чтения (первое стих, под заглавием „Лира было напечатано в 45 т. „Библиотеки для чтения , 1841 г.) и не малозначительные рецензии, печатавшиеся в 1846 г. в „Отеч. Зап.“), а две его повести „Противоречия („Отеч. Зап.“, 1847 г., № 11) и „Запутанное дело
(„Отеч. Зап.“, 1848 г., № 3). Первая из них в чисто литературном отношении является слабым произведением, но во второй уже чувствуется перо Салтыкова. С идеологической же стороны они очень близки между собой, так как в них явственно сказалось влияние социалистических, отчасти революционных идей, овла
девших как раз в это время (т. е. в конце революции 1848 г.) сознанием Салтыкова.
Рассмотренные повести Салтыкова были квалифицированы властью, как обнаруживающие „вредный образ
мыслей и пагубное стремление к распространению идей, потрясших уже всю Западную Европу и ниспровергших власти и общественное спокойствие . Салтыков, как только вскрылось его авторство, был посажен на гаупт
вахту и с молниеносной быстротой выслан в глухую провинцию, в Вятку, где провел целых восемь лет (с 1848 г. по 1855 г.). И родители Салтыкова, и местное начальство не раз возбуждали просьбы о „проще
нии , но эти просьбы неизменно отвергались Николаем I, не перестававшим видеть в Салтыкове опасного пре
ступника... Только смерть Николая избавила Салтыкова от вынужденного пребывания в далекой окраине, но отнюдь не избавила его от правительственных гонений, принявших теперь форму жестокого цензурного обстрела.
Когда по возвращении из Вятки он в своих несравненных „Губернских очерках подвел итог своих наблюдений над безотрадной жизнью русской провинции, буквально задыхавшейся от продажности, испорченности и бездарности администрации, при чем коснулся и того беззастенчивого грабежа, который практиковался мест
ным начальством, в сообществе с помещиками, в годы Крымской войны, то в Петербурге „Губернские очер
ки не оказалось возможным напечатать. Они были напечатаны в Москве, но под красным карандашом цензора лишились, по свидетельству Л. Ф. Пантелеева, целой трети своего содержания.
Несколькими годами позже, с приобщением Салтыкова к числу сотрудников наиболее передового из журналов того времени — „Современника , цензура вовсе за
претила целый ряд его произведений, в том числе очень яркие очерки „Глуповство распутство и „Каплуны (1862 г.), в которых Салтыков в связи с результатами крестьянской реформы заговорил о разложении „дворянской цивилизации , основанной на своекорысти и паразитизме помещичьего класса.
Одно из крупных своих произведений этого времени
драматическую сатиру „Тени — Салтыков и не пытался напечатать, так как его „нецензурность но вызывала никаких сомнений. Не в далеком Крутогорске (Вятке) развивается действие пьесы, а в невской столице; не провинциальные чиновники в ней фигурируют, а министр кн. Тараканов, который решает деда но желанию „дамы
вольного поведения , берущей, с его ведома, пятидесятитысячные взятки, директор департамента Клаверов, исполняющий обязанности сводника при своем началь
нике, чиновник Бобырев, готовый примириться со связью своей жены с начальником, лишь бы сохранить доход
ное место и т. д., и т. п. Достаточно этих нескольких строк, поясняющих содержание „Теней , чтобы понять, что это произведение клеймило самые верхи бюрократии,
ту социальную группу, которая состояла из „хозяев исторической сцены .
Неистовства цензуры против Салтыкова заставили его временно порвать с литературой и вернуться к к чиновничьей службе. Девизом этой последней, но утверждению одного их хорошо знавших Салтыкова писателей, его биографа, В. С. Кривенко, были вырвав
шиеся однажды у Салтыкова слова; „Я не дам в обиду мужика! Будет с него, господа... Очень слишком даже будет! Нет надобности распростра
няться, насколько неприемлемым был этот девиз для русского чиновничества того реакционного периода, ко
торый начался тотчас после 19 февраля 1861 г. и, усиливаясь из года в год, охватил собою всю почти вторую половину царствования Александра II. Неудиви
тельно, что через три года по возобновлении службы Салтыкову (в 1868 г.) приходится выйти в отставку, по личному желанию царя.
