алетиаго несессера, какъ всегда вставленными въ гнѣздышки, соединенныя въ одну штуку, которую я не умѣю назвать,—я нашелъ ломбардный билетъ въ нѣсколько тысячъ, съ небольшимъ двѣ тысячи кредит
ными билетами, нѣсколько визитныхъ карточекъ раз
ныхъ лицъ, пунцовую ленточку, наконецъ письмо и три записки одного почерка безъ подписи, всѣ оди
наково отчаянно-безграмотныя и очевидно писанныя женщиной. Отъ кого были письмо и записки, не могъ рѣшить никогда не видавшій почерка.
Зная, что единственный наслѣдникъ моего пріятеля— одинъ дальній его родственникъ, въ эту пору находившійся за границей, человѣкъ болѣе нежели достаточ
ный и въ полномъ смыслѣ порядочный, я положилъ оставить у себя шкатулку покойнаго, исполнить, если не встрѣтится совершенной невозможности, распоря
женіе о пей завѣщателя, и сказать о томъ наслѣднику при свиданіи или написать къ нему.
Во время возни съ похоронами я позвалъ горничную, и опять обратился къ пей:
— О комъ же это говорилъ Иванъ Степанычъ? Вѣдь, онъ у тебя велѣлъ спросить?
— ІІу ее совсѣмъ, отвѣчала Марина (такъ зовутъ эту женщину) такъ же гнѣвно, какъ первый разъ.
— Да, вѣдь, ты не знаешь, мой свѣтъ: онъ поручилъ мнѣ отдать ей шкатулку, въ которой много денегъ.
— Вотъ еще ей деньги! бросить ихъ, сударь, лучше, либо нищимъ отдать. А то ей! Сгубила барина-то, какъ есть сгубила; она сго, окаянная, въ гробь свела. И я-то что черезъ нее грѣха приняла....
Марина заплакала, а разговоръ нашъ прервалъ кто-то. Отдалъ я послѣдній долгъ М —ну, и въ тотъ же день,
совершенно неожиданно, былъ вынужденъ отлучиться изъ Москвы. Вернувшись очень скоро, я предположилъ отыскать Марину, чтобы добиться, наконецъ, толку отъ нея. fl послалъ на бывшую квартиру М — на, и велѣлъ сказать, чтобы пришла горничная.
Отвѣтъ былъ такой: Марина на другой день похоронъ М — на ушла, и съ тѣхъ поръ ея не видали въ домѣ.
Разумѣется, я остался очень недоволенъ отвѣтомъ. Надо же мнѣ было отыскать Марину во что бы пн стало. Не успѣлъ я однакожь, для этого предпринять ничего еще, въ одно невмносимо*-жаркое утро прошла
го іюля слуга мой поставилъ передо мною огромный крендель—съ объясненіемъ, что его принесла Марина, и желаетъ имѣть счастіе поздравить меня съ своимъ ангеломъ.
Я такъ обрадовался, что оттолкнулъ отъ себя стодеенгое описаніе одного изъ послѣднихъ...................
Людовика-Наполеона, которое въ эту минуту вкушалъ
изъ «Novel», п, велѣвъ позвать Марину, обратился Къ ней съ слѣдующею рѣчью:
— Хороша ты, мать моя. Совсѣмъ пропала, а мы тебя тутъ ищемъ.
— Къ Троицѣ, сударь, ходила, а таперича при мѣстѣ нахожусь, отвѣчала она. — Поздравить пришла вашу милость съ своимъ ангеломъ, по Ивану Степаны
чу,—какъ вы имъ по дружеству доводитесь,—царство ому небесное!...
— За это тебѣ, спасибо... Садись-ка, потолкуемъ съ тобой. Вѣдь мнѣ тебя нужно.
Послѣ ие малыхъ церемоній, Марина прилѣпилась къ краюшку стула.
— Скажи жь ты мнѣ, продолжалъ я,—кто эта Юлппька, о которой мнѣ говорилъ Иванъ Степанычъ?
