Николаичъ (назовемъ такъ стараго столоначальника), извольте-ка хорошенько разсудить: получаю я 5 цѣл
ковыхъ въ мѣсяцъ; я столоначальникъ все таки, а что же приходится моимъ помощникамъ и писарямъ? Вѣдь вотъ предсѣдательскій буфетчикъ получаетъ пят
надцать цѣлковыхъ, да небось столько ate и наживаетъ; а мы, горемычные, должны и себя соблюдать на 5 цѣлковыхъ, да пожалуй еще и семейство. Ну, и бе
решь, дѣлать нечего! Вы, пожалуй, и не повѣрите, что
намъ самимъ бумагу приходится покупать, потому что въ палату съ самаго ея основанія идетъ одно и то же количество бумаги, а дѣлъ-то теперь, небось, побольше. Канцелярія становаго, напримѣръ, обходится ему въ 500 р., а самъ онъ получаетъ 200; что же послѣ, этого остается дѣлать, какъ не брать взятки? Ихъ превосхо
дительство , предсѣдатель-то нашъ, распорядился на этотъ счетъ самымъ благоразумнымъ образомъ: всту
пивши въ должность, онъ созвалъ насъ всѣхъ къ себѣ и повелъ такую рѣчь: «господа, говоритъ, жаловань
емъ, которое вы получаете, жить невозможно, я это знаю; одинъ, говоритъ, исходъ—взятки; я вамъ не мѣшаю брать ихъ, — берите, только съ условіемъ, берите въ мѣру; я, говоритъ, написалъ на досугѣ реестръ, но ко
іѵрому вы узнаете, сколько каждый изъ васъ долженъ и можетъ взять. Кто же пожадничаетъ и станетъ брать безъ совѣсти, того я стану преслѣдовать и сживу со свѣту.» Такъ и сказалъ. «Самъ, говоритъ, я богатъ, брать не стану и, слѣдовательно, забочусь теперь только о вашей пользѣ; я, говоритъ, говорилъ объ этомъ съ губернаторомъ и онъ одобрилъ мою мысль.» Съ тѣхъ норъ такъ и дѣлаемъ, соблюдаемъ умѣренность и жи
вемъ очень порядочно. А коли бы намъ вмѣсто этого предсѣдательскаго оклада (мы его всѣ предсѣдатель
скимъ называемъ) дали бы жалованье въ ту же сумму,
мы бы о взяткахъ и не подумали. Вы думаете, легко тянуть полтинники да четвертаки съ бѣдныхъ мужи
ковъ? иногда въ жаръ даже броситъ — да дѣлать-то нечего: или бери полтинникъ, или самъ голодай; оно, конечно, нослѣ-то попривыкнешь, побезчувственнѣе станешь, да каково привыкать-то? А насъ все еще, стариковъ, обижаютъ: вонъ ихъ, кричатъ, эта старая трава только молодой мѣшаетъ, только у молодаго по
колѣнія поле отнимаетъ, вонъ ее съ корнемъ! А вотъ я вамъ разскажу, какъ на этомъ полѣ одинъ изъ мо
лодаго поколѣнія разгулялся, дай Богъ десяти старикамъ!
— Да, вѣдь, по одному нельзя, судить обо всѣхъ остальныхъ: въ семьѣ не безъ урода, и на все найдутся исключенія.
— Противъ этого и спора нѣтъ; да, вѣдь, онъ у насъ былъ первый изъ молодаго поколѣнія и за всѣхъ впе
редъ отличился. Мы теперь этимъ молодымъ не оченьто довѣряемъ, потому что по новому манеру такъ на
дуютъ, что и смыслъ весь потеряешь. Я вамъ разскажу все обстоятельно. Опросталось у насъ ис
правничье мѣсто; ну, дѣло извѣстное, мѣсто очень хлѣбное, нашлось много охотниковъ; между ними былъ и Азовъ, изъ молодаго поколѣнія, человѣкъ, надо
вамъ сказать, иреиустяшный. Но городу онъ слылъ за милаго вѣтреника, впрочемь умнаго малаго, съ хоро
шимъ направленіемъ и самыми крѣпкими убѣжденіями
на счетъ чести. Ну-съ, услыхавъ обо всемъ этомъ, сталъ я раздумывать, какъ то докажетъ онъ свои убѣжденія на дѣлѣ. Человѣкъ онъ былъ бѣдный, и желалось мнѣ знать, какъ онъ сладитъ съ тремя стами рублей жало
ванья, не беря взятокъ, потому, коли убѣждеиія-то очень крѣпки, такъ онъ не станетъ же, какъ мы, поль
зоваться предсѣдательскимъ окладомъ. Только и слѣжу я за нимъ. Между тѣмъ Азовъ, получивши мѣсто, горя
чо принялся за дѣло; дома совсѣмъ не сидитъ, все ры
щет ь, а о взяткахъ пока еще ничего не слыхать; «ну думаю, хорошо, коли такъ, дай тебѣ Богъ помочи, веди за собою молодое поколѣніе, вырывай насъ съ кор
немъ вонъ. Нора намъ, слѣдственно, на покой.» Жду
недѣльку, другую, только слышу у Азова тройка рысаковъ завелась; подозрительно что-то, — казенныято лошади рысаками не родятся; а, впрочемъ, можетъ кто изъ знакомыхъ по дружбѣ подарилъ: все можетъ быть. Потомъ, слышу, у Азова къ рысакамъ-то ко
ляска оказалась; Фу, ты чортъ! неужели опять кто-ни
будь подарилъ, можетъ и это быть; да и отъ нредсѣдательскаго-т% не раскутишься, а онъ и этого, должно быть, не беретъ. Что за притча такая? Нѣтъ, вѣрно подарилъ кто-нибудь. Губернаторъ, слышалъ я, гово
рилъ ему предъ поступленіемъ, что, молъ, вотъ вы что
можете брать: сумма, дескать, опредѣлена; такъ куда— «за кого, говоритъ, меня принимаете? напрасно, говоритъ, оскорбляете.» Даже губерпаторъ-то испугался.
«Слышу опять, между тѣмъ, что Азовъ все больше и шире обзаводится; наконецъ слышу, что губернаторъ призывалъ его къ себѣ и очень долго о чемъ-то раз
говаривалъ. Послѣ ужь дежурный чиновникъ губерна
торскій разсказывалъ, что, сидя рядомъ съ кабинетомъ, слышалъ, какъ губернаторъ кричалъ на Азова и сту
чалъ кулакомъ; всѣхъ-то словъ онъ разобрать не могъ, а слышалъ только, что губернаторъ говорилъ о совѣ
сти, о двуличности, о предсѣдательскомъ окладѣ, а Азовъ только пищалъ: «ваше пр—ство, ваше ир—
ство!» Оказывается въ послѣдствіи, что Азовъ взялъ большую сумму съ какого-то заводчика и скрылъ на заводѣ убійство, да взялъ съ четырехъ крестьянъ за казенную порубку. Это открылось послѣ, такъ что гу
бернаторъ, мыля ему голову, не зналъ, за что бралъ Азовъ, а упрекалъ его только въ двуличности и безсовѣстности.