тами, неся въ рукѣ длинныя палки, на концахъ которыхъ были повѣшены вѣнки. Дѣвушки съ гордою осан
кою, съ цвѣтами въ черныхъ косахъ и на груди, съ снопомъ подъ мышками, шли, опираясь на мущинъ и мѣняясь съ ними пламенными взорами и словами. Тутъ и тамъ въ толпѣ раздавались пѣсни любви, полныя веселья и страсти. Вдругъ между этой жизнію и любовью, желаніемъ и исполненіемъ раздался звукъ не
большаго колокола, по дорогѣ прошли благочестивые монахи съ дарами, они облегчили умирающему путь въ вѣчную жизнь и возвращались теперь въ свой монастырь, стѣны котораго, осѣненныя платанами, освѣ
щались вдали вечернимъ солнцемъ. Всѣ вдругъ умолкли и преклонили колѣна. Какъ дуновеніемъ мира повѣяло надъ этими пылающими сердцами, надъ всѣми земны
ми страстями; и чувство глубокаго и сладкаго покоя проникло душу всѣхъ, и братья у окна, молча по
дали другъ другу руку. Въ ту же минуту коль
цо, которое Джуліо когда-то шутя надѣлъ на палецъ Джіованно, спало съ руки его и звеня, покатилось къ ногамъ старшаго брата. Джіованно вдругъ упалъ на грудь брата и, обвивъ его руками, вскричалъ: святые угодники послали мнѣ это знаменіе, я нашелъ теперь путь, по которому долженъ идти, намъ всѣмъ будетъ хорошо: мы всѣ найдемъ утраченный покой! Посмотри на твое кольцо, которое я носилъ до этой минуты, оно лежитъ у ногъ твоихъ! И теперь, въ этотъ священ
ный часъ, ты долженъ все узнать и простить меня, на прощаніе, потому что я разстанусь съ вами навсегда! И, склонивъ голову па грудь брата, какъ въ тѣ времена, когда онъ повѣрялъ ему всѣ тайны сердца, онъ на
чалъ разсказывать ему покойнымъ и тихимъ голосомъ странную повѣсть своей любви; онъ не скрылъ отъ него пи одной мысли отъ перваго появленія его видѣ
нія до настоящей минуты. Джуліо не прерывалъ его ни словомъ, ни даже подавленнымъ вздохомъ. Наконецъ Джіованно заключилъ свой разсказъ словами: исповѣдь моя кончена. Простите меня, если можете и прощайте навсегда. Я иду вслѣдъ за тѣми благочестивыми отца
ми, которые живутъ за этими мрачными стѣнами; я хочу вступить въ орденъ Доминиканцевъ и поступить въ какой нибудь монастырь. Тамъ конецъ всѣмъ борь
бамъ.—Тогда Джуліо тихо приподнялъ съ груди своей голову любимаго брата, и смотрѣлъ до тѣхъ поръ на милыя черты его, пока глаза его наполнились слезами; потомъ онъ началъ горячо цѣловать его, говоря: «нѣтъ, сокровище мое, милый братъ мой, я не допущу тебя идти въ монастырь! Твоя дорога ведетъ въ Римъ, а не въ душную келью; эти прекрасныя члены не должно покрывать монашеское одѣяніе. Живи, наслаждайся, учись, дитя мое, и забудь Джудитту, не потому, что она жена моя, но потому, что она мать моего милаго
ребенка. Если бы у меня не было его, я давно оставилъ бы все и ушелъ бы на край свѣта; пропалъ бы
безъ вѣсти и завѣщалъ бы тебѣ жену мою, которую ты любишь и кольцо которой ты носилъ до этой ми
нуты. Тебя Джуліо я любилъ всего болѣе въ мірѣ, до рожденія моего ребенка; но его я не могу отдать ни
кому, и мать не должна оставлять его. Если Богу угодно будетъ отнять его у меня, тогда пусть Джудитта слѣдуетъ за тобою,—она не по любви сдѣлалась моею женою, и я тогда не стану ее удерживать. Я давно зналъ о вашей любви; взгляни на этотъ листокъ
это ея прекрасная головка съ чертами ея юнаго лица, я нашелъ его на другей день моего возвращенія! Твоя рука начертала ихъ! Теперь, Джіованно, иди въ Римъ и не мѣшкай болѣе ни одного дня, милое дитя мое!»