С тех пор он уже всецело, вплоть до самой смерти, отдается страстно любимой им литературе. Соредактор Некрасова но „Отечественным Запискам , а затем от
ветственный редактор этого журнала, лучшего в 70—
80-ые годы, Салтыков совмещает интенсивнейшую редакционную работу с не менее интенсивным сотрудни
чеством, при чем, и в качестве редактора, и в качестве сотрудника ведет упорнейшую, прямо-таки не имеющую прецедентов в истории русской литературы борьбу с реакционным засильем. Автору этих строк принадлежит особое исследование о борьбе Салтыкова с реакцией в период редактирования им „Отеч. Зап. („В тисках реакции . Госиздат, 1926 г.). Отсылая к нему интере
сующихся этим вопросом читателей, все же нельзя не отметить, что насколько настойчив был Салтыков, об
личая придворно-бюрократическую клику, а вместе с тем пригвождая к позорному столбу молодую, но неи
моверно алчную российскую буржуазию, настолько же была настойчива цензура в своем стремлении „нало
жить печать на уста ненавистного писателя. Вызовы в главное управление по делам печати, изъятия целых
абзацов из текста Салтыковских статей, исключение некоторых статей целиком, предостережения журналу следовали, можно сказать, непрерывным потоком. Однажды грозный директор департамента полиции Плеве поднял даже вопрос об „оскорблении величества Салтыко
вым на страницах „Современной идиллии (№ 9 „Отеч. Зап.“ за 1882 г.). Весной 1884 г. совещание четырех министров, по настоянию министра вн. дел Д. А. Толстого, которого, кстати сказать, великий сатирик
изобразил в лице внушающего чувство гадливости гр. Твордоонто, распорядилось закрыть „Отечественные Записки . Салтыков, оставшийся на старости лет без своего органа, страдал неимоверно. Он чувствовал, что ему нанесена смертельная рана...
Ко всему присоединилась несказанно мучительная физическая болезнь... И все же, верный себе, верный своему знамени, Салтыков не переставал снова и снова возвышать свой голос в обличение насильников и эксплоататоров, как бы высоко они ни стояли, в за
щиту угнетенных и обездоленных. Только смерть могла заставить его замолчать. Но над многими из его вдохновенных произведений и смерть бессильна; и теперь еще они не перестают волновать читателя напряжен
ностью своего гражданского пафоса, гневною силой своих сатирических выпадов, своеобразной красотою своей формы...
В. ЕВГЕНЬЕВ-МАКСИМОВ.
(„Отеч. Зап.“, 1848 г., № 3). Первая из них в чисто литературном отношении является слабым произведением, но во второй уже чувствуется перо Салтыкова. С идеологической же стороны они очень близки между собой, так как в них явственно сказалось влияние социалистических, отчасти революционных идей, овла
девших как раз в это время (т. е. в конце революции 1848 г.) сознанием Салтыкова.
Рассмотренные повести Салтыкова были квалифицированы властью, как обнаруживающие „вредный образ
мыслей и пагубное стремление к распространению идей, потрясших уже всю Западную Европу и ниспровергших власти и общественное спокойствие . Салтыков, как только вскрылось его авторство, был посажен на гаупт
вахту и с молниеносной быстротой выслан в глухую провинцию, в Вятку, где провел целых восемь лет (с 1848 г. по 1855 г.). И родители Салтыкова, и местное начальство не раз возбуждали просьбы о „проще
нии , но эти просьбы неизменно отвергались Николаем I, не перестававшим видеть в Салтыкове опасного пре
ступника... Только смерть Николая избавила Салтыкова от вынужденного пребывания в далекой окраине, но отнюдь не избавила его от правительственных гонений, принявших теперь форму жестокого цензурного обстрела.
Когда по возвращении из Вятки он в своих несравненных „Губернских очерках подвел итог своих наблюдений над безотрадной жизнью русской провинции, буквально задыхавшейся от продажности, испорченности и бездарности администрации, при чем коснулся и того беззастенчивого грабежа, который практиковался мест
ным начальством, в сообществе с помещиками, в годы Крымской войны, то в Петербурге „Губернские очер
ки не оказалось возможным напечатать. Они были напечатаны в Москве, но под красным карандашом цензора лишились, по свидетельству Л. Ф. Пантелеева, целой трети своего содержания.
