СЕГОДНЯ и ЗАВТРА

СОВЕТСКОЙ МУЗЫКИ (По материалам I Всероссийской музыкальной конференции)

Анализ „сегодня“, скрепленный цементом знания исторического „вчера“, дает нам возможность заключать о предстоящем „завтра“. Мы строим свои прогнозы будущего с максимальным приближением к его действительному содержанию не в силу своих „пророческих“ талантов, а благодаря тому методу, которым мы пользуемся,—методу, устраняющему какую бы то ни было возможность бесплодного и ненужного „прорицания“.
Обывательские пифии, накрывшись с головой одеялом и заткнув уши ватой, уныло и зловеще квакают о грядущем крахе художественного большевизма, неминуемом оскудении творческой энергии масс, о гибели искусства, вскрытого скальпелем и ланцетом научно-материалистического анализа.
„Сова Минервы вылетает ночью“. Наш день есть ночь наших классовых антиподов. Такова неумолимая логика всепроникаю
щего исторического процесса, развивающегося в бесплодных и жестоких классовых битвах.
Линия классовых столкновений передвинулась дальше и захватила в историческом сегодня наиболее защищенные тыловые укрепления противника. Музыка, служившая до сих пор и богу и маммоне, являвшаяся некоей цитаделью классового „мира“, стала ареной классовой борьбы. Мы-то ведь наилучшим образом осведомлены о том, что „классовый мир“ есть не что иное, как грубый маскарад, прикрывающий гегемонию лицемернейшего из угнетательских классов—гегемонию буржуазии.
По мере расшатывания основ классового господства буржуазии усиливаются истерические вопли о необходимости классового мира в искусстве и учащаются оппортунистические поползновения наиболее неустойчивых и слабых элементов нашего лагеря.
Замечательные слова Маркса: „Чем более обостряются классовые противоречия, тем лицемернее становится буржуазия и чем она более становится лицемерной, тем возвышеннее становится
язык ее идеологов“,—следовало бы выжечь на лбу очень многих „либерально“ настроенных товарищей.
В самом деле, где, как не в области музыкального искусстваэтой наименее „вещественной“ части надстройки, имеется такое раздолье для всяческого прекраснодушного языкоблудия и в какой другой области раздается столько „возвышенных“ речей в защиту мещанского „status quo“?
„Хорошо поет собака, убедительно поет“! Нет, нехорошо и и неубедительно. На удочку „плохого мира“ вместо „хорошей ссоры“ нас не поймаешь. Недавно закончившаяся музыкальная конференция дала блистательный урок вокализирующей мелко
буржуазной „собаке“. Решительно нет надобности повторять общие места о выдающемся значении 1-й Всероссийской музыкальной конференции, но нужно прямо сказать, что весь ход и характер работы конференции зеркально отразили в себе исполинский куль
турный и политический рост нашей страны. Опыт работы, уже проделанной в других отраслях искусства, и непосредственное вмешательство рабочих масс в самую художественную „кухню“
сделали свое дело, и конференция, несмотря на то, что она— „первая“, была вполне зрелым собранием политически мыслящих людей.
На этой конференции ничто не было принято à priori, но по критическом рассмотрении; основные формулы определения места музыки в процессе культурной революции и социалистическом строительстве оказались принятыми и установленными еще до конференции самим ходом событий. То, что музыка должна стать
одним из могущественнейших культурных инструментов в руках пролетариата и что музыкальная культура есть органическая часть социалистического строительства, — было выяснено без споров. Споры были о том, как овладеть этим орудием, какими методами бороться, что взять и что откинуть.
Влияние пролетариата в искусстве растет неравномерно. Если в области художественной литературы (не говоря уж о публици
стике, которая сейчас уже несомненно—искусство) мы близки к фактической гегемонии, то в музыке мы еще не заняли скольконибудь прочных позиций и даже „интервенция“ исследователеймарксистов, всегда составляющих как бы авангардные разведоч
ные отряды наступающей армии пролетариата, — только начала проникновение внутрь музыки.
В классовом обществе всех исторических формаций музыка была идеологическим воспитывающим орудием угнетательского мещанства и этим меньшинством широко и мастерски использовалась для своих поработительских целей. Великие мастера цер
ковной музыки, конечно, не сознавали всей черноты поработительского дела, которому они служили, но объективно и они служили этому черному делу. Здесь не место для историко-теоретических экскурсов, но во всей истории музыки можно проследить две основных и сосуществующих линии. Линию официально признанной и окруженной мистериальным туманом „высокой“ музыки и
линию внеканонической, народной, подчас выраставшей до подлинно бунтарского, протестантского характера музыки.