На слѣдующій день, едва начала заниматься заря, Джіованно, связавъ свою котомку и въ грустномъ раз
ставаніи, обвивъ шею брата, плакалъ на груди его. Быстро возникшее щеланіе идти въ монастырь, исчезло въ серьозныхъ разговорахъ прошедшей ночи, которую братья провели вмѣстѣ, и Римъ стоялъ теперь блестя
щимъ солнцемъ на горизонтѣ его желаній и мысли. Онъ своими лучами долженъ былъ прогнать, разсѣять его страданія. Джіованно хотѣлъ собрать свои силы, трудиться, учиться и творить! Но ему стоило большой борьбы, не простясь уйдти изъ дома, какъ тать въ ночи. Онъ не хотѣлъ и не долженъ былъ видѣть еще разъ Джудитту; она должна была узнать отъ мужа объ его уходѣ. Джіованно передалъ брату свое послѣднее «прости» возлюбленной, и Джуліо видѣлъ одинъ послѣд
нюю борьбу молодаго сердца, послѣднія слезы, когда братъ перешагнулъ черезъ порогъ, гдѣ оставлялъ все, что любилъ и чѣмъ жилъ до сихъ поръ.
— Чрезъ три мѣсяца я послѣдую за тобою въ Римъ и принесу тебѣ вѣсточку о ней и о насъ всѣхъ, сказалъ Джуліо, освободясь наконецъ изъ горячихъ объятій брата.
Чрезъ нѣсколько дней пути, Джіованно ужасно о- слабъ и заболѣлъ, и сердобольные монахи доминикан
скаго ордена, нашли его близъ дороги съ блѣдными щеками и ранами на ногахъ, подняли его и унесли въ свой монастырь. Тамъ пролежалъ онъ долго безъ па
мяти или мучимый страшными грезами. Благочестивые братья полюбили его за терпѣли вы й, кроткій нравъ, удивлялись его прекрасному ангельскому лицу и на
перерывъ старались ухаживать за нимъ. Но, не взирая на ихъ старанія и уходъ, Джіованно дѣлался день ото дня слабѣе, и часто, когда монахи стояли около его постели и смотрѣли на него съ состраданіемъ, имъ казалось, что они видятъ улыбку умирающаго на блѣд
ныхъ губахъ его. Однажды, послѣ дурно проведенной ночи, всѣ монахи, послѣ ранней обѣдни собрались въ
кою, съ цвѣтами въ черныхъ косахъ и на груди, съ снопомъ подъ мышками, шли, опираясь на мущинъ и мѣняясь съ ними пламенными взорами и словами. Тутъ и тамъ въ толпѣ раздавались пѣсни любви, полныя веселья и страсти. Вдругъ между этой жизнію и любовью, желаніемъ и исполненіемъ раздался звукъ не
большаго колокола, по дорогѣ прошли благочестивые монахи съ дарами, они облегчили умирающему путь въ вѣчную жизнь и возвращались теперь въ свой монастырь, стѣны котораго, осѣненныя платанами, освѣ
щались вдали вечернимъ солнцемъ. Всѣ вдругъ умолкли и преклонили колѣна. Какъ дуновеніемъ мира повѣяло надъ этими пылающими сердцами, надъ всѣми земны
ми страстями; и чувство глубокаго и сладкаго покоя проникло душу всѣхъ, и братья у окна, молча по
дали другъ другу руку. Въ ту же минуту коль
цо, которое Джуліо когда-то шутя надѣлъ на палецъ Джіованно, спало съ руки его и звеня, покатилось къ ногамъ старшаго брата. Джіованно вдругъ упалъ на грудь брата и, обвивъ его руками, вскричалъ: святые угодники послали мнѣ это знаменіе, я нашелъ теперь путь, по которому долженъ идти, намъ всѣмъ будетъ хорошо: мы всѣ найдемъ утраченный покой! Посмотри на твое кольцо, которое я носилъ до этой минуты, оно лежитъ у ногъ твоихъ! И теперь, въ этотъ священ
ный часъ, ты долженъ все узнать и простить меня, на прощаніе, потому что я разстанусь съ вами навсегда! И, склонивъ голову па грудь брата, какъ въ тѣ времена, когда онъ повѣрялъ ему всѣ тайны сердца, онъ на
чалъ разсказывать ему покойнымъ и тихимъ голосомъ странную повѣсть своей любви; онъ не скрылъ отъ него пи одной мысли отъ перваго появленія его видѣ
