другъ друга — она за нихъ и съ родителями переговоритъ, и дорожку имъ позолотитъ, чтобы не трудно было молодежи первое время перебиваться;—все оттого, можетъ быть, что когда-то ее самое любилъ одинъ человѣкъ, и она его любила — да и знаетъ теперь, каково разставаться съ милымъ человѣкомъ.
— Любезнѣйшая мистриссъ Априсъ, прервалъ я ее, мнѣ кажется, что это чуть ли не будетъ любовная исторія, а потому позвольте мнѣ на минуту сбѣгать наверхъ, за моими туфлями: ручаюсь вамъ, что тотчасъ возвращусь и впредь уже не буду васъ прерывать. Но мнѣ показалось, во-первыхъ, что повѣство
ваніе ваше будетъ довольно длинно, а во-вторыхъ —
признаюсь, что никогда не могу достаточно вникнуть въ нѣжныя чувства и отношенія, пока на мнѣ сапоги.
(Окончаніе слѣдуетъ.)


ИЗЪ-ПОДЪ РАЗВАЛИНЪ ЛАБИРИНТА.


Одинъ глубокомысленный антикварій, неутомимо трудящійся надъ монографіей о критскомъ лабиринтѣ и на мѣстѣ отыскавшій несомнѣнные слѣды развалинъ древ
нѣйшихъ критскихъ храмовъ, увѣнчалъ свои чудесныя открытія прочтеніемъ нѣсколькихъ подписей на камнѣ, проливающихъ новый свѣтъ па исторію Миносовъ. Пол
ное объясненіе миѳа о полу-человѣкѣ и полубыкѣ и о дивномъ зданіи — есть покуда секретъ антикварія, а теперь съ его согласія, имѣю честь сообщить «для Развлечены » небольшой отрывокъ, въ которомъ приприблизительно объясняется историческій смыслъ древней аллегоріи.
Подъ лабиринтомъ, пишетъ антикварій, должно разумѣть не что ииое, какъ человѣческую жизнь—подобіе, и донынѣ повторяемое во всѣхъ родахъ краснорѣчія;
подъ Минотавромъ—современное Миносамъ общество, частью критское, частью аѳинское. Жертвы, поглощае
мыя Минотавромъ—это воспитанники и воспитанницы
критскихъ и аѳинскихъ учебныхъ заведеній, которыя по своему разнообразію можно уподобить нашимъ школамъ, университетамъ, лицеямъ, институтамъ, корпу
самъ, гимназіямъ и проч. Во всемъ этомъ не было не
достатка; ибо Миносы обращали особенное вниманіе на воспитаніе юношества, какъ на главную основу государственнаго благоденствія.
Всѣ упомянутыя заведенія были доведены до совершенства и каждогодно выпускали отличныхъ учениковъ и ученицъ. Но направленіе современнаго обще
ства совершенно противорѣчило цѣли воспитанія. Въ тогдашнемъ обществѣ укоренились роскошь, сибарит
ство, алчность къ золоту и удовольствіямъ, несправедливость, словомъ всѣ пороки.
Оно сдѣлалось чѣмъ-то въ родѣ Минотавра для молодаго поколѣнія и въ короткое время заражало его
своими развращенными склонностями, такъ что трудъ педагоговъ оставался безъ результатовъ; общество, какъ бы съ животною лютостью Минотавра, поглощало юныя жертвы, т. е. внушало имъ свои господствующія правила. Вчерашній прилежный студентъ, тотчасъ по вы
ходѣ изъ университета, бросалъ книги и гонялся за аристократическимъ шикомъ; строго выдержанный ка
детъ, доучившисъ до чина, просиживалъ потомъ дни и ночи за картами, или ухаживалъ за любезными дамами
и дѣвицами; Аристидъ въ юридической школѣ терялъ всякій стыдъ и совѣсть въ качествѣ судьи; воспитанни
ца института, награжденная первою золотою медалью, забывала все для моды и разсѣянья, наконецъ бывали
примѣры, что юноши, являвшіе опыты неимовѣрнаго усердія и истинной любознательсти такъ гибли въ алчной пасти этого общества—Минотавра, что теряли вся
кое уваженіе къ тѣмъ, кто имѣлъ бы право напомнить имъ, что они заблуждаются. Наконецъ явился Тезей.... Но скромность запрещаетъ мнѣ продолжать объясненіе миѳа, содержащееся въ монографіи антикварія.
МЕЛОЧИ.
Знаменитый живописецъ сэръ 13. Алланъ, нарисовавшій для герцога Веллингтона картину сраженія при Ватерлоо, явился къ герцогу за полученіемъ условленпой платы. Гер
цогъ, взявъ пакетъ ассигнацій, началъ отсчитывать: «десять Фунтовъ, двадцать Фунтовъ, тридцать. . . .
— Не угодио-ли будетъ, Ваша Свѣтлость, дать миѣ записку къ вашему банкиру: быть можетъ, для васъ это будетъ удобнѣе....
— И не говорите мнѣ про это, отвѣчалъ Веллингтонъ: я не хочу, чтобъ мой банкиръ зналъ, что я дѣлаю такія глу
пости, платя за картину 1200 Фунтовъ. Получите ваши деньги и — никому ни слова объ этомъ.
Одна кухарка сдирала кожу съ живаго угря, котораго нужно было приготовить для кушанья. Барыня, увидавъ это, стала бранить ее за такую жестокость. «Э, сударыня, отвѣ
тила кухарка, — будьте покойны, я ужь двадцать лѣтъ такъ дълаю и эта рыба ужь къ этому привыкла.
Адамъ и Евва были самые счастливые супруги: у нихъ не было пи тещи, ни свекрови, пи домашняго друга.
— Мой портретъ, нарисованный художникомъ N, до того похожъ на меня, сказалъ одинъ шутникъ, что я три раза въ недѣлю долженъ брить его.