То, что господствующие классы уже очень рано и вполне отчетливо понимали всю опасность этой второй линии, — блестяще доказывает хотя бы то, что у нас еще в Московской Руси изда
вались указы, воспрещающие на „варганах игру и на сопелях и на гудках“, и то что шпыни и гудошники были знакомы с кнутом и дыбой ничуть не хуже какой-нибудь „понизовой вольницы“, когда попадали в лапы властей предержащих.
Этот невольный экскурс нам необходим однако лишь для того, чтобы показать, что процесс классового расслоения в му
зыке—дело не новое, а органически сопутствующее всей истории музыкальной культуры. Использование элементов массового твор
чества города и деревни есть прямая задача советского музыканта, есть прямой путь советской музыкальной культуры.
Значит ли это, что мы должны канонизировать народное творчество и рабски следовать его образцам? Нет, разумеется, мы были бы плохими марксистами, если бы не поняли основного принципа всей нащей деятельности; изучать для того, чтобы подняться на следующую и высшую ступень.
Что характерно для состояния музыкальной культуры в нашей стране на сегодняшний день? Прежде всего—огромный рост внимания пролетарских масс к вопросам музыки, увеличение удельного веса этого искусства во всей системе культурного строительства.
Вместе с тем активизация враждебных нам классовых сил сказалась и в музыке. Без преувеличения можно сказать, что именно в музыке рецидивы реакционного руководства особенно сильно и часто повторяются. В поисках прибежища агонизирую
щее мещанство бросается именно в те секторы, где наше влияние слабо, и пытается укрепиться в этих секторах.
Идейки „чистой формы“, „эмоциональной бессодержательности“ музыки —еще пользуются кредитом у некоторой части музыкантов-исполнителей и теоретиков.
Еще далеко не все поняли, что мистический боженька „чистого“ вдохновения отличается от вульгарного боженьки, которым дураки пугают детей, ничуть не больше, чем, по выражению Ильича, „чорт синий“ отличается от „черта желтого“.
Но наряду с этим у нас налицо буйный рост молодой советской поросли. Пусть растет она подчас вкривь и вкось, но растет во всяком случае здоровая музыкальная молодежь.
Появление молодых пролетарсних музыкантов и тех, кто искренно хочет стать про
летарскими музыкантами, и усиление близкого нам попутнического крыла музыкантов —все это знаменует завоевание нами все новых и новых позиций и, наконец, приближение к командным высотам в музыке.
Однако среди музыкальной молодежи у нас все же не все благополучно. В свое время я писал, что в наших музыкальных Вузах в довольно значительном % воспитывается молодая гвардия буржуазии.
Я умышленно не беру эту фразу в ковычки. Тут кавычек нет. Это именно так. Вуз не только учит, но и воспитывает, а именно воспитательная работа художественных Вузов и техникумов не вызывает никаких сомнений в своей негодности. „Молодые человеки“ с головами, пригодными разве только для ношения при
чески, и консерваторские „барышни“,—все эти „осколки разбитого вдребезги“, весь этот мещанский чертополох еще цветет в советской музыкальной школе и искажает ее классовый облик.
Это нужно учесть в предстоящей работе по комплектованию художественной школы, если мы действительно искренно хотим готовить новые кадры.
В нашей музыкальной политике мы можем придерживаться лишь единого принципа „наибольшего благоприятствования“, прямой поддержки пролетарского крыла музыкантской массы и вы
правления линии близких нам попутчиков. Но это есть линия войны, а не мира. Мы за воинствующего советского музыканта, а не за бесхребетную музыкальную куропатку, которая не может крикнуть ни „forte“, ни „piano“, а только „mezzo forte“. В наших рядах есть колеблющиеся, есть и прямые оппортунисты. Мы спрашиваем, чего ждут эти товарищи? Больше ждать нельзя: „hic Rhodus hic salta“ (здесь Родос, здесь прыгай). Оппортунист с колеблющийся—опаснее прямого врага, и мы будем с ними драться, как с прямым врагом.
В. ГОРОДИНСКИЙ