нія до настоящей минуты. Джуліо не прерывалъ его ни словомъ, ни даже подавленнымъ вздохомъ. Наконецъ Джіованно заключилъ свой разсказъ словами: исповѣдь моя кончена. Простите меня, если можете и прощайте навсегда. Я иду вслѣдъ за тѣми благочестивыми отца
ми, которые живутъ за этими мрачными стѣнами; я хочу вступить въ орденъ Доминиканцевъ и поступить въ какой нибудь монастырь. Тамъ конецъ всѣмъ борь
бамъ.—Тогда Джуліо тихо приподнялъ съ груди своей голову любимаго брата, и смотрѣлъ до тѣхъ поръ на милыя черты его, пока глаза его наполнились слезами; потомъ онъ началъ горячо цѣловать его, говоря: «нѣтъ, сокровище мое, милый братъ мой, я не допущу тебя идти въ монастырь! Твоя дорога ведетъ въ Римъ, а не въ душную келью; эти прекрасныя члены не должно покрывать монашеское одѣяніе. Живи, наслаждайся, учись, дитя мое, и забудь Джудитту, не потому, что она жена моя, но потому, что она мать моего милаго
ребенка. Если бы у меня не было его, я давно оставилъ бы все и ушелъ бы на край свѣта; пропалъ бы
безъ вѣсти и завѣщалъ бы тебѣ жену мою, которую ты любишь и кольцо которой ты носилъ до этой ми
нуты. Тебя Джуліо я любилъ всего болѣе въ мірѣ, до рожденія моего ребенка; но его я не могу отдать ни
кому, и мать не должна оставлять его. Если Богу угодно будетъ отнять его у меня, тогда пусть Джудитта слѣдуетъ за тобою,—она не по любви сдѣлалась моею женою, и я тогда не стану ее удерживать. Я давно зналъ о вашей любви; взгляни на этотъ листокъ
это ея прекрасная головка съ чертами ея юнаго лица, я нашелъ его на другей день моего возвращенія! Твоя рука начертала ихъ! Теперь, Джіованно, иди въ Римъ и не мѣшкай болѣе ни одного дня, милое дитя мое!»
На слѣдующій день, едва начала заниматься заря, Джіованно, связавъ свою котомку и въ грустномъ раз
ставаніи, обвивъ шею брата, плакалъ на груди его. Быстро возникшее щеланіе идти въ монастырь, исчезло въ серьозныхъ разговорахъ прошедшей ночи, которую братья провели вмѣстѣ, и Римъ стоялъ теперь блестя
щимъ солнцемъ на горизонтѣ его желаній и мысли. Онъ своими лучами долженъ былъ прогнать, разсѣять его страданія. Джіованно хотѣлъ собрать свои силы, трудиться, учиться и творить! Но ему стоило большой борьбы, не простясь уйдти изъ дома, какъ тать въ ночи. Онъ не хотѣлъ и не долженъ былъ видѣть еще разъ Джудитту; она должна была узнать отъ мужа объ его уходѣ. Джіованно передалъ брату свое послѣднее «прости» возлюбленной, и Джуліо видѣлъ одинъ послѣд
нюю борьбу молодаго сердца, послѣднія слезы, когда братъ перешагнулъ черезъ порогъ, гдѣ оставлялъ все, что любилъ и чѣмъ жилъ до сихъ поръ.
— Чрезъ три мѣсяца я послѣдую за тобою въ Римъ и принесу тебѣ вѣсточку о ней и о насъ всѣхъ, сказалъ Джуліо, освободясь наконецъ изъ горячихъ объятій брата.
Чрезъ нѣсколько дней пути, Джіованно ужасно о- слабъ и заболѣлъ, и сердобольные монахи доминикан
скаго ордена, нашли его близъ дороги съ блѣдными щеками и ранами на ногахъ, подняли его и унесли въ свой монастырь. Тамъ пролежалъ онъ долго безъ па
мяти или мучимый страшными грезами. Благочестивые братья полюбили его за терпѣли вы й, кроткій нравъ, удивлялись его прекрасному ангельскому лицу и на
перерывъ старались ухаживать за нимъ. Но, не взирая на ихъ старанія и уходъ, Джіованно дѣлался день ото дня слабѣе, и часто, когда монахи стояли около его постели и смотрѣли на него съ состраданіемъ, имъ казалось, что они видятъ улыбку умирающаго на блѣд
ныхъ губахъ его. Однажды, послѣ дурно проведенной ночи, всѣ монахи, послѣ ранней обѣдни собрались въ