помочь ей встать. Кто же первый отыскиваетъ въ самомъ человѣческомъ воззваніи начало аитидисциплинарное? Чиновиикъ-Петербургецъ. И, кстати ужь, кто подхватываетъ? Петербургскій же чиновникъ, пересаженный въ Бельгію.
Попятно, что мы говоримъ не о политикѣ и не въ смыслѣ политики. Политику «оставимъ астрономамъ»... и воздержимся отъ поздравленія Бельгіи съ пріобрѣтеніемъ.
Петербургскій Фельетонистъ можетъ быть, и нерѣдко дѣйствительно, уменъ, ученъ и даже остроуменъ. Но ежели онъ не добивается мѣста секретаря въ какомъ нибудь департаментѣ, онъ преподаетъ эстетику въ дѣт
скомъ пріютѣ; ежели онъ не приписанъ какой-нибудь неправдой къ канцеляріи губернатора или министра, онъ ищетъ мѣсто третьяго помощника библіотекаря будущаго музея. Будьте же тутъ независимы. А незави
симость — первое условіе Фельетониста, условіе sine qua non, какъ желтыя перчатки и пустая Фраза, ипе phrase creuse, условія настоящей дипломатіи, диплома
тіи хорошей пробы. Можно быть не независимымъ и на
писать Иліаду, сочинить описаніе войны 1812 года, разсказать пріемъ императора Наполеона III и импе
ратрицы Евгеніи въ Пиренеяхъ и нѣсколько самыхъ глупыхъ анекдотовъ объ императорскомъ принцѣ, со
орудить исторію литературы до сотворенія человѣка,— но чтобы написать Фельетонъ, надо быть независимымъ.
Вы идете по Невскому проспекту: это никому не запрещено. Вотъ на встрѣчу Мина Карловна. Вы только
что готовитесь прикоснуться къ шляпѣ: глядь, передъ вами директоръ департамента. Вопервыхъ надо поклониться ему, вовторыхъ при немъ не ловко поклонить
ся Минѣ Карловнѣ: оиъ еще можетъ ей поклониться при васъ,—вы никакъ и пи подъ какимъ видомъ,.............
................Кромѣ того, такъ какъ вашъ директоръ, разумѣется, вполнѣ современенъ, то онъ останавливаетъ васъ,
и, любезно кладя свою руку на вашу, заговариваетъ съ вами о послѣдней политической новости, о взятіи Шамиля, о встрѣчѣ Парижанами италіянской арміи, о
томъ, что, вѣдь,«Англія-то, кажется, тово»... Между тѣмъ Мина Карловна пролетѣла на своихъ рысакахъ—толь
ко вы ее и видѣли. А вамъ нужно было, чтобы она замѣтила вашъ поклонъ: у ней завтра пріятельскій ве
черокъ, чай, ландскнехтъ, съ двумя художниками, дилеттаитомъ и премилымъ старичкомъ, который утромъ узнаетъ ежели не всѣ государственныя тайны, такъ всѣ
комеражи высшихъ слоевт............................... Очевидно,
одна стенографія этого вечера — и редакторъ какого угодно журнала, будь это самъ Бюлозъ или его петер
бургскій двойникъ съ прививкою отъ Домби, сверхъ поднесенія вамъ установленнаго гопорарія, расцѣловалъ бы васъ не такъ, какъ цѣлуетъ одинъ знакомый мнѣ
сочинитель древностей. Но вы на вечеръ не попали. Вдобавокъ, вы на долго не въ духѣ. Хорошъ же будетъ вашъ Фельетонъ....
