Почетный гражданинъ, Сидоръ Антиповичъ Подзатыльниковъ имѣлъ въ Козляевѣ свои колокольный заводъ и жилъ на широкую ногу. Онъ былъ вдовецъ и вдовствовалъ ровно восьмнадцагь лѣтъ. Былъ у него сынокъ,
красивенькій черноглазый юноша, большой руки Франтъ и, какъ поговаривали козляевцы, отчаянный сорванецъ и кутила, который рано или поздно, а ужь пуститъ въ трубу родительскія денежки.
Впрочемъ, если Андрей Сидоровичъ и дѣйствительно былъ отчаяннымъ кутилой, то значитъ ловко умѣлъ онъ кутить, ибо козляевцы рѣдко видали его пьянымъ, а сни
сходительный отецъ такъ былъ готовъ принять за него присягу въ томъ, что его сынокъ, окромя лафиту, да и то по маленькой самой рюмочкѣ, и въ ротъ никакого вина не принимаетъ.
Подзатыльниковъ имѣлъ огромное состояніе и былъ весьма почетнымъ лицомъ въ Козляевѣ. Жилъ онъ на колокольномъ гаводѣ, въ концѣ города, въ прехорошень
комъ каменномъ домикѣ, выстроенномъ въ одинъ этажъ,
но со всѣми удобствами для солиднаго вдовца. А сынокъ его помѣщался въ противоположномъ концѣ огромнаго двора, въ двухъ-этажномъ каменномъ домѣ; имѣлъ отдѣльную прислугу, держалъ своихъ лошадей, купленныхъ на батюшкинъ счетъ, конечно, и видался съ отцомъ только во время обѣда и ужина, да за чаемъ, утреннимъ и вечернимъ.
Такъ вотъ его-то имянины праздновала козляевская молодежь, праздновала на просторѣ да на свободѣ, потому что самъ Сидоръ Антииовичъ давнымъ давно удалился отъ
имянинника на спокой, оставивши его допировывать съ закадычными друзьями день своего ангела. Ну, и пиро
вали друзья! Священный долгъ воздержанія, налагаемый такимъ страшнымъ постомъ, каковъ великій, былъ ради пріятельскихъ имянинъ въ полномъ смыслѣ нарушенъ. По все-таки эги кутящіе молокососы были воспитаны съ малыхъ лѣтъ въ страхѣ божіемъ, а потому и не могли не чувствовать, какую тяжкую вину совершаютъ они и, къ
чести ихъ нужно сознаться, что, приступая, или даже только что намѣреваясь приступить къ столь беззаконной попойкѣ, всѣ они единодушно положили между собой непремѣнно покаяться въ этомъ на исповѣди.
Головы пирующихъ разгорячены до предпослѣдняго градуса. Но пройдетъ еще одинъ часъ, много-много полтора, и всѣ эти бодро-нриподиятыя головы безсильно поникнутъ, всѣ эти энергичныя физіономіи покроются сумракомъ апатіи, такъ что даже скверно будетъ смотрѣть, на ихъ сонныя, поглупѣвшія лица.
Въ настоящій моментъ, всѣ эти будущіе трупы веселс посиживали вокругъ большаго круглаго стола, усгавлен
наго великимъ множествомъ разнокалиберныхъ бутылокъ. Лежавшая подъ бутылками на столѣ бѣлая скатерть была засорена табачнымъ пепломъ, окурками папиросъ, кусками иеклеваннаго и бѣлаго хлѣба, колбасной кожурой и проч.
и проч., и, въ довершенье всего, залита разноцвѣтнымъ виномъ и водкой.
Часу этакъ въ одиннадцатомъ вечера, имяиинникъ, сидѣвшій посреди гостей за столомъ, внезапно припод
нялся со стула, выступилъ на середину комнаты, хватилъ со всего розмаха рюмкой, предварительно опорожненной, о-полъ и вскричалъ:
— Э! чортъ... господа! а вѣдь нужно же теперича ознаменовать чѣмъ нибудь сегоднишній вечеръ? Неужли-жь онъ такъ у насъ даромъ и пропадетъ, безъ всякаго то-есь карамболя?
Всѣ гости приподняли головы, обернулись къ имяниннику и съ вопросительнымъ безмолвіемъ остановили на немъ своь пьяные взоры.
— Какъ, братцы вы мои, думаете? спрашивалъ имянинішкъ.
— А вѣдь это, братъ, ты хорошо выдумалъ, ей-богу хорошо! отозвались гости. — Значитъ идетъ? — Идетъ!
— Съ карамболемъ?
— Да еще съ какимъ—страсть!
— Ладно! Ну, теперь вашъ чередъ, братцы вы мои, изобрѣтать насчетъ то-есь какой нибудь этакой штуки,
которую мы учинять должны. Говорите, что бы такое намь отпороть, да лишь бы только оно позабористѣй вышло, покруче знаете ли того, покруче!...
— Ну что? черезъ минуту спросилъ имянинникз— А что?
— Да что! выдумали, чго-ли?
— М-мн-нѣтъ! маленько еще нать подумать, потому не того... плохо зиашь ли ѵзъ башки-то лѣзетъ.
— Эхъ вы! упрекнулъ именинникъ. — Ну, думайте. Такъ ужь и быть! еще двѣ минуты сроку даю.
Гости опять задумались.
— Ну что, выдумали? снустя немного спросилъ имянинникъ.—Неужли-жь нѣтъ еще? Эхъ, братцы! да вѣдь это ужь срамота выходитъ. Неужли въ васъ на эстолько мозгу не хватаетъ? А вѣдь всѣ вы у меня головы кажись умныя... страмъ, братцы!
