ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО

Ответ журналисту А. Яблоновскому
Я прочел вашу статью: «Собачий ошейник», в № 1722 «Руля», где вы пишете о положении современного писателя в Сов. России. С «легко
стью в мыслях необыкновенной», с полной безтветственностью и с достаточной долей недоброосовестности, вы касаетесь предмета, в лучшем случае, вам мало знакомого, в худшем — такого, который вы, в каких-то целях, желаете представить в злостно-искаженном виде.
В качестве советского писателя, находящегося в данный момент заграницей и являющегося как бы представителем всей писательской массы СССР, я чувствую себя обязанным ответить вам.
Вы пишете о «крепостной интеллигенции», о «подъяремном русском писателе, принадлежащем (?!) пролетарскому правительству», который должен творить иод указку цензора, художественно лгать, искажая действительность, и т. д. При этом вы ссылаетесь на статью В. Вересаева, напечатанную
в советском журнале, в которой якобы все сие подтверждается (вы не замечаете, что этим самым бьете себя: как же это «свирепая» советская цензура пропустила такую статейку?).
Сам я, к сожалению, статьи этой не читал, а зная, как часто, «цитируя» советские источники,
эмигрантская пресса совершенно искажает смысл и значение написанного, я не рискую высказываться о выступлении Вересаева. Одно мне ясно, вы, гр. Яблоновский, журналист, еже
дневно имеющий возможность читать подлинную советскую прессу, не можете не знать, что нигде, ни в какой стране не говорят так прямо и от
крыто о собственных ошибках, не бичуют так сурово и строго свои недостатки, как у нас,
в Советской России. Серьезная деловая критика нам нужна, и ее никто не боится и не душит,— но критика, а не хихиканье, не клевета, не зло
стное искажение, не безпринципное издевательство. Против этого тявканья, мешающего большой и серьезной работе, нужна цензура, ибо революция еще не завершена, классовая борьба не окон
чена, — она. лишь приняла иные формы, более скрытые и углубленные, но, быть может, и более острые.
Вы приводите ряд анекдотических фактов, рисующих требования некоторых цензоров к писателю. Да, были такие случаи, к сожалению.
Коллекцию ваших анекдотов вы можете легко пополнить, проштудировав «Правду» за октябрь 1925 года, — там ответственные коммунистические работники разоблачали как некоторых цензоров (а такие были и есть), так и дурные порядки, име
вшие место у нас в цензуре. Все это вы можете узнать из «удушаемой» советской прессы, где об этом писалось весьма много и вполне открыто.
Но скажите, гр. Яблоновский. как же связать все эти мнимые «заушения» и пр. с появлением целой фаланги молодых и ярких дарований, выросших и развивающихся на советской почве? Как они, бедные, удушаемые ежечасно, могут работать и давать крупные и значительные произ
ведения? Н. Тихонов и А. Безыменский — в поэзии; Л. Леонов, И. Бабель, Всев. Иванов, Н. Никитин,
А. Яковлев, Арт. Веселый — в беллетристике; Н. Эрдман, Н. Романов, Билль-Белоцерковский —
в драматургии, — этого не мало, не правда ли? Что можете вы противопоставить этим именам из среды вашего зарубежного молодняка? Ничего, гр. Яблоновский. Вам остается только прочитать о судьбе «бедного подъяремного советского писа
теля, принадлежащего пролетарскому правительству».
И на это я, в полном сознании своей ответственности, говорю вам: да, большая и лучшая часть нашей интеллигенции, в том числе и русский
писатель, — давно уже работает не за страх, а за совесть с Советской властью (а не прина
длежит ей). Служа революции, мы, русские советские писатели, выполняем определенный социаль
ный заказ и отлично сознаем это, не видя в том чего-либо для себя позорного, — этим, разумеется, определяются как наши темы, так и их разработка, а не требованием цензора.
Борьба китайского пролетариата нас интересует, действительно, несколько больше, чем тема о том, как молодой человек страстно полюбил молодую девицу и что из сего проистекло. Разре
шать эту «сложную» и «новую» проблему мы охотно предоставляем вам, зарубежникам.
Противопоставляя себя нам, вы восклицаете, обращаясь к своим соратникам: «Дорогою свобод
ною иди, куда влечет тебя свободный ум». Но позвольте вас спросить, гр. Яблоновский, почему
«свободный ум» вас влечет только ко лжи, к инсинуации, к грязной и не слишком умной
клевете на новую революционную Россию? Ведь не можете же вы быть серьезно убеждены в том, что вы пишете. Если рядовой эмигрант, мелкая сошка, читая ежедневно в газете ваши домыслы, обманутые вами, верят им, то сами-то вы, в качестве газетного работника, не можете не знать, хоть приблизительно, истинного положения дел в СССР? А если знаете, зачем же так уж безза
стенчиво искажать действительность? Во имя чего, зачем вы обманываете других, клевещете и лжете? Не знаете? Будто бы? А я знаю.
Если мы, советские писатели, находимся на службе у революции, то вы и подобные вам,
может быть, сами того не сознавая, состоите в услужении у небольшой кучки бывших людей, которых давно выплевала новая Россия, и, вы
полняя их социальный заказ (тот самый, который
вы обычно ставите в иронические кавычки), вы должны лгать, клеветать и обманывать и не мо
жете, не смеете поступать иначе, ибо так нужно хозяину. Но хозяин этот, — господа Рябушинские и компания, — знают, за что и во имя чего они борются, и оплачивают свои «заказы». Ну, а выто тут при чем — русский интеллигент, русский писатель? Понимаете ли вы отчетливо, в чьем лагере вы очутились?
В неважное место привел вас «свободный ум», гр. Яблоновский, и не кажется ли вам, что те
перь уместно заново поставить вопрос: кто же в конце концов действительно оказался в «собачьем