совершенно ясен. И те, кто говорит: вы сохраняете старую шарманку, которая ничего больше кроме „боже, царя храни не может прохрипеть, — те говорят вздор. Это не правда. Академические театры оказались очень гибким органом, который может превосходнейшим образом откликаться на действительность.
Мы находимся в самом начале обновления. Пьес нового репертуара еще мало, но мы можем сказать: Академические театры вступают в жизнь и на своих чудесных скрипках начинают силами настоящих виртуозов, разыгрывать новые песни.
С другой стороны, кто же может отрицать, что наилучшие выразители, наиболее чуткие театры (их не так много у нас), которые отражают пролетарский революционный бег вперед отражают современную действительность, частью заражены американизмом и в этом американизме забывают внутреннее содержание? Но по ка

кому пути пошли теперь эти театры? Сравните то, что говорил Таиров, что говорил Мейерхольд три года тому назад и что говорят они теперь и вы увидите, на

сколько мы были правы тогда, когда говорили: как вы, голубчик, не вертитесь, но если вы хотите, чтобы на
род от вас не отвернулся, вы придете к реалистическому театру. Может быть, этот театр сохранит много ориги
нальных черт — это возможно, но суть, сердцевина его должна быть бытоописательной, исходить из быта, вызывать чувство негодования или любви к нашей дей

ствительности. Это не подлежит сомнению, потому что гигантский народ пересоздал все вокруг себя и сам себя и хочет знать, кто он такой, где его друзья и враги, что дала ему эта роволюция. Он совсем не хо

чет акробатизмом любоваться — он пойдет для этого в цирк,—ему нужен театр, театр, который, как Шекспир сказал, есть „волшебное зеркало жизни , — ему он нужен и он пойдет в такой театр.
Мы видим, что эти пути сближаются, и совершенно не трудно предсказать, что они в дальнейшем будут еще более сближены. Академические театры, сохранив свое основное значение наилучших изобразителей старой дра
матургии, рядом с этим создадут не менее жизненный, академически проверенный, русский реализм, перелив в него новое содержание, а новые левые театры сохранят большое умение давать головокружительные обозрения, сатирические оперетки И т. д. — это будет очень хорошо — но рядом с этим создадут, может быть, извест
ным образом по новому и своеобразно окрашенный, реалистический бытовой, бытовой сатирический и бытовой эксцентрический театр.
Что могла,, дать непосредственно Савина Тургеневухудожнику? Тургеневу-учителю? Конечно, ничего. Скром
ная, недавно вынырнувшая из провинции, хотя и богато одаренная, молодая артистка, дитя рампы — и ветеран определенного течения русской общественной мысли, рыцарь «аннибаловой клятвы», прославленный автор «Отцов и Детей».
— «Я ведь дурехой тогда была, — с трогательной искренностью сознавалась Савина в беседе с Философовым. (Статья «Запоздалый венок», напечатанная
поело смерти Савиной в № от 27 сентября 1915 года газеты «Речь»). И просто не понимала, чем я могла привлечь внимание «нашего знаменитого».
Но что отсветы чувства к Савиной влияли на последние годы творчества Тургенева и как тени вечернего солица красиво ложились на закатные главы книги его жизни, — это несомненно.
Савина дала Тургеневу тему «Клары Милич». Она даже обещала ему прислать карточку актрисы Кадминой, история которой послужила толчком к написанию повести.
Спасибо, — пишет в сентябре 1882 г. Тургенев Савиной, — за предложение доставить фотографию Кадминой. Теперь она мне не нужна, так как повесть, в ко
торой она играет главную роль, уже мной окончена и переписана».
Евлалия Павловна Кадмина сначала была оперной певицей, потом перешла на драматическую сцену
и 7 ноября 1881 года в харьковском театре после первого акта «Василисы Мелентьевой» отравилась. Одним письмом раньше Тургенев называет свою повесть «по содержанию почти безумной» и тут же, несколь
кими строками выше, читаем: «болезнь моя все еще сидит во мне крепко, — но я не хочу верить, что я зимой не попаду в Петербург. Какие бы прелестные (для меня) вечера проводили бы мы с вами... вдвоем. Не могу скрыть, что в это мгновение я, позадумавшись — и пользуясь Вашим позволением — прильнул бы к тем очаровательным губкам, прикосновенно которых нельзя забыть, по выражению Мицкевича, ни до скончания века, ни по скончании века».
Свяжите все это в один «человеческий документ» — тяжелая, неизлечимая болезнь, «бескрылые желанья» и мечты о далекой Савиной, тема, данная Савиной — исто
рия несчастной любви Кадминой и, пожалуй, многое из палета мистики на «Кларе Милич» станет объективно понятным. «Как бы я был рад, — пишет Тургенев, — прочесть вам ее («Клару Милич») с глазу на глаз! Я

не могу забыть, как вы меня слушали в Спасском, когда я вам читал отрывок из «Вешних Вод». Сюжет этой повести... но нет; к чему рассказывать? Мне хотелось бы опять испытать впечатления, которые произ

водят ваши взоры, устремленные на чтеца — эти взоры, которые и жгут, и ласкают, даже когда их не видишь, а только чувствуешь их лучи»...
В цитированной мною уже выше статье Философова «Запоздалый венок», автор передаст впечатления Сави
ной от чтения «Песни Торжествующей Любви». Это было в то дни, когда Савина гостила у Тургенева в Спасском.
[*)] См. № 38 „Ж. И“.

Тургенев и Савина

(Продолжение) [*)].