— Какъ можно, ваше благородіе; зачѣмъ.... — Нельзя, мой милый, нельзя.
Наконецъ Митяй, убѣжденный въ необходимости подать объявленіе о томъ, что искъ о поросенкѣ онъ прекращаетъ, — истратилъ еще 15 коп. серебромъ.
-Ну, любезный мой Митяй, дѣло это теперь кон
чено, а я между тѣмъ, приму мѣры отыскать твоего поросенка; да не худо будетъ тебѣ и самому поискать его, потому что, сколько я полагаю, онъ далеко убѣжать не могъ; — гдѣ пибудь здѣсь, въ лѣсу, — прогово
рилъ Иванъ Иванычъ, принявъ отъ Митяя объявленіе. Ну, какъ же, дядя Митяй, вѣдь я твоего поросенка, цѣлую недѣлю держалъ у себя, покупалъ для него кормъ; онъ каждый день стоилъ мнѣ 10 коп. серебр.; семь дней по 10 коп., это составитъ семь гривенъ серебромъ, которыя мнѣ съ тебя получить слѣдуетъ.
— А за поросенка-то, ваше благородіе, ктожь мнѣ заплатитъ?
-- Это ты можешь требовать съ того, кто упустилъ его. Дѣло другое, если бы я твоего поросенка упу
стилъ самъ, тогда бы я и былъ обязанъ заплатить за него; а такъ-какъ его упустилъ казакъ, — ты съ него
и требуй, — имѣешь на это полное право. А наконецъ ты самъ объяснилъ, что искъ о поросенкѣ прекращаешь, на это была твоя собственная воля, я не прину
ждалъ тебя. Если же мнѣ содержать всѣхъ забѣглыхъ лошадей, коровъ и поросятъ на свой счетъ, тогда я самъ долженъ буду остаться безъ куска насущнаго хлѣба, —самъ посуди, ты человѣкъ не безъ понятія?...
Не находя болѣе возможнымъ дать какое-либо возраженіе противъ такихъ убѣдительнѣйшихъ доводовъ
Ивана Иваныча, Митяй Кряжъ, почесавъ въ затылкѣ, (что можно объяснить словами: «что видно ужь дѣлать нечего, — а его благородію за кормъ поросенка надо отдать), спросилъ:
— Сколько же отдать-то прикажете?
-Ну, да ужь Богъ съ тобой, — 50 коп. давай.
Митяй вынулъ кошель, отсчиталъ 50 коп. и подалъ ихъ Ивану Иванычу.
— Ну, теперь съ Богомъ, ступай! — а поросенка-то все-таки я поищу—
— Благодаримъ покорно. — Сказавъ это, нашъ дядя Митяй Кряжъ вышелъ изъ канцеляріи и съ сокрушеннымъ сердцемъ отправился домой, въ сельцо, именуемое Кротова Норка.
На этомъ же основаніи Иванъ Иванычъ поступалъ съ забѣглыми коровами и лошадьми. Иванъ Иванычъ былъ человѣкъ очень хорошій, его и теперь еще вспоминаютъ, да нечего сказать — вѣдь и есть чѣмъ вспомнить! ...
Н. Поляковъ.
(Воспоминанія кавказскаго Офицера.)
6-го генваря 185* года, было назначено первое собраніе въ одномъ изъ передовыхъ укрѣпленій, расположенномъ на плоскости Большой Чечни. Собраніе большая рѣдкость, въ тѣхъ мѣстахъ, и потому мы съ жад
ностью спѣшили въ него, стараясь пріѣхать или придти раньше другихъ. Такъ думали мы, мужчины, соби
раясь, какъ выражались наши солдатки, въ сумасшедшій домъ; но не такъ полагали наши красавицы.
Въ одномъ изъ уютныхъ домиковъ, передъ небольшимъ зеркаломъ, имѣющимъ одно лишь достоинство— кривить лѣвую сторону отражавшагося въ иемъ пред
мета, стояла хорошенькая, стройная дѣвушка, одѣтая въ тарлатановое платье, съ отдѣлкой изъ пунцовыхъ лентъ, и поправляла прическу.