Всѣ оборотились къ нему и съ любопытствомъ ожи
единственный сынокъ и любимецъ, Андрей Сидоровичъ,
красивенькій черноглазый юноша, большой руки Франтъ и, какъ поговаривали козляевцы, отчаянный сорванецъ и кутила, который рано или поздно, а ужь пуститъ въ трубу родительскія денежки.
Впрочемъ, если Андрей Сидоровичъ и дѣйствительно былъ отчаяннымъ кутилой, то значитъ ловко умѣлъ онъ кутить, ибо козляевцы рѣдко видали его пьянымъ, а сни
сходительный отецъ такъ былъ готовъ принять за него присягу въ томъ, что его сынокъ, окромя лафиту, да и то по маленькой самой рюмочкѣ, и въ ротъ никакого вина не принимаетъ.
Подзатыльниковъ имѣлъ огромное состояніе и былъ весьма почетнымъ лицомъ въ Козляевѣ. Жилъ онъ на колокольномъ гаводѣ, въ концѣ города, въ прехорошень
комъ каменномъ домикѣ, выстроенномъ въ одинъ этажъ,
но со всѣми удобствами для солиднаго вдовца. А сынокъ его помѣщался въ противоположномъ концѣ огромнаго двора, въ двухъ-этажномъ каменномъ домѣ; имѣлъ отдѣльную прислугу, держалъ своихъ лошадей, купленныхъ на батюшкинъ счетъ, конечно, и видался съ отцомъ только во время обѣда и ужина, да за чаемъ, утреннимъ и вечернимъ.
Такъ вотъ его-то имянины праздновала козляевская молодежь, праздновала на просторѣ да на свободѣ, потому что самъ Сидоръ Антииовичъ давнымъ давно удалился отъ
имянинника на спокой, оставивши его допировывать съ закадычными друзьями день своего ангела. Ну, и пиро
вали друзья! Священный долгъ воздержанія, налагаемый такимъ страшнымъ постомъ, каковъ великій, былъ ради пріятельскихъ имянинъ въ полномъ смыслѣ нарушенъ. По все-таки эги кутящіе молокососы были воспитаны съ малыхъ лѣтъ въ страхѣ божіемъ, а потому и не могли не чувствовать, какую тяжкую вину совершаютъ они и, къ
чести ихъ нужно сознаться, что, приступая, или даже только что намѣреваясь приступить къ столь беззаконной попойкѣ, всѣ они единодушно положили между собой непремѣнно покаяться въ этомъ на исповѣди.
II такъ, пирушка въ полномъ разгарѣ.
Головы пирующихъ разгорячены до предпослѣдняго градуса. Но пройдетъ еще одинъ часъ, много-много полтора, и всѣ эти бодро-нриподиятыя головы безсильно поникнутъ, всѣ эти энергичныя физіономіи покроются сумракомъ апатіи, такъ что даже скверно будетъ смотрѣть, на ихъ сонныя, поглупѣвшія лица.
Въ настоящій моментъ, всѣ эти будущіе трупы веселс посиживали вокругъ большаго круглаго стола, усгавлен
наго великимъ множествомъ разнокалиберныхъ бутылокъ. Лежавшая подъ бутылками на столѣ бѣлая скатерть была засорена табачнымъ пепломъ, окурками папиросъ, кусками иеклеваннаго и бѣлаго хлѣба, колбасной кожурой и проч.
и проч., и, въ довершенье всего, залита разноцвѣтнымъ виномъ и водкой.
Часу этакъ въ одиннадцатомъ вечера, имяиинникъ, сидѣвшій посреди гостей за столомъ, внезапно припод
нялся со стула, выступилъ на середину комнаты, хватилъ со всего розмаха рюмкой, предварительно опорожненной, о-полъ и вскричалъ:
— Э! чортъ... господа! а вѣдь нужно же теперича ознаменовать чѣмъ нибудь сегоднишній вечеръ? Неужли-жь онъ такъ у насъ даромъ и пропадетъ, безъ всякаго то-есь карамболя?
Всѣ гости приподняли головы, обернулись къ имяниннику и съ вопросительнымъ безмолвіемъ остановили на немъ своь пьяные взоры.
— Какъ, братцы вы мои, думаете? спрашивалъ имянинішкъ.
— А вѣдь это, братъ, ты хорошо выдумалъ, ей-богу хорошо! отозвались гости. — Значитъ идетъ? — Идетъ!
— Отколимъ штуку? — Отколимъ!
— Съ карамболемъ?
— Да еще съ какимъ—страсть!
— Ладно! Ну, теперь вашъ чередъ, братцы вы мои, изобрѣтать насчетъ то-есь какой нибудь этакой штуки,
которую мы учинять должны. Говорите, что бы такое намь отпороть, да лишь бы только оно позабористѣй вышло, покруче знаете ли того, покруче!...
Гости призадумались.
— Ну что? черезъ минуту спросилъ имянинникз— А что?
— Да что! выдумали, чго-ли?
— М-мн-нѣтъ! маленько еще нать подумать, потому не того... плохо зиашь ли ѵзъ башки-то лѣзетъ.
— Эхъ вы! упрекнулъ именинникъ. — Ну, думайте. Такъ ужь и быть! еще двѣ минуты сроку даю.
Гости опять задумались.
— Ну что, выдумали? снустя немного спросилъ имянинникъ.—Неужли-жь нѣтъ еще? Эхъ, братцы! да вѣдь это ужь срамота выходитъ. Неужли въ васъ на эстолько мозгу не хватаетъ? А вѣдь всѣ вы у меня головы кажись умныя... страмъ, братцы!
— Я выдумалъ!!! крикнулъ одинъ изъ гостей, который былъ значительно пьянѣй прочихъ.
Всѣ оборотились къ нему и съ любопытствомъ ожи