вымъ блестящимъ успѣхомъ русскаго оружія: телеграфическая депеша съ Кавказа извѣстила насъ о взятіи въ плѣнъ Шамиля, грознаго предводителя горцевъ. Представляя нашимъ читателямъ портретъ его, заимиствованный нами изъ любопытнаго сочиненія «Кав
казскія Плѣнницы, или плѣнъ у Шамиля» Е. А. Вердеревскаго, мы считаемъ не лишнимъ сообщить здѣсь краткое описаніе наружности Шамиля.—Въ извѣстіи, на
печатанномъ въ Journal de St.-Petersbourg, сказано, что ему теперь 62 года; но въ письмѣ прусскаго Офицера, служившаго въ русскихъ войскахъ на Кавказѣ и со
провождавшаго Шамилева сына Джемаль-Эддина при возвращеніи его къ отцу, въ 1854 году, сказано, что Шамилю около 55 лѣтъ. Слѣдовательно ему теперь около 60 лѣтъ, а по другимъ показаніямъ еще того менѣе. Происхожденіе его неизвѣстно, а мѣстомъ его рож
денія считаютъ аулъ Гимри, или Гымри, въ области Консубу. Онъ, по словамъ этого офицера, довольно плотный и видный мужчина; его красивое и правиль
ное лицо осѣняетъ черная, тщательно причесанная бо
рода ; въ темныхъ, почти всегда полузакрытыхъ, глазахъ его видны умъ и чувство, и вообще вся наружность его имѣетъ много благороднаго и внушающаго уваже
ніе. Кромѣ того онъ обладаетъ такимъ замѣчательнымъ краснорѣчіемъ, что, по восторженному выраженію гор
цевъ, когда онъ говоритъ, «глаза его извергаютъ пламя, а изъ устъ сыплются цвѣты». Послѣ всего этого не удивительно то вліяніе, которое производилъ Онъ на всѣхъ, его окрулгающихъ, и та Фанатическая преданность, которую питалъ къ нему народъ въ продолженіе послѣднихъ двадцати пяти лѣтъ.
Желающимъ познакомиться ближе съ характеромъ и домашнею жизнію этого замѣчательнаго человѣка
совѣтуемъ прочесть въ высшей степени занимательное и любопытное сочиненіе г. Вердеревскаго.
(Изъ Диккенсова журнала «Housechold Words*.)
Въ лунный осенній вечеръ, ВинФрида Джемсъ сидѣла на берегу моря съ подругой своей Гресъ Вильсонъ. Топкое, кисейное платье Гресъ, отсы
рѣвшее отъ сильной росы, обвисло и прилипло вокругъ ея стана, распустившіеся локоны лежали на груди ея, и блѣдное лицо ея при свѣтѣ осенней луны смотрѣло
блѣднѣе и грустнѣе обыкновеннаго. ^Вь опущенныхъ ея глазахъ, печально устремленныхъ на мрачныя вол
ны, не было слезъ, но они были полны грусти болѣе глубокой, чѣмъ когда либо высказывали ее или облегчали слезы. Исхудавшія ея руки небрежно леясали на ея ко
лѣняхъ, ладони горѣли, какъ въ огнѣ, сжатыя губы пересмягли, въ ней не было ни надежды, ни радости, ни жизни, ни силы душевной, — лишь мрачное отчаяніе и безнадежная, безконечная скорбь, рѣзко высказывались на лицѣ ея. t
Часто ВинФрида пыталась объяснить себѣ странную таинственность, которою, съ недавняго времени, окру
жала себя Гресъ, потому что было время, когда она ее знавала не тѣмъ убитымъ существомъ, какимъ видѣла теперь; но, ограничиваясь обѣщаніемъ, когда-ни
будь все ей разсказать, Гресъ обыкновенно, каясдый разъ, когда подруга ея касалась этого предмета, пере
ходила къ другому. Однакожь въ этотъ вечеръ она не останавливала ее; потому ли, что наступило время, ею самой назначенное на объясненіе, или потому, что не могла долѣе противиться нѣжной любви и покойной твердости ВицФриды. Быстро схвативъ ея руку, она приложила ее къ своей груди, и, наклонившись къ ней, что-то шепнула ей па ухо. ВинФрида вздрогнула, отскочила, и закрыла лицо обѣими руками.