— Маменька! да скоро ли мы поѣдемъ въ собраніе? Уже давно девять часовъ; смотрите: три четверти де
сятаго, проговорила она, взглянувъ на стѣнные часы съ огромнымъ маятникомъ.
— Вотъ нетерпѣніе-то! отвѣчала старушка, одѣтая въ шелковое платье. Подожди, матушка Какъ же мы пріѣдемъ-то первыми? Это вѣдь пахнетъ незнаніемъ свѣта и приличія.
— Не можетъ быть, чтобы никто не пріѣхалъ. Филька вѣроятно вретъ.
— Какъ вретъ, что ему за охота врать? Подожди немного; Семенъ Семенычъ вѣроятно зайдетъ къ намъ. Да вотъ кто-то идетъ. Ужь не онъ ли?
Въ эту минуту вошелъ или, вѣрнѣе сказать, ввалился въ комнату коммиссаріатскій чиновникъ, неболынаго роста и до того полный, что лицо, руки и ноги почти скрывались за остальнымъ его туловищемъ. Онъ во
шелъ въ комнату размахивая руками, пыхтя, отдуваясь
и хохоча во все горло. А вотъ и я, вотъ и я, ха! ха! ха! Аделаида Александровна, мое вамъ глубочайшее, ха, ха, ха! Здравствуйте Марья Викентьевна, позвольте прильнуть устами къ ручкѣ вашей, кралечка вы моя, ха! ха! ха! Вы меня простите, продолжалъ онъ, замѣ
тивъ неудовольствіе на личикѣ дѣвушки, я ужь такъ отъ природы-съ маленько чубуковатъ, ха! ха! ха! А я вамъ Аделаида Александровна, прошипѣлъ онъ, обра
щаясь къ старушкѣ, сочинилъ новую шарадочку. Что? сказать? а? ха! ха! ха!
— Ахъ, оставьте ваши шарады, сказала дѣвушка,— поѣдемъ въ собраніе, маменька, а то я право раздѣнусь.
— Вишь ты какая прыткая! Шутъ побери эти собранія! Не дадутъ поговорить о хорошемъ и полезномъ. Ну поѣдемъ, поѣдемъ; вы съ нами что ли, Семенъ
Наконецъ Митяй, убѣжденный въ необходимости подать объявленіе о томъ, что искъ о поросенкѣ онъ прекращаетъ, — истратилъ еще 15 коп. серебромъ.
-Ну, любезный мой Митяй, дѣло это теперь кон
чено, а я между тѣмъ, приму мѣры отыскать твоего поросенка; да не худо будетъ тебѣ и самому поискать его, потому что, сколько я полагаю, онъ далеко убѣжать не могъ; — гдѣ пибудь здѣсь, въ лѣсу, — прогово
рилъ Иванъ Иванычъ, принявъ отъ Митяя объявленіе. Ну, какъ же, дядя Митяй, вѣдь я твоего поросенка, цѣлую недѣлю держалъ у себя, покупалъ для него кормъ; онъ каждый день стоилъ мнѣ 10 коп. серебр.; семь дней по 10 коп., это составитъ семь гривенъ серебромъ, которыя мнѣ съ тебя получить слѣдуетъ.
— А за поросенка-то, ваше благородіе, ктожь мнѣ заплатитъ?
-- Это ты можешь требовать съ того, кто упустилъ его. Дѣло другое, если бы я твоего поросенка упу
стилъ самъ, тогда бы я и былъ обязанъ заплатить за него; а такъ-какъ его упустилъ казакъ, — ты съ него
и требуй, — имѣешь на это полное право. А наконецъ ты самъ объяснилъ, что искъ о поросенкѣ прекращаешь, на это была твоя собственная воля, я не прину
ждалъ тебя. Если же мнѣ содержать всѣхъ забѣглыхъ лошадей, коровъ и поросятъ на свой счетъ, тогда я самъ долженъ буду остаться безъ куска насущнаго хлѣба, —самъ посуди, ты человѣкъ не безъ понятія?...
Не находя болѣе возможнымъ дать какое-либо возраженіе противъ такихъ убѣдительнѣйшихъ доводовъ
Ивана Иваныча, Митяй Кряжъ, почесавъ въ затылкѣ, (что можно объяснить словами: «что видно ужь дѣлать нечего, — а его благородію за кормъ поросенка надо отдать), спросилъ:
— Сколько же отдать-то прикажете?
