— О, благодарю тебя, добрая маска! но скажи же мнѣ, кто она.
— Послѣ узнаешь, а до четверга ты не долженъ о ней развѣдывать: вѣдь ты далъ слово повиноваться мнѣ;—и протянувъ графу руку, маска удалилась.
Съ свѣтлою надеждою поѣхалъ Окольскій изъ маскарада.
ГЛАВА IV.
Было уже 8 часовъ вечера. Въ ярко освѣщенномъ будуарѣ сидѣла передъ туалетомъ хорошенькая брю
нетка въ бальномъ нарядѣ. Въ глубинѣ комнаты, на мягкомъ диванѣ, полулежала другая молоденькая дѣвушка: воздушное голубое платье ея оттѣняло бѣлиз
ну обнаженныхъ плечь; роскошныя пепельнаго цвѣта волосы, перевитые гранатами, были зачесаны à la margot; она сидѣла, закинувъ головку назадъ; что-то груст
но безпокойное было во взглядѣ черныхъ глазъ ея; одна изъ крошечныхъ рукъ покоилась на колѣняхъ, а другая играла бѣлой камеліей.
— Julie! сказала она, обращаясь къ брюнеткѣ, мнѣ право не хочется прикалывать этотъ цвѣтокъ; онъ нейдетъ къ моему наряду.
— Но, повторила блондинка, я очень была бы рада избавиться отъ этой камеліи, что я за Dame aux Cameliasl Брюнетка вопроситльно посмотрѣла на свою подругу.
— Какая ты странная, Викторія!
— Стыдно сознаться, продолжала та, но я замѣтила, что предчувствіе никогда меня не обманываетъ.... и вотъ теперь, не даромъ не хочется мнѣ прикалывать
этотъ цвѣтокъ....я увѣрена, что онъ принесетъ мнѣ несчастіе!
— Дитя! можно ли быть такой суевѣрной, говорила Юлія;—но, взглянувъ пристально на Викторію, замѣтила ея опечаленное личико и глаза, полные слезъ. «Полно ребячиться, кузина, вѣдь всѣ надѣваютъ цвѣты; если хочешь, я приколю себѣ цѣлый букетъ камелій!
Съ этими словами она встала, подошла къ Викторіи, взяла ее за руку и стала просить такъ убѣдигльно со
гласиться на эту бездѣлицу, какъ выражалась она,— что у Викторіи не достало духа противиться, и скоро торжествующая Юлія сама приколола ей на грудь камелію.
сколько и любуясь Викторіей, ты произведешь сегодня Фуроръ! вотъ побѣдъ-то много одержишь.
— Перестань, Юлія, что за побѣды, я не желаю ихъ одерживать. Ахъ, какъ бы я хотѣла, чтобы онъ былъ на балу, сказала она.
— И вѣрно будетъ.
— Но что, если онъ меня узнаетъ?
— Не безпокойся, вѣдь онъ видѣлъ тебя только два раза въ маскарадѣ; да если и узнаетъ — не бѣда.
— Какъ не бѣда, кузина? со вздохомъ скзала Викторія, а мое опрометчивое признаніе?
— Вотъ вѣдь ты какая, право, Викторія, сколько разъ я просила тебя не поступать такъ необдуманно,
а ты постоянно увлекаешься первымъ чувствомъ, не думая о послѣдствіяхъ, — къ чему было говорить это?
— Къ чему? Но развѣ я виновата, что такъ много люблю его; вспомни, что уже почти годъ, какъ я его
полюбила, что невысказанная, затаенная любовь ищетъ отвѣта, жаждетъ перелиться въ родную грудь; прибавь
ко всему этому мой живой, опрометчивый характеръ, и ты не будешь спрашивать, зачѣмъ я это сдѣлала.
Викторія говорила это съ такимъ увлеченіемъ, глаза ея горѣли, лице одушевилось — она была дивно хороша.
