потому что танцовать нахожу смѣшнымъ.... А вы танцуете? быстро спросила она.
Лужи инъ немножко замялся. Ему стало почему-то неловко. Заносчивый, гордый, дерзкій и самолюбивый съ людьми слабыми, онъ какъ-то робѣлъ, когда сталкивался съ натурой посильнѣе его.
— Нѣтъ.... Я тоже не охотникъ танцовать, отвѣчалъ онъ.
— А все таки иногда танцуете? безжалостно допрашивала Соничка.
«Да съ такими хорошенькими», хотѣлъ было сказать Лужнинъ, но этотъ пошлый комплиментъ, который онъ безъ всякой церемоніи проговорилъ бы другой провинціалкѣ, (съ провинціалками Лужнинъ считалъ себя по
чему-то вправѣ нисколько не женироваться) тутъ не сошелъ у него съ языка. Вмѣсто отвѣта онъ что-то проговорилъ сквозь зубы.
— Такъ иногда вы все-таки танцуете? продолжала допрашивать Соничка. Ей почему-то особенно хотѣлось разсердить Лужнина.
— Да, танцую, рѣшился наконецъ проговорить онъ. . — И находите въ этомъ удовольствіе?
— Да, нахожу, отвѣчалъ онъ, какъ школьникъ. — Можно узнать какое?
— Это ужь изъ рукъ вонъ!... Вы меня допрашиваете, какъ экзаминаторъ.
— Я, знаете ли, сказала Соничка, сдѣлавъ пренаивную мину, я сама не танцую, такъ хочу знать, какое удовольствіе другіе находятъ въ танцахъ?
— Удовольствія бездна, отвѣчалъ Лужнинъ, и ужь хотѣлъ было говорить о красотѣ, граціи, о поэзіи вальса, польки, — но опять замолчалъ: у него слова какъ-то не шли съ языка; ему было какъ-то неловко въ присутствіи Сонички; ея черные, живые глаза приводили его въ ка
кое-то смущеніе; онъ чувствовалъ, что ему неудобно корчить передъ этой дѣвушкой столичнаго льва, а дру
гой роли онъ не зналъ.... слѣдственно, nolens-volens, приходилось молчать... молчать, можетъ быть, первый разъ въ жизни! Съ женщинами Лужнинъ обыкновенно бывалъ чрезвычайно разговорчивъ, потому что считалъ ихъ ниже себя, а съ низшими онъ никогда не робѣлъ.
Видя, что Лужнинъ начинаетъ конфузиться, Соничкѣ вдругъ стало жаль его, и опа быстро перемѣнила разговоръ. (Женщины вообще становятся добрѣе, когда по
чувствуютъ свою власть надъ мужчиной). Она заговорила о литературѣ.
— А что, читали вы послѣдній романъ?... и опа назвала автора. Не правда-ли, какъ много правды, какъ много жизни въ этомъ произведеніи?
— Да, да, съ увѣренностью отвѣчалъ Лужнинъ. И ужь
хотѣлъ было говорить объ этомъ авторѣ, но слова опять не шли у него съ языка.
— А идея романа вамъ нравится? спросила Соничка. — Да, — идея прекрасная, отвѣчалъ Лужнинъ.
— Впрочемъ, идею произведенія всякій понимаетъ по своему.... Быть можетъ, мы говоримъ не объ од
номъ. .. По вашему, въ чемъ заключается основная мысль этого романа?
Лужнинъ совершенно растерялся: онъ не только не зналъ идеи романа, о которомъ спрашивала Соничка, но даже не читалъ и самаго романа. Полу
чая журналы, онъ только перелистывалъ ихъ, потому что никогда серьезно не интересовался литературой, хотя передъ людьми неопытными и малознающими постоянно корчилъ изъ себя человѣка, слѣдящаго за на
укой, искусствомъ, литературой,— постоянно кричалъ и толковалъ о прогрессѣ, о движеніи впередъ,о нераз
витости нашего общества и тому подобныхъ вещахъ, опошлѣвшихъ даже отъ частаго повторенія.
