разговорами гостей. Одним словом, Грановская—актриса старых пьес.
Но, выбрав свои пьесы, свои роли, Грановская талантом своим заставляет нас забывать о главном: ненужности пьес и ролей этих.
Будем довольны Грановской такой, какая она есть. Грановская—актриса другого плана. К ней непри
ложимо многое из положений новой сцены и нового репертуара. Так думалось еще недавно. Теперь, после „Метелицы“, после Ниночки Белоклюцкой, от многого, что по отношению к Грановской можно было утверждать, пришлось отказаться.
В одном пришлось еще раз убедиться: Грановская— многосторонний талант, Грановская - умная актриса.
После „Метелицы“ открылось неожиданное. Грановская может играть „толпу“. Грановская может играть Антигону, Федру, Гулячкину. Кого и что угодно.
В пьесе, где роль Ниночки Белоклюцкой—второстепенна, в ансамбле с актерами, играющими купцов, вшивых мешечников,—Грановская показала себя исключительной по понятливости и широкости артисткой.
Грановская—Ниночка незабываема. Если следить за текстом пьесы во время спектакля, то, может быть, можно убедиться в том, что Ниночка и не так уж характерна. Это—скорее схема, чем тип. Грановская играет в пьесе так, что зритель узнает Ниночку. Мы ведь видим ее ежедневно, мы встречаем Ниночку везде.
Ниночка—дворяночка из так называемой „хорошей семьи“. Это дается тоном в разговоре с купцом Боко
вым. Ниночка ужо успела огрубеть от столкновения с теплушечным бытом гражданской войны. Это показано неожиданной визгливостью, сварливым окриком. Ни
ночка—пошла. Это—в походке, в жестах. И, наконец, провинциальное кокетство, животная самоуверенность,-— во всех движениях тела, в каждой детали платья, в прическе.
Все это так. Грановская проникла еще в один характер.
Но не это главное. „Метелица“ показала, каким настоящим большим артистическим тактом обладает Грановская. В пьесе нет Грановской—первой актрисы театра „Комедия“. Как умела отходить Грановская на задний план, когда это требует основное задание пьесы— трагедия столкновения важнейших персонажей-носителей двух идей: анархии и революционности!
Грановская—не премьерша, играющая в мелкобуржуазной мелодраме, не актриса на роли „дам общества“, „дам с туалетами . Грановская—во всем современный нам, в каждой мелочи переживший и революцию, и разруху, и все, все—человек.
Грановская взяла новую, вне затхлых, Сабуровских сцен, лежащую пьесу. И в этой, и в следующих пьесах уйдет, может быть, центральность женской роли. В этих пьесах, нужно полагать, будут звучать новые революционные слова.
За Грановскую бояться нечего. Нам теперь ясно: она останется значительнейшей актрисой и в этих ролях. За пьесы бояться нечего. Ни одной фальшивой ноты мы от Грановской не услышим.
Грановская — привлекательнейшая актриса нашего времени. К ней—больше, чем к кому-либо,— прило
жимы слова Бернарда Шоу о Сарре Бернар: „...она так полна искусства, так умна, так знает свое дело и так смело показывает себя, что нельзя не быть к ней расположенным“.
НАУМ ЛЕВИН.

Васильковые дурачества

(Московский Драматический Театр).
Фабула пьесы чрезвычайно проста: царь Николай I заинтересовывается молодой актрисой Лизеттой. У Ли
зетты—жених, чиновник Былинкин. Оба—и Лизетта, и Былинкин—обожают монарха. Ради прекрасных глаз Лизетты, Николай I повышает Былинкина в чинах. Былинкин по глупости полагает, что его „повышают“
за списанный им у какого-то сочинителя доклад „о пользе каменных дорог“. В одну из попоек с либеральным человеком Амплием Ипполитовичем, он узнает однако правду. Оскорбленный в своих лучших чувствах, Бы
линкин выкрикивает всякие вольнодумные слова по адресу государя. За это его—с понижением в чине— отправляют куда-то в глушь. После свидания в отдель
ном кабинете, проходит и „васильковое дурачество“ Николая I с Лизеттой. По высочайшему повелению Лизетта выходит замуж за первого попавшегося адъютанта
В этом простеньком сюжетце есть все же—казалось бы—некоторое, социальное содержание, некоторые общественные коллизии. С одной стороны—творящий про
извол Николая I (и окружающая придворная среда), с другой—„страдательные лица“: Лизетта, Былинкин (и, может быть, демократический фон). Две основных категории интересов и чувств.
В спектакле—увы—ничего этого нет. От „васильковых дурачеств“ государя никто, в сущности, и не страдает. Лизетта изображена почти водевильной куклой, вообще не способной страдать. Чиновник Былинкин столь глуп и ничтожен, что его действительно стоило отправить подальше. Окружающие персонажи — и из министров, и из дворовых—одинаково глупы и идиото
образны. Симпатичнее и, может, даже умнее всех — „государь-император“...
В столь сомнительной „идеологии спектакля повинен, конечно, не только автор, но и театр. Поль чересчур уж „пьяно играет Былинкина в сцене протеста. Радин наделяет Николая I чрезмерным добродушием и своим, специфически-радинским, обаянием.
В спектакле поражает обилие штампов. И драматургических, и постановочных, и исполнительских. Ни одного оригинально задуманного персонажа. Неизбежный, ставший модой на театре „император“ и притянутые за волосы разговоры об исторических событиях и лицах, не имеющих к пьесе никакого отношения. Сто раз уже виденные раньше Химки, Мазни и Карпихи. Разительное сходство с „Псишей“. Смотр дворовых девок, как в „Аракчеевщине“. Знакомый (хотя бы по „Пугачевщине“) прием—молитва, чередуемая с посторонними разгово
рами. Честно, по старинке исполненный водевильчик в одной из картин. Надоевшие до скуки стены, завешан
ные портретами. И т. д., и т. д. На протяжении всего спектакля зрителю кажется, что где-то он уже видел что-то очень похожее.
Это тоже от замысла пьесы но преимуществу. И это тем более неприятно, что у Сухотина несомненно есть и литературные способности.
В итоге—пустой, ничего не говорящий ни уму, ни сердцу спектакль. К театру современности, к театру,
ищущему содержания, психологии, идеи—„Васильковые дурачества“, конечно, касательства не имеют.
АНАТОЛИЙ ГЛАД.