— Какая ты очаровательная, сказала Юлія; если бы графъ могъ тебя видѣть въ эту минуту, и слышать твои рѣчи, онъ позабылъ бы всю вселенную. Но не безпокойся, милая кузина, если онъ и узнаетъ тебя,
то вѣрно позабудетъ тотъ разговоръ, какъ маскарадную интригу.
— Хорошо если бы такъ; но во всякомъ случаѣ, лучше бы не видѣться, а сердце проситъ давно желанной встрѣчи, прибавила она тихо.
Въ это время въ комнату вошла горничная. «Юлія Сергѣевна, сказала она, баринъ готовы-съ.»
Юлія поспѣшно встала, взяла за руку кузину и вышла съ нею въ залу. Тамъ, въ полной парадной Формѣ, стоялъ старый, толстый генералъ, тотъ самый, котораго мы уже имѣли удовольствіе встрѣтить разъ въ маскарадѣ, подъ руку съ разряженною маскою.
— А, вотъ и вы, мои цвѣточки, забасилъ онъ, увидѣвъ двухъ кузинъ, — какъ ты, Юленька, мила, чудо! не даромъ меня называютъ счастливцемъ, да завиду
ютъ, что поддѣлъ себѣ такую красотку, и, приблизясь къ женѣ, онъ прикоснулся своими толстыми губами къ ея свѣженькой щечкѣ.
Юлія Сергѣевна улыбнулась и поцѣловала мужа въ лобъ.
— А вы, Викторія Александровна, все хорошѣете, непростительно хорошѣете, продолжалъ генералъ, хоть бы пожалѣли бѣдныхъ мужчинъ-то: вѣдь всѣ отъ васъ
безъ ума, оттого, говорятъ, и поэты давно не пишутъ ничего хорошаго; и толстякъ расхохотался, воображая, что съострилъ.
— Это совсѣмъ не комплиментъ мпѣ, Антонъ Ивановичъ, возразила Викторія; если бы я была такъ хороша, какъ вы говорите, то скорѣе внушили бы по
— Послѣ узнаешь, а до четверга ты не долженъ о ней развѣдывать: вѣдь ты далъ слово повиноваться мнѣ;—и протянувъ графу руку, маска удалилась.
Съ свѣтлою надеждою поѣхалъ Окольскій изъ маскарада.
ГЛАВА IV.
Было уже 8 часовъ вечера. Въ ярко освѣщенномъ будуарѣ сидѣла передъ туалетомъ хорошенькая брю
нетка въ бальномъ нарядѣ. Въ глубинѣ комнаты, на мягкомъ диванѣ, полулежала другая молоденькая дѣвушка: воздушное голубое платье ея оттѣняло бѣлиз
ну обнаженныхъ плечь; роскошныя пепельнаго цвѣта волосы, перевитые гранатами, были зачесаны à la margot; она сидѣла, закинувъ головку назадъ; что-то груст
но безпокойное было во взглядѣ черныхъ глазъ ея; одна изъ крошечныхъ рукъ покоилась на колѣняхъ, а другая играла бѣлой камеліей.
— Julie! сказала она, обращаясь къ брюнеткѣ, мнѣ право не хочется прикалывать этотъ цвѣтокъ; онъ нейдетъ къ моему наряду.
— Напротивъ, очень мило бѣлое съ голубымъ.
— Но, повторила блондинка, я очень была бы рада избавиться отъ этой камеліи, что я за Dame aux Cameliasl Брюнетка вопроситльно посмотрѣла на свою подругу.
— Какая ты странная, Викторія!
— Стыдно сознаться, продолжала та, но я замѣтила, что предчувствіе никогда меня не обманываетъ.... и вотъ теперь, не даромъ не хочется мнѣ прикалывать
этотъ цвѣтокъ....я увѣрена, что онъ принесетъ мнѣ несчастіе!
— Дитя! можно ли быть такой суевѣрной, говорила Юлія;—но, взглянувъ пристально на Викторію, замѣтила ея опечаленное личико и глаза, полные слезъ. «Полно ребячиться, кузина, вѣдь всѣ надѣваютъ цвѣты; если хочешь, я приколю себѣ цѣлый букетъ камелій!