— Я жду съ нетерпѣніемъ вашего отвѣта, продолжала Соничка, пристально смотря на Лужнина:—онъ меня чрезвычайно интересуетъ; быть можетъ, мы сходимся во мнѣніи.
Лужнинъ далъ бы въ это время половину своего состоянія, чтобъ только провалиться сквозь землю.
— Я нарочно не скажу вамъ, какъ я думаю, продолжалала Соничка:—вы, быть можетъ, изъ вѣжливости со мной согласились... Вѣдь многіе такъ дѣлаютъ...
Лужнинъ сидѣлъ, какъ на иголкахъ.
— Я, признаться вамъ сказать... забылъ, началъ было онъ въ смущеніи. — Что?
— Забылъ... этотъ романъ... Вѣдь это что-то не очень замѣчательное... Всего упомнить невозможно...
— Помилуйте, помилуйте! Да я не знаю ничего лучшаго въ нашей современной литературѣ.... Не можетъ быть, чтобъ вы не читали этого романд...
— Нѣтъ, я читалъ,—по... знаете-ли... не съ тѣмъ вниманіемъ. ... Я былъ занятъ.... у меня такъ много было дѣла, безсвязно говорилъ Лужнинъ, не зная, какъ ему выйти изъ затруднительнаго положенія, въ которое поставила его Соничка.
Соничка покраснѣла: ей стыдно стало за Лужнина. « Къ чему я начала этотъ разговоръ?—думала она; впро
чемъ, нѣтъ,— это хорошо: я, значитъ, не ошиблась! — онъ съ перваго взгляда показался мнѣ пустымъ,—таковъ онъ и на самомъ дѣлѣ... Нѣтъ, это хорошо: у меня, значитъ, есть взглядъ на людей, я хорошая физіономистка.»
И Соничка подъ какимъ-то пустымъ предлогомъ, вста
ла и оставила Лужнина.
Лужи инъ немножко замялся. Ему стало почему-то неловко. Заносчивый, гордый, дерзкій и самолюбивый съ людьми слабыми, онъ какъ-то робѣлъ, когда сталкивался съ натурой посильнѣе его.
— Нѣтъ.... Я тоже не охотникъ танцовать, отвѣчалъ онъ.
— А все таки иногда танцуете? безжалостно допрашивала Соничка.
«Да съ такими хорошенькими», хотѣлъ было сказать Лужнинъ, но этотъ пошлый комплиментъ, который онъ безъ всякой церемоніи проговорилъ бы другой провинціалкѣ, (съ провинціалками Лужнинъ считалъ себя по
чему-то вправѣ нисколько не женироваться) тутъ не сошелъ у него съ языка. Вмѣсто отвѣта онъ что-то проговорилъ сквозь зубы.
— Такъ иногда вы все-таки танцуете? продолжала допрашивать Соничка. Ей почему-то особенно хотѣлось разсердить Лужнина.
— Да, танцую, рѣшился наконецъ проговорить онъ. . — И находите въ этомъ удовольствіе?
— Да, нахожу, отвѣчалъ онъ, какъ школьникъ. — Можно узнать какое?
— Это ужь изъ рукъ вонъ!... Вы меня допрашиваете, какъ экзаминаторъ.
— Я, знаете ли, сказала Соничка, сдѣлавъ пренаивную мину, я сама не танцую, такъ хочу знать, какое удовольствіе другіе находятъ въ танцахъ?
