«На утро-то я прихожу къ Ивану Степанычу, — они и вовсе больны.
«Пришла я домой. Таково мнѣ на нее противно—горюшка ей мало: чувствія-то, значитъ, нѣтъ. И хлѣбасоли не помнитъ.
«— Пожалуйте, говорю, мнѣ, сударыня, расчетъ-съ. «— Что жь это, говоритъ, не хочешь ты у меня жить? Мнѣ это оченно непріятно.
«—Не желаю, молъ, сударыня.
«— Это ты, говоритъ, Ивану Степанычу сказала. «А я:
«— Сколько, молъ, сударыня, вору ни воровать, все надо попасться.
«— Однакожь, ты, говоритъ, отвѣчать умѣешь. «Только всего и сказала-съ.
«Дали они мнѣ расчетъ-съ. Зашлаt я къ Ивану Степанычу, проститься думала, да насчетъ мѣста случай бы какой. Они мнѣ приказали остаться.
«А тутъ какъ все хуже да хуже. «Говорятъ мнѣ разъ баринъ:
«— Мало мы, видно, съ тобой, Марииушка, пожили. «— Воля, говорю, Господня, батюшка Иванъ Степанычъ.
«Хуже да хуже, такъ вотъ до вашего пріѣзду-съ. «Царство небесное!
«А все, я такъ думаю, Полька ли Жидовка ли, Питалина ІІетровна-съ... Змѣя!..»
Марина кончила, въ знакъ чего вскочила со стула, будто но приказу или отъ пружины.
— Гдѣ жь она теперь живетъ, Юлія-то Петровна? спросилъ я.
— Узнать можио-съ: они съ этой-то квартеры съѣхали. Хозяйка согнала. Такая тебѣ у нихъ, сказыва
ли, на дворѣ-то брань пошла. Хозяйка говоритъ: «я не желаю, чтобы домъ мой таковъ былъ.» А Юлія Петровна имъ на оборотъ-съ.
— Такъ узнай же ты мнѣ адресъ Юліи Петровны.
— Безпремѣнно, сударь, узнаю. Только денегъ, сударь, истиннымъ Богомъ, давать не извольте. Душегубка !...
Дня черезъ три, Марина принесла мнѣ адресъ Юліи Петровны и сообщила ея настоящее имя: Юлія Петров
на было пот lie guerre этой дамы—цивилизованный обычай, перенесенный къ намъ съ запада вмѣстѣ съ водвореніемъ у насъ въ видѣ касты экзотическаго цвѣтка — камеліи.
Конечно, не было ни малѣйшаго сомнѣнія, что Юлія Петровна, о которой разсказывала Марина, именно та Юлинька, которую разумѣлъ мой покойный пріятель: онъ самъ велѣлъ спросить о ней у Марины. ІІо мнѣ,
захотѣлось какъ можно больше доказать себѣ ея і^еп- ИЩ и, увѣренный, что письмо и записки, найденныя мною въ шкатулкѣ М —на, писаны рукою Юліи Пе
тровны, — пусть настоящее ея имя останется тайной — я написалъ записку къ ней, въ которой просилъ ее назначить мнѣ у себя немедленное свиданіе по дѣлу, чрезвычайно для нея важному,—а отвѣчать мнѣ, хоть въ двухъ словахъ, письменно, чтобы мой посланный, по безпамятливости, не напуталъ чего.
Отвѣтъ, полученный мною отъ Юліи Петровны, былъ написань тѣми же гіероглиФами, какъ и письма не
сессера. Не возможно было такъ поддѣлать руку нарочно. Меня просили пожаловать въ тотъ же день въ 6 часовъ.
Вооружившись шкатулкой со всѣмъ, что содержала она въ минуту кончины М — на, я отправился, призна
юсь, не безъ любопытства посмотрѣть поближе на Юлію Петровну. Помимо того, что она интересовала меня какъ виновница увлеченія моего хорошаго пріятеля, который, по своей нервозности и всегда печальному при неудачахъ лиризму, нерасчетливо потратилъ на нее слишкомъ много своей энергіи и жизненныхъ силъ, — я ощущаю необъяснимое удовольствіе, когда мнѣ представляется случай познакомиться съ какою бы ни было моральною аномаліею, и я могу хоть на нѣсколько минутъ предаться ея внимательному изслѣдованію.
Когда я позвонилъ у квартиры Юліи Петровны, мнѣ отворила горничная, и сказала: — ІІожалуйте-съ.
Въ третьей комнатѣ, видно мнѣ было, сидѣла та самая красавица, па которую я столько разъ засматривался.
Да, эхо была оиа. Я не могъ не узнать ея, не смотря на густой слой бѣлилъ, которымъ, быть можетъ, Юлія Петровна сочла священнымъ долгомъ почтить мой визитъ. Но изъ этой несчастной маски свѣтились Два чудные глаза, и когда Юлія Петровна встала со своего мѣста на встрѣчу мнѣ, я, глядя на ея волосы, ручку, станъ и всю Фигуру, забылъ о неудачныхъ прикра
сахъ кожи, и подумалъ: Дюма-сынъ посвятилъ бы тебѣ диѳирамбъ; Гюго, взглянувъ на тебя, сказалъ бы чтонибудь подъ-стать вотъ этому:
On voil tout се que derobe
Voile ou robe; Dans ses yeux d’azur en feu
Son regard que rien no voile
Est l’etoile
Qui brille an fond d’ un ciel bleu!»
Повторяю, за исключеніямъ бѣлилъ, она была великолѣпна.
Юлія Петровна встала; въ то же время залаяла на меня крошечная и прескверная собачка, не знаю откуда взявшаяся.
