Октябрь и русская литература

Гроза и буря Великой Октябрьской Революции, восемь лет существования Советской Республики, восемь лет диктатуры пролетариата, титаническими усилиями преодолев натиск внутренних и внешних врагов, выведи нас на пути широкого и мирного культурного строительства. Наступившая эпоха „культурничества , знаме
нующаяся углубленным подходом к организации нового быта, к укреплению всех „надстроек , созданных но
выми экономическими и политическими условиями, ставит нашу литературу перед лицом совершенно исключительных задач.
Революция, начавшаяся как политический акт, революция, сказавшая свое слово в организации экономики и производительной мощи страны на новых началах, вплотную подошла к вопросам культурного строительства, к массовому идеологическому укреплению своих завоеваний.
Литература, как продукт и отражение в художественном слове классовой борьбы и порождаемых ею великих социальных сдвигов, выступает в наши дни как мощное орудие организации общественной психики, как фактор идеологического оформления великого политического и экономического опыта истекших лет. Они были той гранью, которую история, в лице победоносного проле
тариата, провела как рубеж между мрачнейшими эпохами человеческого существования и выходом лучшей части человечества на простор великих и радостных социальных завоеваний.
Что же в этой обстановке дала нам наша литература? Какую роль сыграла она за восемь лет диктатуры трудящихся? Иначе говоря — как отразилась в ней борьба классов, борьба за выкованную нашей революцией новую государственность и общественность? Что внесла она своего в истекшие восемь лет беспримерного социального строительства?
Литература буржуазии, как активная, действенная сила, кончила дни свои во внешней и внутренней эмиграции. На Советской территории остались лишь не
многие, и в первую голову те, чье существо давно звало их к разрыву со вскормившей их средой. Революция дала этому разрыву определенное направление. Брюсов и Блок прияли ее, — и ушли от жизни как поэты и мыслители идеологического кризиса нашей буржуазной интеллигенции.
Группа „бешеных , непримиримых врагов страны советов, верных слуг своего класса, перекочевав с уце
левшими его представителями за пределы нашего Союза, естественно стоит перед вопросом о полном вырождении. Крупнейшие ее имена — Бунин, Куприн, Мережковский
и Бальмонт — за эти годы не дали ничего, что могло бы хоть в некоторой мере равняться с образчиками их продукции в годы спокойного пребывания в лоне нашей до-революционной литературы. „Блюстители литературного престола — они окончательно свели счеты с возможностью своего дальнейшего существования как ор
ганизующей, культурной силы нашей буржуазии, поскольку эта последняя уже совсем не освещается лучами заката
своего былого величия. Пережитое нашей эмиграцией „сменовеховство нашло своих литературных идеологов в лице А. Толстого и Эренбурга, и этот факт дал им возможность не погрязнуть в эмигрантской тине Берлина и Парижа.
В пределах Советского Союза ряд политических и экономических факторов создал весьма своеобразную
сетку литературно-идеологических отношений, породив массу группировок, массу течений, но объединив их одним категорическим императивом — служения интересам советской общественности. Еще в первые годы существо
вания Р.С.Ф.С.Р., в годы гражданской войны, блокады и военного коммунизма, мы были свидетелями любопыт
ного эксперимента, который проделывала над собой группа литературной молодежи, пытавшаяся стать в искусственное окружение аполитизма и чисто-формаль
ных интересов. „Серапионовы братья - как арьергард буржуазно интеллигентской среды, перестали быть тако
вым в лице некоторых из выдвинутых ими „попутчиков
и остались таковым в лице того меньшинства, которое не смогло подойти к революции, как к большой и от
ветственной теме литературного труда, соскользнув в область чистого „сказа , мещанского анекдота и фор
мального жонглерства. Вопрос о „попутчиках , одно
время так остро волновавший нашу критику, получил свое разрешение с того момента, когда литературные представители рабочей и крестьянской поэзии, пережив эпоху, с одной стороны, несколько отвлеченного „революционизма , с другой — воспевания стихийного, бунтарского движения в традициях ушкуйничества или „кос
мического анархизма , вплотную подошли к вопросам культурничества во всем их объеме, к. реальным, действительным нуждам советского дня и советского строи
тельства. Результатом явился постепенный переход от общих тем, столь понятных в дни первых боев и первых побед, — к углубленному бытовому анализу и по
знанию действительности. Здесь наметились следующие
пути: поэзия новой деревни — в значительной мере, как это и следовало, носящая областной характер, но объединенная общим принципом изживания остатков до-революционного народничества, борьбы с оторван
ностью деревни от города и выхода на широкие пути советского строительства.
Ряд имен так или иначе дошедших к этим проблемам и в той или иной мере их разрешивших обес
печивает дальнейшее развитие этой линии нашей литературы, несомненно питающейся поставленным на повестку
нашего экономического настоящего и будущего единением городского пролетариата с крестьянством в общей работе по налаживанию хозяйственного механизма Союза.
Индустриальная поэзия — поэзия заводов и города, опять-таки давшая нам целый ряд своих представителей в различных группировках и уклонах, но объединенная общностью социальных интересов, была и будет той руководящей линией нашей литературы эпохи революции, перед которой встают теперь особенно ответственные задача в деле организации массовой психологии индустриального пролетариата и связанных с ним общественных группировок.