Несколькими годами позже, с приобщением Салтыкова к числу сотрудников наиболее передового из журналов того времени — „Современника , цензура вовсе за
претила целый ряд его произведений, в том числе очень яркие очерки „Глуповство распутство и „Каплуны (1862 г.), в которых Салтыков в связи с результатами крестьянской реформы заговорил о разложении „дворянской цивилизации , основанной на своекорысти и паразитизме помещичьего класса.
Одно из крупных своих произведений этого времени
драматическую сатиру „Тени — Салтыков и не пытался напечатать, так как его „нецензурность но вызывала никаких сомнений. Не в далеком Крутогорске (Вятке) развивается действие пьесы, а в невской столице; не провинциальные чиновники в ней фигурируют, а министр кн. Тараканов, который решает деда но желанию „дамы
вольного поведения , берущей, с его ведома, пятидесятитысячные взятки, директор департамента Клаверов, исполняющий обязанности сводника при своем началь
нике, чиновник Бобырев, готовый примириться со связью своей жены с начальником, лишь бы сохранить доход
ное место и т. д., и т. п. Достаточно этих нескольких строк, поясняющих содержание „Теней , чтобы понять, что это произведение клеймило самые верхи бюрократии,
ту социальную группу, которая состояла из „хозяев исторической сцены .
Неистовства цензуры против Салтыкова заставили его временно порвать с литературой и вернуться к к чиновничьей службе. Девизом этой последней, но утверждению одного их хорошо знавших Салтыкова писателей, его биографа, В. С. Кривенко, были вырвав
шиеся однажды у Салтыкова слова; „Я не дам в обиду мужика! Будет с него, господа... Очень слишком даже будет! Нет надобности распростра
няться, насколько неприемлемым был этот девиз для русского чиновничества того реакционного периода, ко
торый начался тотчас после 19 февраля 1861 г. и, усиливаясь из года в год, охватил собою всю почти вторую половину царствования Александра II. Неудиви
тельно, что через три года по возобновлении службы Салтыкову (в 1868 г.) приходится выйти в отставку, по личному желанию царя.
С тех пор он уже всецело, вплоть до самой смерти, отдается страстно любимой им литературе. Соредактор Некрасова но „Отечественным Запискам , а затем от
ветственный редактор этого журнала, лучшего в 70—
80-ые годы, Салтыков совмещает интенсивнейшую редакционную работу с не менее интенсивным сотрудни
чеством, при чем, и в качестве редактора, и в качестве сотрудника ведет упорнейшую, прямо-таки не имеющую прецедентов в истории русской литературы борьбу с реакционным засильем. Автору этих строк принадлежит особое исследование о борьбе Салтыкова с реакцией в период редактирования им „Отеч. Зап. („В тисках реакции . Госиздат, 1926 г.). Отсылая к нему интере
сующихся этим вопросом читателей, все же нельзя не отметить, что насколько настойчив был Салтыков, об
личая придворно-бюрократическую клику, а вместе с тем пригвождая к позорному столбу молодую, но неи
моверно алчную российскую буржуазию, настолько же была настойчива цензура в своем стремлении „нало
жить печать на уста ненавистного писателя. Вызовы в главное управление по делам печати, изъятия целых
абзацов из текста Салтыковских статей, исключение некоторых статей целиком, предостережения журналу следовали, можно сказать, непрерывным потоком. Однажды грозный директор департамента полиции Плеве поднял даже вопрос об „оскорблении величества Салтыко
вым на страницах „Современной идиллии (№ 9 „Отеч. Зап.“ за 1882 г.). Весной 1884 г. совещание четырех министров, по настоянию министра вн. дел Д. А. Толстого, которого, кстати сказать, великий сатирик
изобразил в лице внушающего чувство гадливости гр. Твордоонто, распорядилось закрыть „Отечественные Записки . Салтыков, оставшийся на старости лет без своего органа, страдал неимоверно. Он чувствовал, что ему нанесена смертельная рана...
Ко всему присоединилась несказанно мучительная физическая болезнь... И все же, верный себе, верный своему знамени, Салтыков не переставал снова и снова возвышать свой голос в обличение насильников и эксплоататоров, как бы высоко они ни стояли, в за
щиту угнетенных и обездоленных. Только смерть могла заставить его замолчать. Но над многими из его вдохновенных произведений и смерть бессильна; и теперь еще они не перестают волновать читателя напряжен
ностью своего гражданского пафоса, гневною силой своих сатирических выпадов, своеобразной красотою своей формы...
В. ЕВГЕНЬЕВ-МАКСИМОВ.