Съ этими словами она встала, подошла къ Викторіи, взяла ее за руку и стала просить такъ убѣдигльно со
гласиться на эту бездѣлицу, какъ выражалась она,— что у Викторіи не достало духа противиться, и скоро торжествующая Юлія сама приколола ей на грудь камелію.
— Просто чудо какъ мило! сказала она, отходя нѣ
сколько и любуясь Викторіей, ты произведешь сегодня Фуроръ! вотъ побѣдъ-то много одержишь.
— Перестань, Юлія, что за побѣды, я не желаю ихъ одерживать. Ахъ, какъ бы я хотѣла, чтобы онъ былъ на балу, сказала она.
— И вѣрно будетъ.
— Но что, если онъ меня узнаетъ?
— Не безпокойся, вѣдь онъ видѣлъ тебя только два раза въ маскарадѣ; да если и узнаетъ — не бѣда.
— Какъ не бѣда, кузина? со вздохомъ скзала Викторія, а мое опрометчивое признаніе?
— Вотъ вѣдь ты какая, право, Викторія, сколько разъ я просила тебя не поступать такъ необдуманно,
а ты постоянно увлекаешься первымъ чувствомъ, не думая о послѣдствіяхъ, — къ чему было говорить это?
— Къ чему? Но развѣ я виновата, что такъ много люблю его; вспомни, что уже почти годъ, какъ я его
полюбила, что невысказанная, затаенная любовь ищетъ отвѣта, жаждетъ перелиться въ родную грудь; прибавь
ко всему этому мой живой, опрометчивый характеръ, и ты не будешь спрашивать, зачѣмъ я это сдѣлала.
Викторія говорила это съ такимъ увлеченіемъ, глаза ея горѣли, лице одушевилось — она была дивно хороша.
— Какая ты очаровательная, сказала Юлія; если бы графъ могъ тебя видѣть въ эту минуту, и слышать твои рѣчи, онъ позабылъ бы всю вселенную. Но не безпокойся, милая кузина, если онъ и узнаетъ тебя,
то вѣрно позабудетъ тотъ разговоръ, какъ маскарадную интригу.
— Хорошо если бы такъ; но во всякомъ случаѣ, лучше бы не видѣться, а сердце проситъ давно желанной встрѣчи, прибавила она тихо.
Въ это время въ комнату вошла горничная. «Юлія Сергѣевна, сказала она, баринъ готовы-съ.»
Юлія поспѣшно встала, взяла за руку кузину и вышла съ нею въ залу. Тамъ, въ полной парадной Формѣ, стоялъ старый, толстый генералъ, тотъ самый, котораго мы уже имѣли удовольствіе встрѣтить разъ въ маскарадѣ, подъ руку съ разряженною маскою.
— А, вотъ и вы, мои цвѣточки, забасилъ онъ, увидѣвъ двухъ кузинъ, — какъ ты, Юленька, мила, чудо! не даромъ меня называютъ счастливцемъ, да завиду
ютъ, что поддѣлъ себѣ такую красотку, и, приблизясь къ женѣ, онъ прикоснулся своими толстыми губами къ ея свѣженькой щечкѣ.
Юлія Сергѣевна улыбнулась и поцѣловала мужа въ лобъ.
— А вы, Викторія Александровна, все хорошѣете, непростительно хорошѣете, продолжалъ генералъ, хоть бы пожалѣли бѣдныхъ мужчинъ-то: вѣдь всѣ отъ васъ
безъ ума, оттого, говорятъ, и поэты давно не пишутъ ничего хорошаго; и толстякъ расхохотался, воображая, что съострилъ.
— Это совсѣмъ не комплиментъ мпѣ, Антонъ Ивановичъ, возразила Викторія; если бы я была такъ хороша, какъ вы говорите, то скорѣе внушили бы по