— Молчи, Кадошка, замѣтила хозяйка, и вступила
«Пришла я домой. Таково мнѣ на нее противно—горюшка ей мало: чувствія-то, значитъ, нѣтъ. И хлѣбасоли не помнитъ.
«— Пожалуйте, говорю, мнѣ, сударыня, расчетъ-съ. «— Что жь это, говоритъ, не хочешь ты у меня жить? Мнѣ это оченно непріятно.
«—Не желаю, молъ, сударыня.
«— Это ты, говоритъ, Ивану Степанычу сказала. «А я:
«— Сколько, молъ, сударыня, вору ни воровать, все надо попасться.
«— Однакожь, ты, говоритъ, отвѣчать умѣешь. «Только всего и сказала-съ.
«Дали они мнѣ расчетъ-съ. Зашлаt я къ Ивану Степанычу, проститься думала, да насчетъ мѣста случай бы какой. Они мнѣ приказали остаться.
«А тутъ какъ все хуже да хуже. «Говорятъ мнѣ разъ баринъ:
«— Мало мы, видно, съ тобой, Марииушка, пожили. «— Воля, говорю, Господня, батюшка Иванъ Степанычъ.
«Хуже да хуже, такъ вотъ до вашего пріѣзду-съ. «Царство небесное!
«А все, я такъ думаю, Полька ли Жидовка ли, Питалина ІІетровна-съ... Змѣя!..»
Марина кончила, въ знакъ чего вскочила со стула, будто но приказу или отъ пружины.
— Гдѣ жь она теперь живетъ, Юлія-то Петровна? спросилъ я.
— Узнать можио-съ: они съ этой-то квартеры съѣхали. Хозяйка согнала. Такая тебѣ у нихъ, сказыва
ли, на дворѣ-то брань пошла. Хозяйка говоритъ: «я не желаю, чтобы домъ мой таковъ былъ.» А Юлія Петровна имъ на оборотъ-съ.
— Такъ узнай же ты мнѣ адресъ Юліи Петровны.
— Безпремѣнно, сударь, узнаю. Только денегъ, сударь, истиннымъ Богомъ, давать не извольте. Душегубка !...
Дня черезъ три, Марина принесла мнѣ адресъ Юліи Петровны и сообщила ея настоящее имя: Юлія Петров
на было пот lie guerre этой дамы—цивилизованный обычай, перенесенный къ намъ съ запада вмѣстѣ съ водвореніемъ у насъ въ видѣ касты экзотическаго цвѣтка — камеліи.
Конечно, не было ни малѣйшаго сомнѣнія, что Юлія Петровна, о которой разсказывала Марина, именно та Юлинька, которую разумѣлъ мой покойный пріятель: онъ самъ велѣлъ спросить о ней у Марины. ІІо мнѣ,
захотѣлось какъ можно больше доказать себѣ ея і^еп- ИЩ и, увѣренный, что письмо и записки, найденныя мною въ шкатулкѣ М —на, писаны рукою Юліи Пе
тровны, — пусть настоящее ея имя останется тайной — я написалъ записку къ ней, въ которой просилъ ее назначить мнѣ у себя немедленное свиданіе по дѣлу, чрезвычайно для нея важному,—а отвѣчать мнѣ, хоть въ двухъ словахъ, письменно, чтобы мой посланный, по безпамятливости, не напуталъ чего.
Отвѣтъ, полученный мною отъ Юліи Петровны, былъ написань тѣми же гіероглиФами, какъ и письма не
сессера. Не возможно было такъ поддѣлать руку нарочно. Меня просили пожаловать въ тотъ же день въ 6 часовъ.
Вооружившись шкатулкой со всѣмъ, что содержала она въ минуту кончины М — на, я отправился, призна
юсь, не безъ любопытства посмотрѣть поближе на Юлію Петровну. Помимо того, что она интересовала меня какъ виновница увлеченія моего хорошаго пріятеля, который, по своей нервозности и всегда печальному при неудачахъ лиризму, нерасчетливо потратилъ на нее слишкомъ много своей энергіи и жизненныхъ силъ, — я ощущаю необъяснимое удовольствіе, когда мнѣ представляется случай познакомиться съ какою бы ни было моральною аномаліею, и я могу хоть на нѣсколько минутъ предаться ея внимательному изслѣдованію.
Когда я позвонилъ у квартиры Юліи Петровны, мнѣ отворила горничная, и сказала: — ІІожалуйте-съ.
Въ третьей комнатѣ, видно мнѣ было, сидѣла та самая красавица, па которую я столько разъ засматривался.
Да, эхо была оиа. Я не могъ не узнать ея, не смотря на густой слой бѣлилъ, которымъ, быть можетъ, Юлія Петровна сочла священнымъ долгомъ почтить мой визитъ. Но изъ этой несчастной маски свѣтились Два чудные глаза, и когда Юлія Петровна встала со своего мѣста на встрѣчу мнѣ, я, глядя на ея волосы, ручку, станъ и всю Фигуру, забылъ о неудачныхъ прикра
сахъ кожи, и подумалъ: Дюма-сынъ посвятилъ бы тебѣ диѳирамбъ; Гюго, взглянувъ на тебя, сказалъ бы чтонибудь подъ-стать вотъ этому:
On voil tout се que derobe
Voile ou robe; Dans ses yeux d’azur en feu
Son regard que rien no voile
Est l’etoile
Qui brille an fond d’ un ciel bleu!»
Повторяю, за исключеніямъ бѣлилъ, она была великолѣпна.
Юлія Петровна встала; въ то же время залаяла на меня крошечная и прескверная собачка, не знаю откуда взявшаяся.
— Молчи, Кадошка, замѣтила хозяйка, и вступила