— Удовольствія бездна, отвѣчалъ Лужнинъ, и ужь хотѣлъ было говорить о красотѣ, граціи, о поэзіи вальса, польки, — но опять замолчалъ: у него слова какъ-то не шли съ языка; ему было какъ-то неловко въ присутствіи Сонички; ея черные, живые глаза приводили его въ ка
кое-то смущеніе; онъ чувствовалъ, что ему неудобно корчить передъ этой дѣвушкой столичнаго льва, а дру
гой роли онъ не зналъ.... слѣдственно, nolens-volens, приходилось молчать... молчать, можетъ быть, первый разъ въ жизни! Съ женщинами Лужнинъ обыкновенно бывалъ чрезвычайно разговорчивъ, потому что считалъ ихъ ниже себя, а съ низшими онъ никогда не робѣлъ.
Видя, что Лужнинъ начинаетъ конфузиться, Соничкѣ вдругъ стало жаль его, и опа быстро перемѣнила разговоръ. (Женщины вообще становятся добрѣе, когда по
чувствуютъ свою власть надъ мужчиной). Она заговорила о литературѣ.
— А что, читали вы послѣдній романъ?... и опа назвала автора. Не правда-ли, какъ много правды, какъ много жизни въ этомъ произведеніи?
— Да, да, съ увѣренностью отвѣчалъ Лужнинъ. И ужь
хотѣлъ было говорить объ этомъ авторѣ, но слова опять не шли у него съ языка.
— А идея романа вамъ нравится? спросила Соничка. — Да, — идея прекрасная, отвѣчалъ Лужнинъ.
— Впрочемъ, идею произведенія всякій понимаетъ по своему.... Быть можетъ, мы говоримъ не объ од
номъ. .. По вашему, въ чемъ заключается основная мысль этого романа?
Лужнинъ совершенно растерялся: онъ не только не зналъ идеи романа, о которомъ спрашивала Соничка, но даже не читалъ и самаго романа. Полу
чая журналы, онъ только перелистывалъ ихъ, потому что никогда серьезно не интересовался литературой, хотя передъ людьми неопытными и малознающими постоянно корчилъ изъ себя человѣка, слѣдящаго за на
укой, искусствомъ, литературой,— постоянно кричалъ и толковалъ о прогрессѣ, о движеніи впередъ,о нераз
витости нашего общества и тому подобныхъ вещахъ, опошлѣвшихъ даже отъ частаго повторенія.
— Я жду съ нетерпѣніемъ вашего отвѣта, продолжала Соничка, пристально смотря на Лужнина:—онъ меня чрезвычайно интересуетъ; быть можетъ, мы сходимся во мнѣніи.
Лужнинъ далъ бы въ это время половину своего состоянія, чтобъ только провалиться сквозь землю.
— Я нарочно не скажу вамъ, какъ я думаю, продолжалала Соничка:—вы, быть можетъ, изъ вѣжливости со мной согласились... Вѣдь многіе такъ дѣлаютъ...
Лужнинъ сидѣлъ, какъ на иголкахъ.
— Я, признаться вамъ сказать... забылъ, началъ было онъ въ смущеніи. — Что?
— Забылъ... этотъ романъ... Вѣдь это что-то не очень замѣчательное... Всего упомнить невозможно...
— Помилуйте, помилуйте! Да я не знаю ничего лучшаго въ нашей современной литературѣ.... Не можетъ быть, чтобъ вы не читали этого романд...
— Нѣтъ, я читалъ,—по... знаете-ли... не съ тѣмъ вниманіемъ. ... Я былъ занятъ.... у меня такъ много было дѣла, безсвязно говорилъ Лужнинъ, не зная, какъ ему выйти изъ затруднительнаго положенія, въ которое поставила его Соничка.
Соничка покраснѣла: ей стыдно стало за Лужнина. « Къ чему я начала этотъ разговоръ?—думала она; впро
чемъ, нѣтъ,— это хорошо: я, значитъ, не ошиблась! — онъ съ перваго взгляда показался мнѣ пустымъ,—таковъ онъ и на самомъ дѣлѣ... Нѣтъ, это хорошо: у меня, значитъ, есть взглядъ на людей, я хорошая физіономистка.»
И Соничка подъ какимъ-то пустымъ предлогомъ, вста
ла и оставила Лужнина.