И там, где ощетинились винтовки и оскалился пулемет, в котле боевой напряженной работы предложения „мирных“ актеров встречаются деловито и серьезно, без тени снисходительности к подобным мелочам...
Борьба советского театра за новую роль его, за новые „высоты“ в общественно-поли
тической жизни, начатая массовым самодеятельным агитационным театром, увенчалась тем, что ныне советский театр в целом по
четно рассматривается как „организатор воли и чувств трудящихся“.
Но никогда, кажется, организаторская, в точном смысле этого слова, роль театра не обнаруживалась с такой наглядностью, как в одном достопримечательном случае, который незаслуженно предан забвению.
Многие ли из ленинградцев помнят празднование переименования или, как тогда говорили, „крещения“ петроградских заводов?
Тогда шел 1922 и 5-ый год от Октября. Вся „художественная часть“ празднования была возложена на молодые театральные организации (студии Политпросвета), и выли
лось оно в мощное торжество, непосредственно вытекавшее из краткого театрального действа и закончившееся выразительным ритуалом самого переименования. После слов оратора, заключавших инсценировку, тысячная
толпа с горящими факелами и портретом рабочего героя гражданской войны, имя ко
торою начинал носить завод, двигалась к заводским воротам. И в тот момент, когда портрет нового шефа водружали на заводские ворота, завод пускали в ход. Тысячи шумов наполняли его. Поистине это была неслыханная симфония огня и стали. Пылающие стрелы ракет вонзались в черную рыхлую
тьму. Так в пятую послеоктябрьскую ночь штурмовали мы старое небо...
На этот раз театр кровно вошел в быт, растворился в нем и тем самым сделал этот быт на краткие часы иным, действительно преобразил его.
У истоков обычно вода чиста и прозрачна; в дальнейшем своем течении она мутнеет. Агитационный театр в завершенном своем виде существует у нас лишь в потенции, как осуществимая возможность.
Идея его родилась с Октябрьской революцией, черновой набросок был сделан твор
ческой самодеятельностью рабочих масс. Дело художников, сохранив его крепчайшую жизнен
ную активность, его упор на реальное участие в строительстве жизни, подыскать для него такую форму, при которой он стал бы прекрасным.
ВИКТ. ШИМАНОВСКИЙ

ТЕАТР и ДРАМАТУРГИЯ

Горячий обмен мнений, возникший по поводу статьи С. Э. Радлова о современной драматургии, показывает, что это вопрос наболевший. Едва ли можно спорить против того, что наша драматургия составляет слабое место на общем фронте искусств.
Пьес пишется множество, у завлитов пьесы накапливаются пудами. Однако, когда на конкурс к десятилетию Октября представляется слишком полсотни пьес, то годных не оказы
вается ни одной. Это ли не достаточное доказательство неблагополучия в стане драматургов?
Оскудением драматургии прежде всего озабочены, конечно, режиссеры.
Кто же виноват в создавшемся положениЙ?
Драматург Дм. Щеглов обвиняет театральную критику в том, что она не обращает внимания на пьесу в спектакле и оставляет драма
турга без оценки и руководства. В этом он отчасти прав.
Было время, когда театр считался слугой литературы. Театральный критик был прежде всего литературный критик. Рецензии писались о пьесах, а относительно актеров дава
лись отзывы в конце: такой-то играл хорошо, а такой плохо.
Теперь, в связи с ростом режиссуры и расцветом театральною мастерства, палка перегнута в другую сторону. Критика интере
суется преимущественно постановочной частью спектакля. Особенно поучителен в этом отношении пример „Мандата“. Подробно разбира
лось блестящее сценическое оформление Мейерхольда, а недостатки самой пьесы остались незамеченными. „Мандат“, обработанный Мейерхольдом, показался даже в первый момент высшим достижением советской драма
тургии, чуть ли не советским „Ревизором“, и понятно, по какой причине: Мейерхольд тогда уже планировал „Ревизора“, и это отразилось на его сценической конструкции „Мандата“. Между тем, если бы был подвергнут анализу самый текст пьесы Эрдмана, то сразу обнаружилось бы, что это совсем не „Ревизор“, а механическая склепка двух недоделанных водевилей (погоня за коммунистом и недоразумение с великой княжной), без диалога и с установкойна „словечки“, которые притом неравномерно распределяются на пространстве пьесы.
Драматургия есть существенная, органическая часть театра — не менее важная, чем
режиссура и все сценическое оформление в совокупности. Пьеса определяет всю работу над спектаклем, является ее исходной точкой, так как дает тему спектакля и весь его сло
весный материал. Об этом необходимо помнить, иначе в театре заглохнет слово.
Техника драмы в конечном счете определяется системой господствующих в данное время театральных приемов. Если и существо
вала литературная драма, то и она воспроиз
водила приемы драмы театральной. Так или иначе, но драматург не может выскочить за пределы своего театрального опыта — и в этом его зависимость от театра Но это не значит,
что театр может брать драматурга в опеку,