях. Дело в том, что П. Ро
манов взял наше знамя — знамя сознательной работы в области быта, дал этому знамени пре
красное имя «творчества» и все только для того, чтобы вывалять это знамя в грязи альковных переживаний женщины-содержанки.
Вместе с тем, необходимо отметить одну заслугу П. Адрианова: он первый закричал «ка
раул»!. Вредная идеологическая путаница в худо
жественной оправе и с острым, привлекательным для многих, специфическим запахом пола пыталась укрепиться в советском газетном фельетоне, т. е. завоевать очень важную для массовой работы позицию; П. Адрианов первый поднял сигнал тревоги.
Что нам дает статья А В. Луначарского.
Что дает нам, работникам по быту, статья А. В. Луначарского?
Во-первых, далеко не новую истину, что «мы не монахи»; находим мало убедительную ссылку на борьбу германской социал-демократии против за
кона Гейнце (в действительности, мотивы борьбы были главным образом политические, так как в буржуазном государстве всякое ограничение сво
боды печати, хотя бы под предлогом борьбы с порнографией, ударило бы по политической прессе рабочего класса и по творчеству всей передовой общественности). Далее, в статье т. Луначарского имеется литературная справка о Вербицкой, с интересной подробностью о том, как в эпоху разгрома революции 1905 года товарищ М. Ольмин
ский вступился за Вербицкую. Эту справку даже сейчас нельзя читать без волнения. Какое прокля
тое было время, когда на общем фоно литературы
такую писательницу, как Вербицкая, такой чело
век, как М. Ольминский, должен был признать своего рода отрадным явлением! Но для того дела, которое мы делаем сейчас, на 9-м году пролетар
ской диктатуры, как будто никаких выводов отсюда делать не приходится.
Собственно к «Письмам женщин» т. Луначарский подходит главным образом с литературной точки зрения; здесь он во многом прав, но эта
область лежит вне поля нашего обсуждения. Наконец, т. Луначарский подходит к основному вопросу спора: имеет ли рассказ общественное значение и какое именно. К сожалению, т. Луначарский дает неопределенные формулировки: «писатель переоценил значимость ощущений и пережи
ваний мало интересного типа женщины»; «мысли недостаточно свежи»; «писатель не совсем попал в цель, хотя метил он в цель вполне достойную»; «и в том неудачном виде, в каком выразил свою мысль П. Романов, она все же просвечивает и интересует». Но интерес бывает разный. Если говорить об интересе масс, требующих ответа на больные вопросы быта, то и сам т. Луначарский, хотя и в неясной форме, признает, что в рас
сказе — идейная путаница, сквозь которую мысль автора едва «просвечивает». А всякий иной инте
рес, по нашему мнению, не относится к существу спора.
Два слова о поддержке.
Мы ведем массовую работу над осознанием быта, работу по оздоровлению этого быта и по
нащупыванию новых бытовых форм; работа эта будничная, часто черная и неблагодарная, но безу
словно необходимая в общем плане строительства социализма.
В этой работе мы хотели бы иметь ясную, четкую и авторитетную поддержку со стороны видных представителей советской общественности в моменты, подобные полемике о «Письмах женщин».
По поручению Секции Культуры и Быта Ленинградского Губполитпросвета.
Председатель Секции Д. К. ЧЕРТКОВ.☛
от РЕДАКЦИИ. Считаем, что авторы коллективной статьи, дав должную оценку общественному значению «Писем женщины», совершенно напрасно ослабили свои един
ственно правильные выводы, приписывая П. Романову то, в чем он абсолютно не повинен. Никакого «нашего знамениписатель не брал и не подходил к нему. Выставляемое им «творчество» в семейной жизни и любви всеми своими концами совпадает с тем же «творчеством» у Вербицкой, прикрывавшей «красотой жизни» примитивную идеологию «сво
боды полов» в ее мещанской и «клубничной» интерпретации. Только институток нашего времени может обмануть П. Романов своим призывом к «красивому совокуплению», и только к ним адресовался писатель.
Пошлость и гниль этого «творчества в любви и семье», к тому же вооруженные впечатляемостью литературного мастерства, до конца противоречат общественно-этическому
самоопределению рабочего класса. Тем большее недоумение вызывает в нас ссылка т. Луначарского на то, что «пошлость — это дело вкуса». Мы сохраняем полную уверенность, что вкус является социальной категорией, что вку
сам рабочего класса, как и всей его культуре, свойственна, кроме того, яркая целевая норма, особенно подчеркнутая в наше время, и что, т. обр, пошлость вполне поддается объективной (классовой) оценке.
Прибегая к фикции внеклассовой формулы, т. Луначарский в значительной море затушевал вред таких лите
ратурных произведений, как «Письма женщины», и даже их опасность в наши дни — в условиях всем известных быто
вых уклонов среди молодежи. Об этих произведениях нужно говорить напрямик, без снисхождения, без говорильных формул «постольку — поскольку», а, например, так, как на
писал о «Письмах женщины» т. Энгельгардт в «Ленинградской Правде».
нутые за волосы «высокие материи», сосредоточит свое внимание на изящно сервированной клубничке.
По всем этим причинам, конкретное оформление мысли П. Романова в «Письмах женщин
следует считать идеологически вредным, вносящим путаницу в постановку вопросов нового быта.
Сигнал тревоги.
