эстраде в легкомысленный лубочный символ опереточного пошиба. У „Станка , например, парень в розовой рубахе это — СССР, а подозрительные субъекты в цилин
драх, танцующие с кокотками подозрительный танец, это — „державы . У „Синей Блузы державы и того проще: игривые женщины в костюмах, не оставляющих никакого сомнения. Еще хуже, когда тот же самый лубок применяется к бытовым темам советской действительности.
Основной метод эстетизации — в том, что лубочный материал перекладывается на музыку, на стихи, на танцы, на речитатив. Голой речи, голого смыслового слова — нет. Теряется как раз то, с чего начала клубная живая газета: словесная, ораторская агит-инфор
мация. Там, в клубе, сценический прием был привлечен в помощь речевому материалу для усиления и активизации словесной конструкции: здесь слово тонет в со
мнительно „воздействующих средствах и в конце концов подчиняется им.
А сами воздействующие средства? В музыке и пении это — по большей части шантанно-опереточные мелодии и напевы, польки и полечки, „кирпичики и пр. В дви
жении это — винегрет из беспредметной акробатики, аттракционной физкультуры, фокстрота, чечетки и лубоч
ных приплясываний — в том же опереточном „олегкомысленном назначении. У „Синей Блузы подобный набор обогащается еще ухарской развязностью не без эротического уклона...
Понятно, насколько весь этот материал может служить в пользу основной тематической конструкции живой газеты: в лучшем случае он нисколько не связан
с нею, стараясь ее только „украсить , в худшем — веселящий газ на корню разрушает агитвоздействие. В „Станке , например, Чичерин приплясывает столь же потешно, как и Гинденбург, Лига Наций и император Кирилл, проделывая вместе с ними совершенно одно
именные па: и, свое и чужое, и „гнилая Европа , и свое советское — все взято в одни постановочные, веселящие скобки.
Характерно, что и слово, подчиняясь общей сценической эстетизации, теряет в этом случае свою целевую установку. несенный лад, ритм, речитатив ужо сами по себе ослабляют социальную тематику живгазетного текста, рассчитанного на ораторскую, говорную пе
редачу, а опереточная трактовка окончательно низводит распеваемое со сцены слово — прежний агит-информационный доклад — до роли песенного придатка к фокстроту: хуже всего, что это перерождение захватывает
в конце концов и смысловое содержание текста. Такова логика эстрадного стиля.
А в итоге? — Освобождение зрителя от быта, перевод строительных задач современности на язык плясового лада, уход от действительности в веселую опереточную иллюзию, — что, кстати сказать, всегда нахо
дило восторженный прием у обывательской аудитории „Станка и „Синей Блузы .
***
Эстрадному жанру противостоит выросшая из самодеятельного зрелища клубная живая газета.
Если там — эстетизация, то тут — подбор действенных приемов, могущих донести смысловой текст до зрителя в углубленной и усиленной форме.
Если там слово затеряно за напевом, мелодией и танцем — здесь оно выступает основным организатором и конструктором всего зрелищного действа.
Если там бытовая тема приподнята в лубочный символ, над которым можно только подшутить, то здесь быто-критика и быто-строение оперируют по-производ
ственному — на конкретном материале, из которого конс труируется веская бытовая вещь.
И последнее: профессиональная эстрада воспользовалась живой газетой, как своего рода „криком моды , для создания особого театрального жанра. Самодеятельная живгазета устремлена к разрушению всякой теа
тральности в приемах передачи своего текста. Она имеет дело не с „игрой , но с воплощением, не с иллюзией, но с организацией действующих реагентов— носителей смыслового текста. И даже там, где прихо
дится заимствоваться от театрального „представления , самодеятельная живая газета стремится к замене актерской игры подбором целесообразных движений: исполнение превращается в общественно-бытовой тренаж.
Конечно, во многом все это — только устремление и принцип развития, реализующийся с известной постепен
ностью и с определенными театральными перебоями, но перспектива утверждается с каждым днем яснее.
Как на образчик клубной живой газеты, сохраняющей традиции самодеятельной работы, можно указать на наш Ленинградский „Комсоглаз , который во многих отношениях преодолевает эстетно - опереточный стиль „Станка .
несколько признаков вкратце: музыкой „Комсоглаз пользуется весьма умеренно, и музыка дается не как средство превращения быта в плясовую безбытность, но как способ действенной характеристики, способ выде
лить и усилить момент. нет ни одного номера, идущего на музыке целиком. Танцев пет вовсе. И еще: доминирует не стих, а рабочая деловая проза. Вместо речитативной читки „Станка — ораторская подача слова.
Оттого так превосходны статьи „Комсоглаза .
„Станок даже в передовую пускал фокстротные танцы — к ним был, конечно, могучий прилив внимания из зрительного зала, но сама суть передовой проходила „неслышной и незримой . У „Комсоглаза при известной театральной оголенности, при отсутствии отвле
кающей эстетики мысль и смысл, основная конструкция и воздействие статьи, — всегда на виду. Иные статьи, разъятые на диалоги и краткие фрагменты целесообраз
ного движения, идут под выразительный аккомпанимент... одного барабана. Вообще движение у „Комсоглаза не имеет никакого самостоятельного, украшательского задания, но всецело служит интенсификации текста.
Если у „Станка всякая статейка стремится к пьесе и аттракциону, то у „Комсоглаза статья остается тем же докладом, действенно речевой демонстрацией: труппа выступает перед зрителями, как набор квалифицирован
ных ораторов, — и это хороший урок для некоторых наших вялых говорителей.
Весь „Комсоглаз построен на таком общественнобытовом тренаже, при чем воздействующие средства при
меняются для серьезного и внимательного раскрытия кон
кретной бытовой темы. Смысловое слово, движение, звуковой и изобразительный монтаж становятся проявителями и усилителями основного социального вывода — к чему и лежит путь клубной живой газеты.
Но достигнуть цели сполна можно только на основе строгого отбора средств и преодоления той театраль
щины, которая привнесена в самодеятельную работу профессиональной эстрадой.
В. БЛЮМЕНФЕЛЬД.