— Теперь ты будешь ненавидѣть меня, сказала Гресъ беззвучнымъ голосомъ, опустивъ руки на колѣна: подобно всѣмъ прочимъ, которые о томъ узнаютъ, ты будешь презирать меня, ты покинешь меня. Я это заслужила!
— Никогда, никогда! съ живостью воскликнула Вин Фрида, смотря па нее сквозь слезы и цѣлуя ее: никогда, Гресъ.
— И его также? спросила Гресъ;—ты не оставишь его, когда я умру.
— И его также,—я не оставлю его; но ты не умрешь, Гресъ, ты не моя;ешь умереть; когда душа твоя услы
шитъ этотъ слабый голосокъ, она вернется на землю, хотябъ уже была у преддверія неба.
— Небо? для меня? сказала Гресъ. Нѣтъ, ВинФрида, права мои на радости земныя и надежда на небес
ныя, похоронены въ одной могилѣ съ моей честью. Въ настоящемъ моемъ положеніи, ты не должна желать мнѣ жизни. На. что мнѣ она? Мнѣ только предстоитъ вѣч
ный позоръ и мучительное сознаніе, что все, что мнѣ дорого, все, что мнѣ близко, вмѣстѣ со мною погруже
но въ бездну моего униженія. Кто будетъ ему матерью, когда меня не станетъ? Бѣдная крошка! Что онъ сдѣлалъ, чѣмъ заслужилъ это наслѣдіе скорби и позора?
— Я буду ему матерью, Гресъ, сказала ВинФрида. Я буду любить его и всю жизнь заботиться о немъ. Ежели ты оставишь его, ежели умрешь, обѣщаю тебѣ, что онъ не останется сиротою; пока я ?кива, у него будетъ мать во мнѣ.
— Поклянись мнѣ въ этомъ, дорогая ВинФрида!
— Клянусь! торжественно сказала дѣвушка, поднявъ
руку къ небу.
казскія Плѣнницы, или плѣнъ у Шамиля» Е. А. Вердеревскаго, мы считаемъ не лишнимъ сообщить здѣсь краткое описаніе наружности Шамиля.—Въ извѣстіи, на
печатанномъ въ Journal de St.-Petersbourg, сказано, что ему теперь 62 года; но въ письмѣ прусскаго Офицера, служившаго въ русскихъ войскахъ на Кавказѣ и со
провождавшаго Шамилева сына Джемаль-Эддина при возвращеніи его къ отцу, въ 1854 году, сказано, что Шамилю около 55 лѣтъ. Слѣдовательно ему теперь около 60 лѣтъ, а по другимъ показаніямъ еще того менѣе. Происхожденіе его неизвѣстно, а мѣстомъ его рож
денія считаютъ аулъ Гимри, или Гымри, въ области Консубу. Онъ, по словамъ этого офицера, довольно плотный и видный мужчина; его красивое и правиль
ное лицо осѣняетъ черная, тщательно причесанная бо
рода ; въ темныхъ, почти всегда полузакрытыхъ, глазахъ его видны умъ и чувство, и вообще вся наружность его имѣетъ много благороднаго и внушающаго уваже
ніе. Кромѣ того онъ обладаетъ такимъ замѣчательнымъ краснорѣчіемъ, что, по восторженному выраженію гор
цевъ, когда онъ говоритъ, «глаза его извергаютъ пламя, а изъ устъ сыплются цвѣты». Послѣ всего этого не удивительно то вліяніе, которое производилъ Онъ на всѣхъ, его окрулгающихъ, и та Фанатическая преданность, которую питалъ къ нему народъ въ продолженіе послѣднихъ двадцати пяти лѣтъ.
Желающимъ познакомиться ближе съ характеромъ и домашнею жизнію этого замѣчательнаго человѣка
совѣтуемъ прочесть въ высшей степени занимательное и любопытное сочиненіе г. Вердеревскаго.