Переходя к вопросу о выступлении П. Адрианова, следует признать, что П. Адрианов, в об
щем, не справился со своей задачей — задачей критики «Писем женщин» с. общественно-бытовой точки зрения. Он сосредоточил огонь на том, что наименее характерно для П. Романова и для данного произведения в частности — на порнографических подробностях. Дело в том, что П. Ро
манов взял наше знамя — знамя сознательной работы в области быта, дал этому знамени пре
красное имя «творчества» и все только для того, чтобы вывалять это знамя в грязи альковных переживаний женщины-содержанки.
Вместе с тем, необходимо отметить одну заслугу П. Адрианова: он первый закричал «ка
раул»!. Вредная идеологическая путаница в худо
жественной оправе и с острым, привлекательным для многих, специфическим запахом пола пыталась укрепиться в советском газетном фельетоне, т. е. завоевать очень важную для массовой работы позицию; П. Адрианов первый поднял сигнал тревоги.
Что нам дает статья А В. Луначарского.
Что дает нам, работникам по быту, статья А. В. Луначарского?
Во-первых, далеко не новую истину, что «мы не монахи»; находим мало убедительную ссылку на борьбу германской социал-демократии против за
кона Гейнце (в действительности, мотивы борьбы были главным образом политические, так как в буржуазном государстве всякое ограничение сво
боды печати, хотя бы под предлогом борьбы с порнографией, ударило бы по политической прессе рабочего класса и по творчеству всей передовой общественности). Далее, в статье т. Луначарского имеется литературная справка о Вербицкой, с интересной подробностью о том, как в эпоху разгрома революции 1905 года товарищ М. Ольмин
ский вступился за Вербицкую. Эту справку даже сейчас нельзя читать без волнения. Какое прокля
тое было время, когда на общем фоно литературы
такую писательницу, как Вербицкая, такой чело
век, как М. Ольминский, должен был признать своего рода отрадным явлением! Но для того дела, которое мы делаем сейчас, на 9-м году пролетар
ской диктатуры, как будто никаких выводов отсюда делать не приходится.
Собственно к «Письмам женщин» т. Луначарский подходит главным образом с литературной точки зрения; здесь он во многом прав, но эта
область лежит вне поля нашего обсуждения. Наконец, т. Луначарский подходит к основному вопросу спора: имеет ли рассказ общественное значение и какое именно. К сожалению, т. Луначарский дает неопределенные формулировки: «писатель переоценил значимость ощущений и пережи
ваний мало интересного типа женщины»; «мысли недостаточно свежи»; «писатель не совсем попал в цель, хотя метил он в цель вполне достойную»; «и в том неудачном виде, в каком выразил свою мысль П. Романов, она все же просвечивает и интересует». Но интерес бывает разный. Если говорить об интересе масс, требующих ответа на больные вопросы быта, то и сам т. Луначарский, хотя и в неясной форме, признает, что в рас
сказе — идейная путаница, сквозь которую мысль автора едва «просвечивает». А всякий иной инте
рес, по нашему мнению, не относится к существу спора.
Два слова о поддержке.
Мы ведем массовую работу над осознанием быта, работу по оздоровлению этого быта и по
нащупыванию новых бытовых форм; работа эта будничная, часто черная и неблагодарная, но безу
словно необходимая в общем плане строительства социализма.
В этой работе мы хотели бы иметь ясную, четкую и авторитетную поддержку со стороны видных представителей советской общественности в моменты, подобные полемике о «Письмах женщин».
По поручению Секции Культуры и Быта Ленинградского Губполитпросвета.
Председатель Секции Д. К. ЧЕРТКОВ.☛
от РЕДАКЦИИ. Считаем, что авторы коллективной статьи, дав должную оценку общественному значению «Писем женщины», совершенно напрасно ослабили свои един
ственно правильные выводы, приписывая П. Романову то, в чем он абсолютно не повинен. Никакого «нашего знамениписатель не брал и не подходил к нему. Выставляемое им «творчество» в семейной жизни и любви всеми своими концами совпадает с тем же «творчеством» у Вербицкой, прикрывавшей «красотой жизни» примитивную идеологию «сво
боды полов» в ее мещанской и «клубничной» интерпретации. Только институток нашего времени может обмануть П. Романов своим призывом к «красивому совокуплению», и только к ним адресовался писатель.
Пошлость и гниль этого «творчества в любви и семье», к тому же вооруженные впечатляемостью литературного мастерства, до конца противоречат общественно-этическому
самоопределению рабочего класса. Тем большее недоумение вызывает в нас ссылка т. Луначарского на то, что «пошлость — это дело вкуса». Мы сохраняем полную уверенность, что вкус является социальной категорией, что вку
сам рабочего класса, как и всей его культуре, свойственна, кроме того, яркая целевая норма, особенно подчеркнутая в наше время, и что, т. обр, пошлость вполне поддается объективной (классовой) оценке.
Прибегая к фикции внеклассовой формулы, т. Луначарский в значительной море затушевал вред таких лите
ратурных произведений, как «Письма женщины», и даже их опасность в наши дни — в условиях всем известных быто
вых уклонов среди молодежи. Об этих произведениях нужно говорить напрямик, без снисхождения, без говорильных формул «постольку — поскольку», а, например, так, как на
писал о «Письмах женщины» т. Энгельгардт в «Ленинградской Правде».