„А НА УТРО ОНА ВНОВЬ УЛЫБАЛАСЬ“

«Действие происходит в полярных странах, и потому, конечно, от него веет некоторым холодом, особенно в первых двух актах, отличающихся в то же вре
мя и бедностью содержания. В третьем акте, впрочем, проглядывает в сюжете некоторая доля поэзии. Оканчивается же балет весьма эффектно».
Так писал ровно 50 лет назад рецензент «Всемирной Иллюстрации» 1879 г., давая отчет об одном из первых «поляр
ных спектаклей»—балете Минкуса «Дочь снегов».
За прошедшие с тех пор десятилетия кое-что как будто изменилось.
Изменился зритель бывших императорских театров. Изменились—усложнились, углубились—представления о том, что делается за Полярным кругом. Гибель «Италии», поиски Амундсена и ряд других событий, столпившихся у даты «25 мая 1928 г., 9 ч. 45 м. утра», протолкнули знания об Арктике в самые отдаленные уголки мира.
И только «Дочь снегов» — все та же. Разве лишь название переменилось:
— «Причальная мачта».
Сквозь бурю времен прошла она целой и невредимой. Совсем, как та огне
упорная девица из балиевской «Летучей мыши», с которой, чтобы не случалось,—
... «А поутру она вновь улыбалась Перед окошком своим, как всегда, И рука ее извивалась
И лилась из лейки вода»...
Напрасно предварительные декларации театра, беседы с автором (О. Форш), режиссером, художником, пытаются уве
рить зрителя, что это—вещь глубокосовременная из «цикла пьес по линии
Арт. КАРЯКИНА в роли Окки
(Рис. Т. В.)
культурной революции», чуть ли не «большая социальная трагедия».
С начала первого акта зритель забывает о декларации. И из-под румян «идеологических» слов тотчас же проступают знакомые черты старой приклю
ченческой феерии, что-то от Стивенсона, что-то от Мариэтта, вперемежку с веге
тарианскими цитатами из либеральных повестей конца XIX века.
Вы, конечно, узнали с первого взгляда этого злодея-капитана, вредителя по призванию и добродушного увальня по виду. Ну, разумеется, он плохо говорит по-русски и так же забавно перевирает пословицы, как и другие «ученые немцы», выступающие в балаганных представлениях на Марсовом поле.
Корабль, руководимый капитаном, застрял во-льдах. Профессор Ермилов, энтузиаст и мученик науки, идет на по
иски метеорологической точки. Он и не подозревает о коварных замыслах капи
тана. Он и не знает, что этот капитан, выйдя на авансцену, рассказывает шкиперу о припрятанном динамите, посред
ством которого льды будут взорваны и
корабль уйдет от профессора. Разговор, как полагается, подслушан некиим Пат
риком, влюбленным в невесту профессора.
Невеста, однако, принципиально не слушает Патрика. Голубоглазая, русово
лосая, обладающая независимым, но скромным характером, она беззаветно предана профессору. И пусть за нею— согласно традиции—увиваются все муж
ские персонажи пьесы (за исключением профессора, для которого наука—прежде всего), пусть крутит усы капитан и робко заикается Патрик,—она не сдастся. И профессор, сопровождаемый тремя мат
росами, обжорливыми, добродушными и говорливыми, уходит туда, где льды.
В последующих двух актах живописуются страдания профессора и его
близких, изнемогающих от холода и голода. Матросская группа дифференцируется: один, наиболее сознательный, хотя и несколько злоупотребляющий разго
ворами о «матереологии», готов принести себя на съедение профессору, двое других—постыдно бегут, украв единственный компас. Патрик готовится к людоедству по методам излюбленной игры дошкольников: «Подойди ко мне ближе, я тебя съем». И лишь один профессор не перестает производить вычисления, гово
ря попутно длительные монологи о всем высоком и прекрасном. И все же погиб
нуть им не удается. В последний момент айзберги рушатся, и перед изумленными путешественниками расстилается прелестный вид обетованной земли.