Вашъ пріятель, тоже жрецъ газетнаго rez de choussie, попадаетъ на восхитительную галиматью о новомъ учрежде
ніи, изобрѣтенномъ общественною благотворительностію, то есть, называя вещи по имени, общественнымъ бездѣліемъ и праздностію. Въ восторгѣ, онъ прыгаетъ па сво
емъ диванѣ. Граціознѣйшая арлекинада, съ портретами
дамъ-натроиессъ, мигомъ созрѣла въ немъ. Онъ бѣжитъ къ своему столу, и первое, на чемъ останавливаются его глаза—билеты лотереи въ пользу дѣтскихъ пріютовъ. Перо падаетъ изъ рукъ. Фёльетонистъ, увлечен
ный восхитительною галиматьею, забылъ, о несчастный, что состоитъ при дѣтскихъ пріютахъ:—этого мало, ему, по особенной милости, поручено раздать всего десять лотерейныхъ билетовъ, и тѣмъ не менѣе обѣщано, что въ нынѣшнемъ же году, не въ примѣръ другимъ, оиъ получитъ.................................Перо выпало изъ рукъ, но
нужно, одиакожь, опять взять его въ руки: завтра вечеромъ Фельетонъ долженъ быть у редактора. И Фельетонъ, я увѣренъ, орошенный слезами негодованія автора на свое безсиліе, открывается такъ: «Мы ие разъ отдава
ли честь самопожертвованію нашихъ прелестныхъ дамъ. Не даромъ одинъ великій мыслитель (вмѣсто моего курсива пишется: Гете—Конфуцій—Юлій Цезарь —Гри
горій Турскій — все равно: what’s а name?) сказалъ: «улыбка женщины—роса несчастнаго». Новое предпрі
ятіе, состоящее въ томъ, чтобы доставлять, дѣтямъ не
достаточныхъ людей кашку изъ саго на малагѣ и шерстяные подрукавннчки пунцоваго цвѣта, будетъ, конечно, однимъ изъ тѣхъ памятниковъ нашей эпохи, которыми.... которыми»-----
Поля ваша, этотъ Фельетонъ по моему лучше не кончатъ. А онъ будетъ конченъ, потому что долженъ быть конченъ. И выйдетъ онъ ни па что не похожъ. Чтобы начать диссонансомъ и свести па мелодію, надо быть Гензельтомъ Фельетонной эпопеи, а это, сколько я понимаю, не такъ-то легко.
Третій казусъ:—дойдемте до трехъ, только до трехъ. Фельетонистъ выходитъ изъ театра, гдѣ. г. Л................
только что прорычалъ въ бульварной мелодрамѣ, только что пересаженной актеромъ-бонеФиціантомъ на россійскую почву съ театра Сеи-Мартепскпхъ воротъ. Нервы зрителя разстроены именно на столько, чтобы произвести въ организмѣ, обреченномъ Фельетону, до
статочное выдѣленіе аттической соли — посредствомъ пера. У Фельетониста, пока оиъ надѣваетъ пальто, то
скуютъ оконечности пальцевъ: какъ бы только добраться домой.
— Не правда ли, какъ хорошъ былъ сегодня Л ... .
. .., говоритъ, пересѣкая въ корридорѣ дорогу стра
Попятно, что мы говоримъ не о политикѣ и не въ смыслѣ политики. Политику «оставимъ астрономамъ»... и воздержимся отъ поздравленія Бельгіи съ пріобрѣтеніемъ.
Петербургскій Фельетонистъ можетъ быть, и нерѣдко дѣйствительно, уменъ, ученъ и даже остроуменъ. Но ежели онъ не добивается мѣста секретаря въ какомъ нибудь департаментѣ, онъ преподаетъ эстетику въ дѣт
скомъ пріютѣ; ежели онъ не приписанъ какой-нибудь неправдой къ канцеляріи губернатора или министра, онъ ищетъ мѣсто третьяго помощника библіотекаря будущаго музея. Будьте же тутъ независимы. А незави
симость — первое условіе Фельетониста, условіе sine qua non, какъ желтыя перчатки и пустая Фраза, ипе phrase creuse, условія настоящей дипломатіи, диплома
тіи хорошей пробы. Можно быть не независимымъ и на
писать Иліаду, сочинить описаніе войны 1812 года, разсказать пріемъ императора Наполеона III и импе
ратрицы Евгеніи въ Пиренеяхъ и нѣсколько самыхъ глупыхъ анекдотовъ объ императорскомъ принцѣ, со
орудить исторію литературы до сотворенія человѣка,— но чтобы написать Фельетонъ, надо быть независимымъ.
Вы идете по Невскому проспекту: это никому не запрещено. Вотъ на встрѣчу Мина Карловна. Вы только
что готовитесь прикоснуться къ шляпѣ: глядь, передъ вами директоръ департамента. Вопервыхъ надо поклониться ему, вовторыхъ при немъ не ловко поклонить
ся Минѣ Карловнѣ: оиъ еще можетъ ей поклониться при васъ,—вы никакъ и пи подъ какимъ видомъ,.............
