«Меланхолические бредни, меланхолический недуг
Для лирической поэзии, живущей в художественных связях прошлого, настали не только трудные, но и бесплодные времена.
Ощущение сказанности кем-то другим, будто поэт только повторяет чужие слова, силясь разставить их по-новому, сопровождает восприятие каждого такого стихотворения. Но мертвый «эсте
тический объект» не оживает и после расстановки.
Стихотворение механизовано. Оно существует по инерции. Оно лишено своего потребителя и отлу
чено от жизни и поэтому не имеет выхода из
узкой реторты эпигонства, эклектизма, технической и тематической реминисценции.
И, наконец, сам поэт, который не может жить без полновесного «самовитого» слова, признается, что -
Какая боль искать потерянное слово, больные веки поднимать
и с известью в крови для племени чужого ночные травы собирать!
Мандельштам — не исключение. И другие об этом пишут. Некоторые знают, но молчат. Третьи, молодые поэты из BCП, лишенные зрелой мужественности опытного художника и поэтому согласные существовать на более легких условиях, ста
новятся старичками после первой же рифмы, оставаясь попрежнему младенцами.
***
Поэтические поколения не всегда сменяются так, как нужно. В книжке «Собрания стихотворе
ний» Лнгр. Союза Поэтов помещены 47 авторов,
среди которых на ряду со старыми мастерами в роде М. Кузмина и Б. Лифшица или успевшими стать старыми Н. Тихоновым, В. Рождественским, С. Нельдихеном, Е. Полонской—разрослась тихая и много
численная поросль выступающих первый раз или почти впервые. Здесь — Л. Аверьянова, В. Алексеев, О. Вильчевский, А. Подольский, Н. Рославлева, М. Фроман, Д. Хармс и многие другие. Наконец, известные по журналам и небольшим сборничкам— К. Вагинов, А. и Л. Брауны, М. Комиссарова, Л. Попова, В. Эрлих и др.
Помещая все возрасты и звания в один сборник по принципу отчетного выступления, союз поэтов нисколько не нарушил внутреннего един
ства материала; редакция сборника не ошиблась: стихи, построенные на эпигонствующих приемах
и на давно пережитой тематике, воспринимаются уже не на фоне своих призрачных технических
отличий, а как нивеллированная масса, в нюансы которой нет нужды вслушиваться. Возьмем на удачу.
Вот Николай Браун, не лишенный монументальной интонации, исправно повторяет Пастернака, преувеличивая недостатки своего учителя:
«Ты отошла. Качались якоря
Стучал рассвет. И шторм заботы вставал в расселинах жилищ»...
Вот — Константин Вагинов, пытающийся с большим запозданием переложить в стихи символи
стическую формуму, почти такую же древнюю, как и допускаемые поэтом славянизмы:
«Не в звуках музыка, она
во измененьи образов заключена».
А вот — и Алексей Введенский, который ради «авторитета бессмыслицы» совершенно сериозно занят реставрацией ранне-футуристической зауми, не зная, вероятно, что ею теперь и Крученых не занимается—
«Тень диван татары лунь павлин уж летят степные галки»...—
и думая, что это, действительно, заумь.
Немного дальше Пик. Вагнер с гораздо большей справедливостью комментирует своих соседей:
«Ложатся, стерты ремеслом, когда-то трепетные строки. Размяк голосовой резец
от реторической напасти»...
Есть и архаисты, в роде Александра Туфанова, с беззастенчивой неуклюжестью растаски
вающие Велемира Хлебникова далеко не ради его языкового творчества, но только во имя кое-какой темы о «складне древней Руси»:
«Какой-то полоумной плясовицей все семивечье в толоке певит,
плывя в ушкуе к древней синевице, по овиди спадая в кипень-вир».
Хуже всего, что из тех же авторов можно было бы делать все «тринадцать дюжин» выписок и каждый раз с совершенно особыми ссыл
ками на происхождение цитируемой поэзии. Нет места и времени, да и бесполезно совершать этот опыт.
Есть стихи отнюдь не плохие, но и они воспринимаются так же, как воспринимались, пожа
луй, Фруг, Голенищев-Кутузов, Розенгейм в дни появления «модернистской» эстетики. Поэтиче
ский предмет омертвел, давно уже рассказан и неинтересен читателю, которому пламя революции
«щеки обожгло».
Пусть пересказывает В. Алексеев о том, как он выходит «в ночи эти ловить свой при
зрак по пивным»; пусть М. Кузмин зарекает, что «недвижна навсегда полярная звезда»; пусть Ф. Наппельбаум грозит, что только для посвящен
ных доступны «ладья, стезя и арф мифическое пенье», а Б. Лифшиц тоскует о «сновиденья, где Атлантида вне времени явилась нам из вод»— все это уже о не столько враждебно присущей современности мысли и воле, сколько просто скучно и, как всякое повторение, старо.
Из всего сборника хочется выделить только два-три имени. Это — Людмила Попова, умеющая брать в свои стихи современный сказ и находя
щая даже для интимной темы свежие и простые средства, почерпнутые, повидимому, из народнопесенных мотивов. Это — Сергей Спасский, обладающий чистыми и острыми приемами, несомнен
но пригодными и для более крупной работы. Это - вероятно, еще очень молодой Леонид Бори
сов, чей здоровый и веселый мажор не чувствует себя особо связанным традициями...
Остальное в сборнике в большинстве случаев— медленное и докучное дотлевание перепетых ли
рических мотивов, демонстрация мертвой поэти
ческой «личности». Или, как выразился поэт Вольф Эрлих, скандируя по Пушкину:
«Меланхолические бредни, Меланхолический недуг».