На этогь разъ Марина отвѣчала, ужь не знаю почему, безъ оговорокъ.
— Юлія Петровна-съ, нешто вы не изволите знать? — Не знаю.
«Неужели, пришло мнѣ тогда на умъ, это та самая красавица, на которую я засматривался не одинъ разъ и которой всегда инстинктивно боялся? Неужели
предчувствія мои относительно этой женщины сбылись надъ моимъ бѣднымъ пріятелемъ?»
— Какъ же-съ, продолжала Марина, будто отвѣчая на мои мысленные вопросы, — Иванъ-то Степанычъ съ прошлой осени, годъ вотъ будетъ, стали ѣздить къ намъ.
— Какая опа изъ себя? спросилъ я, напередъ увѣренный, что Марина, какъ и всѣ ей подобные, ужь Богъ вѣсть почему, ни за что не сумѣетъ своимъ опи
саніемъ дать мнѣ достаточное понятіе, но которому бы я могъ узнать та ли эта женщина, которую я предполагаю, или не та.
— Какъ сказать? бравая такая изъ себя.... — Брюнетка? черная?
— Оно не то что черная. А волоса, знать, черные. Только худа больно... Онѣ вч. этихъ мѣстахъ всегда подкладываютъ.
Горничная показала на грудь. — Хороша изъ лица?
— Господа хвалятъ, оченно хвалятъ. Иваиъ-то Степаныч ь, сердешный, бывало: «эдакой, говоритъ, и на семъ свѣтѣ нѣтъ». Ручки, пояски цѣлуетъ. А по нашему, нельзя сказать, что хороша.
Что бы вы поняли но этимъ примѣтамъ? — Ты у нея, стало быть, жила?
— До самаго до эвтаго случаю. А тутъ ужь, какъ случилось, отошла.
— И долго ты у нея жила?
— Долго, сударь, года съ четыре будетъ никакъ, или больше. Отходила я, тутъ опять присылаютъ: «Марииушка, голубушка, я, говоритъ, завсегда тебя люблю.
ными билетами, нѣсколько визитныхъ карточекъ раз
ныхъ лицъ, пунцовую ленточку, наконецъ письмо и три записки одного почерка безъ подписи, всѣ оди
наково отчаянно-безграмотныя и очевидно писанныя женщиной. Отъ кого были письмо и записки, не могъ рѣшить никогда не видавшій почерка.
Зная, что единственный наслѣдникъ моего пріятеля— одинъ дальній его родственникъ, въ эту пору находившійся за границей, человѣкъ болѣе нежели достаточ
ный и въ полномъ смыслѣ порядочный, я положилъ оставить у себя шкатулку покойнаго, исполнить, если не встрѣтится совершенной невозможности, распоря
женіе о пей завѣщателя, и сказать о томъ наслѣднику при свиданіи или написать къ нему.
Во время возни съ похоронами я позвалъ горничную, и опять обратился къ пей:
— О комъ же это говорилъ Иванъ Степанычъ? Вѣдь, онъ у тебя велѣлъ спросить?
— ІІу ее совсѣмъ, отвѣчала Марина (такъ зовутъ эту женщину) такъ же гнѣвно, какъ первый разъ.
— Да, вѣдь, ты не знаешь, мой свѣтъ: онъ поручилъ мнѣ отдать ей шкатулку, въ которой много денегъ.
— Вотъ еще ей деньги! бросить ихъ, сударь, лучше, либо нищимъ отдать. А то ей! Сгубила барина-то, какъ есть сгубила; она сго, окаянная, въ гробь свела. И я-то что черезъ нее грѣха приняла....
Марина заплакала, а разговоръ нашъ прервалъ кто-то. Отдалъ я послѣдній долгъ М —ну, и въ тотъ же день,
совершенно неожиданно, былъ вынужденъ отлучиться изъ Москвы. Вернувшись очень скоро, я предположилъ отыскать Марину, чтобы добиться, наконецъ, толку отъ нея. fl послалъ на бывшую квартиру М — на, и велѣлъ сказать, чтобы пришла горничная.