................Кромѣ того, такъ какъ вашъ директоръ, разумѣется, вполнѣ современенъ, то онъ останавливаетъ васъ,
и, любезно кладя свою руку на вашу, заговариваетъ съ вами о послѣдней политической новости, о взятіи Шамиля, о встрѣчѣ Парижанами италіянской арміи, о
томъ, что, вѣдь,«Англія-то, кажется, тово»... Между тѣмъ Мина Карловна пролетѣла на своихъ рысакахъ—толь
ко вы ее и видѣли. А вамъ нужно было, чтобы она замѣтила вашъ поклонъ: у ней завтра пріятельскій ве
черокъ, чай, ландскнехтъ, съ двумя художниками, дилеттаитомъ и премилымъ старичкомъ, который утромъ узнаетъ ежели не всѣ государственныя тайны, такъ всѣ
комеражи высшихъ слоевт............................... Очевидно,
одна стенографія этого вечера — и редакторъ какого угодно журнала, будь это самъ Бюлозъ или его петер
бургскій двойникъ съ прививкою отъ Домби, сверхъ поднесенія вамъ установленнаго гопорарія, расцѣловалъ бы васъ не такъ, какъ цѣлуетъ одинъ знакомый мнѣ
сочинитель древностей. Но вы на вечеръ не попали. Вдобавокъ, вы на долго не въ духѣ. Хорошъ же будетъ вашъ Фельетонъ....
Вашъ пріятель, тоже жрецъ газетнаго rez de choussie, попадаетъ на восхитительную галиматью о новомъ учрежде
ніи, изобрѣтенномъ общественною благотворительностію, то есть, называя вещи по имени, общественнымъ бездѣліемъ и праздностію. Въ восторгѣ, онъ прыгаетъ па сво
емъ диванѣ. Граціознѣйшая арлекинада, съ портретами
дамъ-натроиессъ, мигомъ созрѣла въ немъ. Онъ бѣжитъ къ своему столу, и первое, на чемъ останавливаются его глаза—билеты лотереи въ пользу дѣтскихъ пріютовъ. Перо падаетъ изъ рукъ. Фёльетонистъ, увлечен
ный восхитительною галиматьею, забылъ, о несчастный, что состоитъ при дѣтскихъ пріютахъ:—этого мало, ему, по особенной милости, поручено раздать всего десять лотерейныхъ билетовъ, и тѣмъ не менѣе обѣщано, что въ нынѣшнемъ же году, не въ примѣръ другимъ, оиъ получитъ.................................Перо выпало изъ рукъ, но
нужно, одиакожь, опять взять его въ руки: завтра вечеромъ Фельетонъ долженъ быть у редактора. И Фельетонъ, я увѣренъ, орошенный слезами негодованія автора на свое безсиліе, открывается такъ: «Мы ие разъ отдава
ли честь самопожертвованію нашихъ прелестныхъ дамъ. Не даромъ одинъ великій мыслитель (вмѣсто моего курсива пишется: Гете—Конфуцій—Юлій Цезарь —Гри
горій Турскій — все равно: what’s а name?) сказалъ: «улыбка женщины—роса несчастнаго». Новое предпрі
ятіе, состоящее въ томъ, чтобы доставлять, дѣтямъ не
достаточныхъ людей кашку изъ саго на малагѣ и шерстяные подрукавннчки пунцоваго цвѣта, будетъ, конечно, однимъ изъ тѣхъ памятниковъ нашей эпохи, которыми.... которыми»-----
Поля ваша, этотъ Фельетонъ по моему лучше не кончатъ. А онъ будетъ конченъ, потому что долженъ быть конченъ. И выйдетъ онъ ни па что не похожъ. Чтобы начать диссонансомъ и свести па мелодію, надо быть Гензельтомъ Фельетонной эпопеи, а это, сколько я понимаю, не такъ-то легко.
Третій казусъ:—дойдемте до трехъ, только до трехъ. Фельетонистъ выходитъ изъ театра, гдѣ. г. Л................
только что прорычалъ въ бульварной мелодрамѣ, только что пересаженной актеромъ-бонеФиціантомъ на россійскую почву съ театра Сеи-Мартепскпхъ воротъ. Нервы зрителя разстроены именно на столько, чтобы произвести въ организмѣ, обреченномъ Фельетону, до
статочное выдѣленіе аттической соли — посредствомъ пера. У Фельетониста, пока оиъ надѣваетъ пальто, то
скуютъ оконечности пальцевъ: какъ бы только добраться домой.
— Не правда ли, какъ хорошъ былъ сегодня Л ... .
. .., говоритъ, пересѣкая въ корридорѣ дорогу стра