— Что съ вами? спросила испуганная Ляля: скажите откровенно, что съ вами?
Онъ ничего не слышалъ. Ему казалось, что въ головѣ его помѣстили Царь-колоколъ и звонятъ въ него немилосердно.
— Ужасно!... Ужасно! повторялъ онъ, не измѣняя своего положенія.
Замѣтивъ наконецъ передъ собою взволнованное личико Лали, онъ опомнился.
— Простите меня! сказалъ онъ съ чувствомъ, пожимая ея руку: я не могъ выдержать! Я задыхался! Пожалѣйте меня!... Я несчастный чедовѣкъ!...
— Я васъ жалѣю! отвѣчала Ляля, сжавъ его руку. Вы не довѣряете мнѣ ! Вѣрно я не заслуживаю вашей довѣренности !
Двѣ слезинки блеснули въ одно время на ея рѣсницахъ и быстро упали на платье.
Тронутый ея участіемъ, Владиміръ Иванычъ хотѣлъ поцѣловать ея хорошенькую ручку (хотя, говоря по совѣсти, онъ сдѣлалъ бы это охотно и во всякое дру
гое время); но въ эту минуту проклятая головная боль усилилась до того, что у него позеленѣло въ глазахъ.
Опомнившись, онъ почувствовалъ около своихъ губъ пухленькую ручку Ляли. Она оканчивала:
— Можете ли вы сомнѣваться!... Не уже ли вы боитесь высказаться?... Или вы считаете меня недостойною___
Но Владиміру Иванычу совѣстно было сознаться. Онъ боялся показаться жалкимъ, смѣшнымъ.
— Это ничего! отвѣчалъ онъ, вставая: въ другой разъ я все перескажу вамъ; но теперь я не въ состояніи!
Оглянувшись и замѣтивъ, что они одни, онъ прибавилъ:
— Извините меня передъ вашею маменькою!... Я, право, не въ силахъ....
Съ этими словами онъ вышелъ изъ комнаты, такъ быстро, какъ ракета.
Но мамемькѣ не нужно было передавать его извиненія: опа все слышала изъ другой комнаты. Какъ толь
ко онъ хлопнулъ дверью, она появилась на порогѣ.
Лицо ея сіяло, и если бы не флюсъ, она въ эту минуту могла бы даже понравиться не очень взыскательному человѣку.
— А гдѣ же Владиміръ Иванычъ? спросила она у дочери, притворяясь удивленною.
— Онъ ушелъ! отвѣчала Ляля проворно укладывая ноты: онъ не совсѣмъ здоровъ.... просилъ извиниться передъ гами....
Голося ея дрожалъ.
Мать значительно улыбалась.
Вечеромъ въ готъ же день, когда улеглась Ляля, супруги Трамбовы лежали па кровати: одинъ на лѣвомъ, а другая на правомъ боку. Оба были съ подвя
занными щеками. Она—по случаю Флюса, онъ—по слу
чаю бакенбардъ. Они вели нолу-шопотомъ слѣдующій разговоръ:
— Вотъ оно дѣло-то какого рода! говорилъ онъ, откашливаясь самодовольно: такъ ты думаешь, что онъ тово?...
— Какъ же! Я своими ушами слышала!... Нарочно ушла, чтобъ не мѣшать имъ!
— Однако, знаешь ли, то, что онъ говорилъ, нельзя считать тово.... Формальнымъ предложеніемъ! Что!...
Ну, какъ онъ это тово__ просто себѣ точилъ тово.... точилъ языкъ?... А?...
— Нѣтъ, нѣтъ!... Что ты!... Я тебѣ повторяю, что онъ совѣстится! У него не достаетъ духа объясниться!
Ты слушай меня! Я это вижу, давно вижу! Ты, Попка, самъ ничего не замѣчаешь, такъ думаешь, что и дру
гіе ничего не могутъ замѣтить. Ужь я говорю тебѣ, что такъ,— ты мнѣ вѣрь! Не стану же я говорить тебѣ небывальщину ни съ того, ни съ другаго!
— Гмъ! произнесъ Попка.
— А наша Ляля молодецъ! нечего сказать! продолжала мать: кто ее училъ!
— Гмъ! отвѣтилъ Попка.
— Умница! умница!... Я замѣтила на балу у Кудриковыхъ, что онъ къ ней не равнодушенъ, но не пока
зывала вида! Онъ очень радъ посвататься, да боится
отказа! Самолюбіе!... Вотъ что!... Видитъ, что за дѣвушкой много ухаживаютъ, и Сидоръ Карпычъ и Карпъ Сидорычъ и Тарасъ Тарасычъ,—все, знаешь ли, женихи не какіе пибудь! Ну,—разумѣется, и боится, чтобъ не забраковали! Послѣ надъ нимъ же станутъ смѣяться!
— Гмъ! отвѣтилъ глухо Попка.
— А, что, Попка?... говорила я тебѣ: молодежь надо принимать въ домъ! Ты не хотѣлъ. Какъ можно?... Женихъ ли, не женихъ ли, люди почемъ знаютъ? Пусть думаютъ себѣ, что женихъ? тѣмъ лучше! Чѣмъ больше жениховъ, тѣмъ больше чести для дѣвушки ! Охотнѣе посватаются!... Спишь? . ..
— Гмъ!... Нѣтъ!... Я думаю тово.... — Что?
— Все на счетъ тово___
— Ну, какъ же ты придумалъ?
— Нужно заставить его тово....
— А вотъ завтра онъ будетъ, такъ ты переговори съ нимъ! Скажи, что люди начинаютъ поговаривать, называютъ его женихомъ, а тебѣ до сихъ норъ ничего неизвѣстно. Ну, какъ отецъ, ты и хочешь положить конецъ этимъ толкамъ. Другой, можетъ быть, изъ-за
Онъ ничего не слышалъ. Ему казалось, что въ головѣ его помѣстили Царь-колоколъ и звонятъ въ него немилосердно.
