Наталья Дмитріевна отчего-то вспыхнула, какъ зарница, Струйскій поблѣднѣлъ отчего-то, какъ полотно. Новое взаимное молчаніе на нѣсколько минутъ.
Есть положенія въ жизни, или лучше сказать, есть минуты, въ которыя человѣкъ не знаетъ, разсердиться ли ему серьезно, или разсмѣяться весело, отчего ино
гда зависитъ весьма многое въ будущемъ. Въ одномъ изъ такихъ положеній, повидимому, находилась и моя бабушка въ ту минуту, о которой идетъ теперь рѣчь. Разсердиться она, какъ-будто, хотѣла сначала, но пере
думала и вслѣдствіе этого улыбнулась очень спокойно и даже схватила ласково за руку своего жениха.
— Alexis! сказала она полушутливо, да ужь ты не ревнивъ ли?
— Можетъ быть, также въ иолголоса отвѣтилъ ей Струйскій.
— Для чего ты непремѣнно хочешь и такъ настоятельно требуешь, чтобы я показала тебѣ мой образокъ?
— Для того, что это совсѣмъ не образокъ, какъ говоришь ты, отвѣчалъ еще болѣе поблѣднѣвшій Струйскій.
— А что же?
— Чей-то мужской портретъ!
— Какое обидное предположеніе!
— Отнюдь не предположеніе, а чистая правда. Я успѣлъ мелькомъ взглянуть на него, когда медальонъ, упавши на полъ, раскрылся—
— Ну, а если бы это былъ и дѣйствительно не образокъ, а чей-нибудь портретъ, Alexis?—послѣ новаго небольшаго молчанія спросила Наталья Дмитріевна. Ну что же бы было тогда? — скажи мнѣ прямо.
— Ничего__ Только я бы снова попросилъ мою милую невѣсту показать мнѣ его.
— А причина такого настоятельнаго любопытства?
— Очень проста. Мнѣ страхъ какъ любопытно узнать, чей мужской портретъ можетъ носить у себя женщина, готовящаяся, черезъ какую-нибудь недѣлю, поклясться въ вѣчной любви и вѣрности своему мужу?
— To-есть другими словами сказать, вѣдь это ревность, подозрѣніе, Alexis?
— Можетъ быть.... а ты на моемъ мѣстѣ, развѣ бы не имѣла ихъ, Natalie? — Нѣтъ!
— Значить, ты или много лучше и выше меня, или совсѣмъ меня не любишь.
— Первая половина твоей Фразы столько же вѣрна, сколько послѣдняя нелѣпа. Если бы я не любила тебя, зачѣмъ же бы я шла за тебя замужъ?
— Да! этого и я самъ не умѣю объяснить себѣ, сколько пи ломаю голову, уныло сказалъ женихъ.
— Ну не ломай же ее непустому, милый мой другъ! нѣжныіъ и истинно задушевнымъ голосомъ,
сказала Наталья Дмитріевна, ласково обнявши рукою жениха своего. Шутка, длящаяся слишкомъ долго, перестаетъ быть шуткою. Разговоръ нашъ принимаетъ тонъ почти неприличный въ нашихъ настоящихъ отношеніяхъ съ тобою. Я покончу все это однимъ словомъ, но за то ты послѣ этого слова упадешь на колѣни передъ твоею Natalie и будешь, чуть не со сле
зами, вымаливать у ней прощенія въ безразсудной своей ревности, или лучше сказать, горячкѣ характера!
— Очень любопытно....
— Я немножко солгала тебѣ, Alexis: этотъ медальонъ не съ образкомъ, а дѣйствительно съ мужскимъ портретомъ....
— А! значитъ, я правъ?
— Въ этомъ случаѣ — да. Но только знаешь ли, мой глупенькій Alexis, чей это портретъ?
— Чей? Ужь не мой ли скажешь? — Именно твой!
— Придумано складно и хитро! съ новою язвительною улыбкою отвѣчалъ Струйскій; только вотъ видите ли что, Наталья Дмитріевна: въ жизнь мою, до сихъ поръ, съ меня еще не снято ни одного портрета. Я
думаю, это обстоятельство мнѣ позволено знать тверже, нежели кому другому? И потому извините меня, если я не на столько глупъ и простъ, чтобы повѣрить вашей сказкѣ!
— А! такъ вы берете такой тонъ, Алексѣй Степановичъ......
— Да, сударыня, я беру такой тонъ! Я долженъ къ несчастію, взять такой тонъ!
— To-есть, вы мнѣ не вѣрите? Вы думаете, что я лгу, милостивый государь! на этотъ разъ съ запальчивостію возразила вспыхнувшая невѣста.
— Смѣю ли я это думать? Но однимъ словамъ, чтобы покончить все это разомъ, потому что наше дол
гое отсутствіе уже вѣроятно замѣтно гостямъ, къ тотому же шутка, длящаяся слишкомъ долго, перестаетъ быть шуткою, какъ весьма благоразумно замѣтили и вы сами, — я скажу вамъ вотъ что: простите меня! Я пошутилъ, притворясь невѣрящимъ вамъ.... Въ медаль
онѣ дѣйствительно мой портретъ.... Я прошу васъ
только объ одномъ: покажите мнѣ его.... Мнѣ хочется посмотрѣть только похожъ ли онъ? Кажется, это слиш
комъ простое, и наконецъ весьма извинительное, съ моей стороны, любопытство?...
— Да, если бы это было дѣйствительно только любопытство, сказала почти со слезами на глазахъ моя бабушка; но этому желанію есть другое имя....