Отвѣтъ былъ такой: Марина на другой день похоронъ М — на ушла, и съ тѣхъ поръ ея не видали въ домѣ.
Разумѣется, я остался очень недоволенъ отвѣтомъ. Надо же мнѣ было отыскать Марину во что бы пн стало. Не успѣлъ я однакожь, для этого предпринять ничего еще, въ одно невмносимо*-жаркое утро прошла
го іюля слуга мой поставилъ передо мною огромный крендель—съ объясненіемъ, что его принесла Марина, и желаетъ имѣть счастіе поздравить меня съ своимъ ангеломъ.
Я такъ обрадовался, что оттолкнулъ отъ себя стодеенгое описаніе одного изъ послѣднихъ...................
Людовика-Наполеона, которое въ эту минуту вкушалъ
изъ «Novel», п, велѣвъ позвать Марину, обратился Къ ней съ слѣдующею рѣчью:
— Хороша ты, мать моя. Совсѣмъ пропала, а мы тебя тутъ ищемъ.
— Къ Троицѣ, сударь, ходила, а таперича при мѣстѣ нахожусь, отвѣчала она. — Поздравить пришла вашу милость съ своимъ ангеломъ, по Ивану Степаны
чу,—какъ вы имъ по дружеству доводитесь,—царство ому небесное!...
— За это тебѣ, спасибо... Садись-ка, потолкуемъ съ тобой. Вѣдь мнѣ тебя нужно.
Послѣ ие малыхъ церемоній, Марина прилѣпилась къ краюшку стула.
— Скажи жь ты мнѣ, продолжалъ я,—кто эта Юлппька, о которой мнѣ говорилъ Иванъ Степанычъ?
На этогь разъ Марина отвѣчала, ужь не знаю почему, безъ оговорокъ.
— Юлія Петровна-съ, нешто вы не изволите знать? — Не знаю.
«Неужели, пришло мнѣ тогда на умъ, это та самая красавица, на которую я засматривался не одинъ разъ и которой всегда инстинктивно боялся? Неужели
предчувствія мои относительно этой женщины сбылись надъ моимъ бѣднымъ пріятелемъ?»
— Какъ же-съ, продолжала Марина, будто отвѣчая на мои мысленные вопросы, — Иванъ-то Степанычъ съ прошлой осени, годъ вотъ будетъ, стали ѣздить къ намъ.
— Какая опа изъ себя? спросилъ я, напередъ увѣренный, что Марина, какъ и всѣ ей подобные, ужь Богъ вѣсть почему, ни за что не сумѣетъ своимъ опи
саніемъ дать мнѣ достаточное понятіе, но которому бы я могъ узнать та ли эта женщина, которую я предполагаю, или не та.
— Какъ сказать? бравая такая изъ себя.... — Брюнетка? черная?
— Оно не то что черная. А волоса, знать, черные. Только худа больно... Онѣ вч. этихъ мѣстахъ всегда подкладываютъ.
Горничная показала на грудь. — Хороша изъ лица?
— Господа хвалятъ, оченно хвалятъ. Иваиъ-то Степаныч ь, сердешный, бывало: «эдакой, говоритъ, и на семъ свѣтѣ нѣтъ». Ручки, пояски цѣлуетъ. А по нашему, нельзя сказать, что хороша.
Что бы вы поняли но этимъ примѣтамъ? — Ты у нея, стало быть, жила?
— До самаго до эвтаго случаю. А тутъ ужь, какъ случилось, отошла.
— И долго ты у нея жила?
— Долго, сударь, года съ четыре будетъ никакъ, или больше. Отходила я, тутъ опять присылаютъ: «Марииушка, голубушка, я, говоритъ, завсегда тебя люблю.