-Ну, да ужь Богъ съ тобой, — 50 коп. давай.
Митяй вынулъ кошель, отсчиталъ 50 коп. и подалъ ихъ Ивану Иванычу.
— Ну, теперь съ Богомъ, ступай! — а поросенка-то все-таки я поищу—
— Благодаримъ покорно. — Сказавъ это, нашъ дядя Митяй Кряжъ вышелъ изъ канцеляріи и съ сокрушеннымъ сердцемъ отправился домой, въ сельцо, именуемое Кротова Норка.
На этомъ же основаніи Иванъ Иванычъ поступалъ съ забѣглыми коровами и лошадьми. Иванъ Иванычъ былъ человѣкъ очень хорошій, его и теперь еще вспоминаютъ, да нечего сказать — вѣдь и есть чѣмъ вспомнить! ...
Н. Поляковъ.
ОЧЕРКИ ПРОШЛАГО.
(Воспоминанія кавказскаго Офицера.)
6-го генваря 185* года, было назначено первое собраніе въ одномъ изъ передовыхъ укрѣпленій, расположенномъ на плоскости Большой Чечни. Собраніе большая рѣдкость, въ тѣхъ мѣстахъ, и потому мы съ жад
ностью спѣшили въ него, стараясь пріѣхать или придти раньше другихъ. Такъ думали мы, мужчины, соби
раясь, какъ выражались наши солдатки, въ сумасшедшій домъ; но не такъ полагали наши красавицы.
Въ одномъ изъ уютныхъ домиковъ, передъ небольшимъ зеркаломъ, имѣющимъ одно лишь достоинство— кривить лѣвую сторону отражавшагося въ иемъ пред
мета, стояла хорошенькая, стройная дѣвушка, одѣтая въ тарлатановое платье, съ отдѣлкой изъ пунцовыхъ лентъ, и поправляла прическу.
— Маменька! да скоро ли мы поѣдемъ въ собраніе? Уже давно девять часовъ; смотрите: три четверти де
сятаго, проговорила она, взглянувъ на стѣнные часы съ огромнымъ маятникомъ.
— Вотъ нетерпѣніе-то! отвѣчала старушка, одѣтая въ шелковое платье. Подожди, матушка Какъ же мы пріѣдемъ-то первыми? Это вѣдь пахнетъ незнаніемъ свѣта и приличія.
— Не можетъ быть, чтобы никто не пріѣхалъ. Филька вѣроятно вретъ.
— Какъ вретъ, что ему за охота врать? Подожди немного; Семенъ Семенычъ вѣроятно зайдетъ къ намъ. Да вотъ кто-то идетъ. Ужь не онъ ли?
Въ эту минуту вошелъ или, вѣрнѣе сказать, ввалился въ комнату коммиссаріатскій чиновникъ, неболынаго роста и до того полный, что лицо, руки и ноги почти скрывались за остальнымъ его туловищемъ. Онъ во
шелъ въ комнату размахивая руками, пыхтя, отдуваясь
и хохоча во все горло. А вотъ и я, вотъ и я, ха! ха! ха! Аделаида Александровна, мое вамъ глубочайшее, ха, ха, ха! Здравствуйте Марья Викентьевна, позвольте прильнуть устами къ ручкѣ вашей, кралечка вы моя, ха! ха! ха! Вы меня простите, продолжалъ онъ, замѣ
тивъ неудовольствіе на личикѣ дѣвушки, я ужь такъ отъ природы-съ маленько чубуковатъ, ха! ха! ха! А я вамъ Аделаида Александровна, прошипѣлъ онъ, обра
щаясь къ старушкѣ, сочинилъ новую шарадочку. Что? сказать? а? ха! ха! ха!
— Ахъ, оставьте ваши шарады, сказала дѣвушка,— поѣдемъ въ собраніе, маменька, а то я право раздѣнусь.
— Вишь ты какая прыткая! Шутъ побери эти собранія! Не дадутъ поговорить о хорошемъ и полезномъ. Ну поѣдемъ, поѣдемъ; вы съ нами что ли, Семенъ