— Ужасно!... Ужасно! повторялъ онъ, не измѣняя своего положенія.
Замѣтивъ наконецъ передъ собою взволнованное личико Лали, онъ опомнился.
— Простите меня! сказалъ онъ съ чувствомъ, пожимая ея руку: я не могъ выдержать! Я задыхался! Пожалѣйте меня!... Я несчастный чедовѣкъ!...
— Я васъ жалѣю! отвѣчала Ляля, сжавъ его руку. Вы не довѣряете мнѣ ! Вѣрно я не заслуживаю вашей довѣренности !
Двѣ слезинки блеснули въ одно время на ея рѣсницахъ и быстро упали на платье.
Тронутый ея участіемъ, Владиміръ Иванычъ хотѣлъ поцѣловать ея хорошенькую ручку (хотя, говоря по совѣсти, онъ сдѣлалъ бы это охотно и во всякое дру
гое время); но въ эту минуту проклятая головная боль усилилась до того, что у него позеленѣло въ глазахъ.
Опомнившись, онъ почувствовалъ около своихъ губъ пухленькую ручку Ляли. Она оканчивала:
— Можете ли вы сомнѣваться!... Не уже ли вы боитесь высказаться?... Или вы считаете меня недостойною___
Но Владиміру Иванычу совѣстно было сознаться. Онъ боялся показаться жалкимъ, смѣшнымъ.
— Это ничего! отвѣчалъ онъ, вставая: въ другой разъ я все перескажу вамъ; но теперь я не въ состояніи!
Оглянувшись и замѣтивъ, что они одни, онъ прибавилъ:
— Извините меня передъ вашею маменькою!... Я, право, не въ силахъ....
Съ этими словами онъ вышелъ изъ комнаты, такъ быстро, какъ ракета.
Но мамемькѣ не нужно было передавать его извиненія: опа все слышала изъ другой комнаты. Какъ толь
ко онъ хлопнулъ дверью, она появилась на порогѣ.
Лицо ея сіяло, и если бы не флюсъ, она въ эту минуту могла бы даже понравиться не очень взыскательному человѣку.
— А гдѣ же Владиміръ Иванычъ? спросила она у дочери, притворяясь удивленною.
— Онъ ушелъ! отвѣчала Ляля проворно укладывая ноты: онъ не совсѣмъ здоровъ.... просилъ извиниться передъ гами....
Голося ея дрожалъ.
Мать значительно улыбалась.
Вечеромъ въ готъ же день, когда улеглась Ляля, супруги Трамбовы лежали па кровати: одинъ на лѣвомъ, а другая на правомъ боку. Оба были съ подвя
занными щеками. Она—по случаю Флюса, онъ—по слу
чаю бакенбардъ. Они вели нолу-шопотомъ слѣдующій разговоръ:
— Вотъ оно дѣло-то какого рода! говорилъ онъ, откашливаясь самодовольно: такъ ты думаешь, что онъ тово?...
— Какъ же! Я своими ушами слышала!... Нарочно ушла, чтобъ не мѣшать имъ!
— Однако, знаешь ли, то, что онъ говорилъ, нельзя считать тово.... Формальнымъ предложеніемъ! Что!...
Ну, какъ онъ это тово__ просто себѣ точилъ тово.... точилъ языкъ?... А?...
— Нѣтъ, нѣтъ!... Что ты!... Я тебѣ повторяю, что онъ совѣстится! У него не достаетъ духа объясниться!
Ты слушай меня! Я это вижу, давно вижу! Ты, Попка, самъ ничего не замѣчаешь, такъ думаешь, что и дру
гіе ничего не могутъ замѣтить. Ужь я говорю тебѣ, что такъ,— ты мнѣ вѣрь! Не стану же я говорить тебѣ небывальщину ни съ того, ни съ другаго!
— Гмъ! произнесъ Попка.
— А наша Ляля молодецъ! нечего сказать! продолжала мать: кто ее училъ!
— Гмъ! отвѣтилъ Попка.
— Умница! умница!... Я замѣтила на балу у Кудриковыхъ, что онъ къ ней не равнодушенъ, но не пока
зывала вида! Онъ очень радъ посвататься, да боится
отказа! Самолюбіе!... Вотъ что!... Видитъ, что за дѣвушкой много ухаживаютъ, и Сидоръ Карпычъ и Карпъ Сидорычъ и Тарасъ Тарасычъ,—все, знаешь ли, женихи не какіе пибудь! Ну,—разумѣется, и боится, чтобъ не забраковали! Послѣ надъ нимъ же станутъ смѣяться!
— Гмъ! отвѣтилъ глухо Попка.
— А, что, Попка?... говорила я тебѣ: молодежь надо принимать въ домъ! Ты не хотѣлъ. Какъ можно?... Женихъ ли, не женихъ ли, люди почемъ знаютъ? Пусть думаютъ себѣ, что женихъ? тѣмъ лучше! Чѣмъ больше жениховъ, тѣмъ больше чести для дѣвушки ! Охотнѣе посватаются!... Спишь? . ..
— Гмъ!... Нѣтъ!... Я думаю тово.... — Что?
— Все на счетъ тово___
— Ну, какъ же ты придумалъ?
— Нужно заставить его тово....
— А вотъ завтра онъ будетъ, такъ ты переговори съ нимъ! Скажи, что люди начинаютъ поговаривать, называютъ его женихомъ, а тебѣ до сихъ норъ ничего неизвѣстно. Ну, какъ отецъ, ты и хочешь положить конецъ этимъ толкамъ. Другой, можетъ быть, изъ-за