ОБѢТЪ ВИНФРИДЫ.
(Изъ Диккенсова журнала «Housechold Words*.)
Въ лунный осенній вечеръ, ВинФрида Джемсъ сидѣла на берегу моря съ подругой своей Гресъ Вильсонъ. Топкое, кисейное платье Гресъ, отсы
рѣвшее отъ сильной росы, обвисло и прилипло вокругъ ея стана, распустившіеся локоны лежали на груди ея, и блѣдное лицо ея при свѣтѣ осенней луны смотрѣло
блѣднѣе и грустнѣе обыкновеннаго. ^Вь опущенныхъ ея глазахъ, печально устремленныхъ на мрачныя вол
ны, не было слезъ, но они были полны грусти болѣе глубокой, чѣмъ когда либо высказывали ее или облегчали слезы. Исхудавшія ея руки небрежно леясали на ея ко
лѣняхъ, ладони горѣли, какъ въ огнѣ, сжатыя губы пересмягли, въ ней не было ни надежды, ни радости, ни жизни, ни силы душевной, — лишь мрачное отчаяніе и безнадежная, безконечная скорбь, рѣзко высказывались на лицѣ ея. t
Часто ВинФрида пыталась объяснить себѣ странную таинственность, которою, съ недавняго времени, окру
жала себя Гресъ, потому что было время, когда она ее знавала не тѣмъ убитымъ существомъ, какимъ видѣла теперь; но, ограничиваясь обѣщаніемъ, когда-ни
будь все ей разсказать, Гресъ обыкновенно, каясдый разъ, когда подруга ея касалась этого предмета, пере
ходила къ другому. Однакожь въ этотъ вечеръ она не останавливала ее; потому ли, что наступило время, ею самой назначенное на объясненіе, или потому, что не могла долѣе противиться нѣжной любви и покойной твердости ВицФриды. Быстро схвативъ ея руку, она приложила ее къ своей груди, и, наклонившись къ ней, что-то шепнула ей па ухо. ВинФрида вздрогнула, отскочила, и закрыла лицо обѣими руками.
— Теперь ты будешь ненавидѣть меня, сказала Гресъ беззвучнымъ голосомъ, опустивъ руки на колѣна: подобно всѣмъ прочимъ, которые о томъ узнаютъ, ты будешь презирать меня, ты покинешь меня. Я это заслужила!
— Никогда, никогда! съ живостью воскликнула Вин Фрида, смотря па нее сквозь слезы и цѣлуя ее: никогда, Гресъ.
— И его также? спросила Гресъ;—ты не оставишь его, когда я умру.
— И его также,—я не оставлю его; но ты не умрешь, Гресъ, ты не моя;ешь умереть; когда душа твоя услы
шитъ этотъ слабый голосокъ, она вернется на землю, хотябъ уже была у преддверія неба.
— Небо? для меня? сказала Гресъ. Нѣтъ, ВинФрида, права мои на радости земныя и надежда на небес
ныя, похоронены въ одной могилѣ съ моей честью. Въ настоящемъ моемъ положеніи, ты не должна желать мнѣ жизни. На. что мнѣ она? Мнѣ только предстоитъ вѣч
ный позоръ и мучительное сознаніе, что все, что мнѣ дорого, все, что мнѣ близко, вмѣстѣ со мною погруже
но въ бездну моего униженія. Кто будетъ ему матерью, когда меня не станетъ? Бѣдная крошка! Что онъ сдѣлалъ, чѣмъ заслужилъ это наслѣдіе скорби и позора?
— Я буду ему матерью, Гресъ, сказала ВинФрида. Я буду любить его и всю жизнь заботиться о немъ. Ежели ты оставишь его, ежели умрешь, обѣщаю тебѣ, что онъ не останется сиротою; пока я ?кива, у него будетъ мать во мнѣ.
— Поклянись мнѣ въ этомъ, дорогая ВинФрида!
— Клянусь! торжественно сказала дѣвушка, поднявъ
руку къ небу.