В. БЛЮМЕНФЕЛЬД.
Для лирической поэзии, живущей в художественных связях прошлого, настали не только трудные, но и бесплодные времена.
Ощущение сказанности кем-то другим, будто поэт только повторяет чужие слова, силясь разставить их по-новому, сопровождает восприятие каждого такого стихотворения. Но мертвый «эсте
тический объект» не оживает и после расстановки.
Стихотворение механизовано. Оно существует по инерции. Оно лишено своего потребителя и отлу
чено от жизни и поэтому не имеет выхода из
узкой реторты эпигонства, эклектизма, технической и тематической реминисценции.
И, наконец, сам поэт, который не может жить без полновесного «самовитого» слова, признается, что -
Какая боль искать потерянное слово, больные веки поднимать
и с известью в крови для племени чужого ночные травы собирать!
Мандельштам — не исключение. И другие об этом пишут. Некоторые знают, но молчат. Третьи, молодые поэты из BCП, лишенные зрелой мужественности опытного художника и поэтому согласные существовать на более легких условиях, ста
новятся старичками после первой же рифмы, оставаясь попрежнему младенцами.
***
Поэтические поколения не всегда сменяются так, как нужно. В книжке «Собрания стихотворе
ний» Лнгр. Союза Поэтов помещены 47 авторов,
среди которых на ряду со старыми мастерами в роде М. Кузмина и Б. Лифшица или успевшими стать старыми Н. Тихоновым, В. Рождественским, С. Нельдихеном, Е. Полонской—разрослась тихая и много
численная поросль выступающих первый раз или почти впервые. Здесь — Л. Аверьянова, В. Алексеев, О. Вильчевский, А. Подольский, Н. Рославлева, М. Фроман, Д. Хармс и многие другие. Наконец, известные по журналам и небольшим сборничкам— К. Вагинов, А. и Л. Брауны, М. Комиссарова, Л. Попова, В. Эрлих и др.
Помещая все возрасты и звания в один сборник по принципу отчетного выступления, союз поэтов нисколько не нарушил внутреннего един
ства материала; редакция сборника не ошиблась: стихи, построенные на эпигонствующих приемах
и на давно пережитой тематике, воспринимаются уже не на фоне своих призрачных технических
отличий, а как нивеллированная масса, в нюансы которой нет нужды вслушиваться. Возьмем на удачу.
Вот Николай Браун, не лишенный монументальной интонации, исправно повторяет Пастернака, преувеличивая недостатки своего учителя:
«Ты отошла. Качались якоря
Стучал рассвет. И шторм заботы вставал в расселинах жилищ»...
Вот — Константин Вагинов, пытающийся с большим запозданием переложить в стихи символи
стическую формуму, почти такую же древнюю, как и допускаемые поэтом славянизмы:
«Не в звуках музыка, она
во измененьи образов заключена».
А вот — и Алексей Введенский, который ради «авторитета бессмыслицы» совершенно сериозно занят реставрацией ранне-футуристической зауми, не зная, вероятно, что ею теперь и Крученых не занимается—
«Тень диван татары лунь павлин уж летят степные галки»...—
и думая, что это, действительно, заумь.
Немного дальше Пик. Вагнер с гораздо большей справедливостью комментирует своих соседей:
«Ложатся, стерты ремеслом, когда-то трепетные строки. Размяк голосовой резец
от реторической напасти»...
Есть и архаисты, в роде Александра Туфанова, с беззастенчивой неуклюжестью растаски
вающие Велемира Хлебникова далеко не ради его языкового творчества, но только во имя кое-какой темы о «складне древней Руси»:
«Какой-то полоумной плясовицей все семивечье в толоке певит,
плывя в ушкуе к древней синевице, по овиди спадая в кипень-вир».
Хуже всего, что из тех же авторов можно было бы делать все «тринадцать дюжин» выписок и каждый раз с совершенно особыми ссыл
ками на происхождение цитируемой поэзии. Нет места и времени, да и бесполезно совершать этот опыт.
Есть стихи отнюдь не плохие, но и они воспринимаются так же, как воспринимались, пожа
луй, Фруг, Голенищев-Кутузов, Розенгейм в дни появления «модернистской» эстетики. Поэтиче
ский предмет омертвел, давно уже рассказан и неинтересен читателю, которому пламя революции
«щеки обожгло».
Пусть пересказывает В. Алексеев о том, как он выходит «в ночи эти ловить свой при
зрак по пивным»; пусть М. Кузмин зарекает, что «недвижна навсегда полярная звезда»; пусть Ф. Наппельбаум грозит, что только для посвящен
ных доступны «ладья, стезя и арф мифическое пенье», а Б. Лифшиц тоскует о «сновиденья, где Атлантида вне времени явилась нам из вод»— все это уже о не столько враждебно присущей современности мысли и воле, сколько просто скучно и, как всякое повторение, старо.
Из всего сборника хочется выделить только два-три имени. Это — Людмила Попова, умеющая брать в свои стихи современный сказ и находя
щая даже для интимной темы свежие и простые средства, почерпнутые, повидимому, из народнопесенных мотивов. Это — Сергей Спасский, обладающий чистыми и острыми приемами, несомнен
но пригодными и для более крупной работы. Это - вероятно, еще очень молодой Леонид Бори
сов, чей здоровый и веселый мажор не чувствует себя особо связанным традициями...
Остальное в сборнике в большинстве случаев— медленное и докучное дотлевание перепетых ли
рических мотивов, демонстрация мертвой поэти
ческой «личности». Или, как выразился поэт Вольф Эрлих, скандируя по Пушкину:
«Меланхолические бредни, Меланхолический недуг».
В. БЛЮМЕНФЕЛЬД.