На этом пьеса, собственно, могла бы кончиться. Однако, автор и театр, руководствуясь, повидимому, высоконаучным трудом цирк-мюзик-холла «Туда, где льды», решили дать 4-й акт, носящий откровенно дивертисментный характер. В программе дивертисмента:
1) зарядовая гимнастика в исполнении ансамбля капитана,
2) комический дуэт толстяка-кока и старушки-завхоза «Причальной мачты»— «Не искушай»...
3) переодевание капитана в женское платье и побег его (клоунада),
4) речь спасенного профессора о пользе науки и о революции на службе
у культуры (научный опыт: как можно извратить и перебернуть понятие «культурной революции»).
5) краснофлотские мелодии в исполнении духового оркестра (за сценой),
6) шумовой оркестр, гармоника, пляска — все участвующие.
Занавес. Зрители поспешно покидают зал, осторожно обходя фигуру белого медведя, сумрачно стоящего в фойэ.
Давно уже не приходилось видеть пьесы, более откровенной и непритязательной по своей природе.
Театр сегодняшнего дня создал сложнейшую сценическую форму, сплетающуюся с углубленными изгибами философской мысли, он овладевает диалектиче
ским методом художественого «показа жизни», а беллетрист, с высоты презре
ния к театру, продолжает потешать «ребабочка-зрителя» подмокшими пыжами ярмарочных фейерверков. Трудно, почти немыслимо принять всерьез этот при
ключенческий анекдот о «Причальной мачте», герои которого лишь по недоразумению носят советские костюмы.
Постановка этой пьесы — серьезная ошибка, странный промах руководства Гостеатра драмы. «Острая тематика» (вот
оно, лишнее свидетельство того, как опасно прельщаться одной лишь внешней злободневностью темы!) и заслужен
ная репутация автора-беллетриста сбили, очевидно, с толку и руководителей, и художественный совет театра.
Режиссер (Л. С. Вивьен) не сумел, да и не мог никак, «переключить» — как принято говорить — неблагодарный (в плане современного спектакля) автор
ский материал. Боязнь сделать «безыдейную феерию» привела к чрезмерной
скромности и сухости постановочного плана. То же случилось и с художником (П. И. Соколов), скобяная «гитара» которого, не вызывая ощущения «красиво
сти», находилась в резком противоречии с существом пьесы. Неравномерна рабо
та актеров. В целом, что называется, «крепкий ансамбль». Однако, у боль
шинства участников спектакля довлеет тот штамп старых приключенческих феерий и кораблекрушительных пьес, кото
рый значительно снижает ценность их работы. Взять хотя бы эскимоску-Каря
кину. «Доходчиво» до чрезвычайности,— а между тем не пора ли покончить с этой бомбоньерочкой экзотикой, с этой опереточной традицией «ласковых зверьков», «ряженых куколок», зрелище которых вызывает совершенно справедли
вое возмущение подлиных жителей крайнего севера. Мы отнюдь не требуем голого натурализма. Но уж лучше натура
лизм, «вещь, как она есть», чем конфектнзя условность переводных романов! Ме
нее всего я намерен отрицать талантли
вость или добросовестность работы этой весьма способной актрисы. Дело в ином: театр и режиссура должны нести ответственность за «правильность курса» и ка
чество работы актера. Рекорд «снижения стиля» демонстрирует в отчетном спектакле арт. Воронов: непередаваемый
каскад весьма и весьма незатейливых
«комических коленцев». У исполнителей ведущих ролей—Симонов, Митрофанова, Жуковский, Вольский — только отдель
ные намеки на образ, намеки, собирающиеся в отдельных случаях в однообраз
ную гримасу. Выпуклые реалистические
облики — группа матросов (Малютин, Киселев, Николаев), Корчагина-Александровская.
Кино-пролог—в силу моды.
Сим. ДРЕЙДЕН