— Какое же?
— Ревность!
— И вы можете думать? — Докажите противное!
Есть положенія въ жизни, или лучше сказать, есть минуты, въ которыя человѣкъ не знаетъ, разсердиться ли ему серьезно, или разсмѣяться весело, отчего ино
гда зависитъ весьма многое въ будущемъ. Въ одномъ изъ такихъ положеній, повидимому, находилась и моя бабушка въ ту минуту, о которой идетъ теперь рѣчь. Разсердиться она, какъ-будто, хотѣла сначала, но пере
думала и вслѣдствіе этого улыбнулась очень спокойно и даже схватила ласково за руку своего жениха.
— Alexis! сказала она полушутливо, да ужь ты не ревнивъ ли?
— Можетъ быть, также въ иолголоса отвѣтилъ ей Струйскій.
— Для чего ты непремѣнно хочешь и такъ настоятельно требуешь, чтобы я показала тебѣ мой образокъ?
— Для того, что это совсѣмъ не образокъ, какъ говоришь ты, отвѣчалъ еще болѣе поблѣднѣвшій Струйскій.
— А что же?
— Чей-то мужской портретъ!
— Какое обидное предположеніе!
— Отнюдь не предположеніе, а чистая правда. Я успѣлъ мелькомъ взглянуть на него, когда медальонъ, упавши на полъ, раскрылся—
— Ну, а если бы это былъ и дѣйствительно не образокъ, а чей-нибудь портретъ, Alexis?—послѣ новаго небольшаго молчанія спросила Наталья Дмитріевна. Ну что же бы было тогда? — скажи мнѣ прямо.
— Ничего__ Только я бы снова попросилъ мою милую невѣсту показать мнѣ его.
— А причина такого настоятельнаго любопытства?
— Очень проста. Мнѣ страхъ какъ любопытно узнать, чей мужской портретъ можетъ носить у себя женщина, готовящаяся, черезъ какую-нибудь недѣлю, поклясться въ вѣчной любви и вѣрности своему мужу?
— To-есть другими словами сказать, вѣдь это ревность, подозрѣніе, Alexis?
— Можетъ быть.... а ты на моемъ мѣстѣ, развѣ бы не имѣла ихъ, Natalie? — Нѣтъ!
— Значить, ты или много лучше и выше меня, или совсѣмъ меня не любишь.
— Первая половина твоей Фразы столько же вѣрна, сколько послѣдняя нелѣпа. Если бы я не любила тебя, зачѣмъ же бы я шла за тебя замужъ?
— Да! этого и я самъ не умѣю объяснить себѣ, сколько пи ломаю голову, уныло сказалъ женихъ.
— Ну не ломай же ее непустому, милый мой другъ! нѣжныіъ и истинно задушевнымъ голосомъ,
сказала Наталья Дмитріевна, ласково обнявши рукою жениха своего. Шутка, длящаяся слишкомъ долго, перестаетъ быть шуткою. Разговоръ нашъ принимаетъ тонъ почти неприличный въ нашихъ настоящихъ отношеніяхъ съ тобою. Я покончу все это однимъ словомъ, но за то ты послѣ этого слова упадешь на колѣни передъ твоею Natalie и будешь, чуть не со сле
зами, вымаливать у ней прощенія въ безразсудной своей ревности, или лучше сказать, горячкѣ характера!
— Очень любопытно....
— Я немножко солгала тебѣ, Alexis: этотъ медальонъ не съ образкомъ, а дѣйствительно съ мужскимъ портретомъ....
— А! значитъ, я правъ?
— Въ этомъ случаѣ — да. Но только знаешь ли, мой глупенькій Alexis, чей это портретъ?
— Чей? Ужь не мой ли скажешь? — Именно твой!
— Придумано складно и хитро! съ новою язвительною улыбкою отвѣчалъ Струйскій; только вотъ видите ли что, Наталья Дмитріевна: въ жизнь мою, до сихъ поръ, съ меня еще не снято ни одного портрета. Я
думаю, это обстоятельство мнѣ позволено знать тверже, нежели кому другому? И потому извините меня, если я не на столько глупъ и простъ, чтобы повѣрить вашей сказкѣ!
— А! такъ вы берете такой тонъ, Алексѣй Степановичъ......
— Да, сударыня, я беру такой тонъ! Я долженъ къ несчастію, взять такой тонъ!
— To-есть, вы мнѣ не вѣрите? Вы думаете, что я лгу, милостивый государь! на этотъ разъ съ запальчивостію возразила вспыхнувшая невѣста.
— Смѣю ли я это думать? Но однимъ словамъ, чтобы покончить все это разомъ, потому что наше дол
гое отсутствіе уже вѣроятно замѣтно гостямъ, къ тотому же шутка, длящаяся слишкомъ долго, перестаетъ быть шуткою, какъ весьма благоразумно замѣтили и вы сами, — я скажу вамъ вотъ что: простите меня! Я пошутилъ, притворясь невѣрящимъ вамъ.... Въ медаль
онѣ дѣйствительно мой портретъ.... Я прошу васъ
только объ одномъ: покажите мнѣ его.... Мнѣ хочется посмотрѣть только похожъ ли онъ? Кажется, это слиш
комъ простое, и наконецъ весьма извинительное, съ моей стороны, любопытство?...
— Да, если бы это было дѣйствительно только любопытство, сказала почти со слезами на глазахъ моя бабушка; но этому желанію есть другое имя....
— Какое же?
— Ревность!
— И вы можете думать? — Докажите противное!