По небу откуда-то издали и куда-то вдаль неслись тяжелыя, суровыя, совсѣмъ не весеннія тучи. Шелъ дож
дикъ. Не успѣвшія еще перебраться на дачу вороны кар
кали тоскливо. Грязь была вездѣ—надъ головами, подъ ногами и даже въ сердцахъ несчастливцевъ, лишенныхъ средствъ запастись зонтикомъ, но понуждаемыхъ вопіющей необходимостью прогуляться нѣсколько верстъ подъ даровой душей.
Съ эту еще не совсѣмъ позднюю пору пробирался по грязному, ухабистому тротуару глухаго переулка одинъ изъ такихъ несчастливцевъ—маленькій, бѣдный, сгорб
ленный чиновникъ. Онъ шелъ торопливо, шлепая огромными мокроступами, заботливо прижимая къ сердцу ды
Повернувъ въ калитку двухъ-этажнаго дома, чиновникъ поскользнулся и, машинально ухватившись за косякъ,
чтобъ не упасть, сердито плюнулъ; потомъ проборматалъ что-то и осторожно спустился по нѣсколькимъ изломаннымъ ступенькамъ къ двери маленькой комнатки нижняго этажа.
— Ну, Лизокъ, здравствуй!—весело сказалъ онъ, положивъ нортФель на кипы бумагъ и осторожно снимая съ себя старенькое пальто;—что не весела?...
Она поняла голову и болѣзненно улыбнулась ему.
— Что не весела? — продолжалъ онъ, иристально смотря на нее;—развѣ опять ничего нѣтъ?...
— Чему-жь быть-то?—отвѣчала Лизокъ вполголоса, словно про себя;—самъ знаешь, Миша,—ничего... Ходила давеча въ магазинъ—еще нѣтъ, говорятъ, такой работы, чтобъ по васъ....
— Гмъ, скверно! А ты, Лизокъ, все-таки не горюй: нынче я тебѣ новость скажу, веселую такую, веселѣй нраздиика....
11о Лизокъ, по-видимому, короче знакома была съ веселыми новостями, чѣмъ съ праздниками, потому что не обратила ни малѣйшаго вниманія на радостное потиранье рукъ мужа и продолжала грустно смотрѣть въ землю.
— Супруга моя возлюбленная, кость отъ костей моихъ и плоть отъ плоти моея, — началъ онъ комически-нѣж
нымъ тономъ, становясь противъ нея въ позѣ перваго любовника цровинціальныхъ сценъ;—вниди же, наконецъ, въ радость супруга твоего! Къ чому безнадежно опус
тила ты руки по швамъ?... Почто надула свои алыя
губки?... Что привлекаетъ прелестные взоры твои на полъ?.,. Какая уродливая кисть провела эту непотребную морщинку на бѣлоснѣжномъ лбу твоемъ?... Рцы ми слово твердо, отвѣтствуй!... Молчишь? Ну, такъ слушай же: благовѣрный супругъ твой съ радостымъ біеніемъ любящаго тебя сердца намѣренъ сообщить тебѣ новость ве
ликой важности, новость, въ сравненіи съ которой трескъ мексиканскаго престола нуль....
Лизокъ вскинула на него удивленный взглядъ: непривычно-веселый тонъ рѣчи видимо поразилъ ее.
— Ужь не за смѣту ли получилъ?
— Не находилъ я никакого бумажника.
— Да говори же толкомъ! —Она начинала сердиться.— Къ наградѣ что ли представленъ?...
— Ты угадала, олицетворенная проницательность! — вскричалъ онъ торжественно и бросился было къ женѣ, но въ это время онять пошевелился будущій чішовникъ,
и Миша, хлопнувъ себя по лбу, осторожно опустился на стулъ. — Ты угадала, возлюбленная моя,—продолжалъ
онъ шоиотомъ,—и я сейчасъ разцѣлую тебя за это отъ всего моего радующагося сердца. Но прежде — накор
ми ты меня, успокой мое негодующее, неблагодарное чрево!...
— Накормить? Чѣмъ тебя я накормлю? Отъ обѣда— самъ знаешь—ничего не осталось..,.
— Ничего? II хлѣба нѣтъ? — И хлѣба нѣтъ.
— А я думалъ было иоиировать нынче на радостяхъ,—
началъ онъ своимъ обыкновеннымъ тономъ, тѣмъ тономъ, которымъ говорятъ лишь бѣдные, сгорбленные чиновнички, незнающіе въ жизни другой радости, кромѣ лихой вы
сыпки въ праздникъ послѣ обѣда съ говядиной. — Какъ же быть?... А мнѣ, какъ на зло, пуще прежняго за
кончилъ онъ, искоса бросая на жену нерѣшительный взглядъ.
— Да что закладывать-то?.. Вѣдь, все уже перетаскали къ жиду...
Онъ вздохнулъ и украдкой осмотрѣлъ стѣны комнаты. Взглядъ его остановился наконецъ на углу съ образами.
— Давеча жидъ попался, говоритъ—выкупайте, а то продавать стану,—продолжала Лизокъ, не глядя на мужа;—а чѣмъ выкупать? До мѣсяца еще сколько осталось. Денегъ ни гроша, а тутъ еще—жить надо....
— Я нотъ что думаю, Лизокъ, — опять вздохнулъ Мйша;— оно, конечно, вещь священная.... родительское благословеніе... ты такъ и скажи ему, что это родительское благословеніе, что мы ие оставимъ ее, выкупимъ непремѣнно...
— Да ты про что говоришь?
дикъ. Не успѣвшія еще перебраться на дачу вороны кар
кали тоскливо. Грязь была вездѣ—надъ головами, подъ ногами и даже въ сердцахъ несчастливцевъ, лишенныхъ средствъ запастись зонтикомъ, но понуждаемыхъ вопіющей необходимостью прогуляться нѣсколько верстъ подъ даровой душей.
Съ эту еще не совсѣмъ позднюю пору пробирался по грязному, ухабистому тротуару глухаго переулка одинъ изъ такихъ несчастливцевъ—маленькій, бѣдный, сгорб
ленный чиновникъ. Онъ шелъ торопливо, шлепая огромными мокроступами, заботливо прижимая къ сердцу ды
рявую портфель съ бумагами и самъ прижимаясь къ стѣнкѣ, чтобъ не очень ужь промокли и бумаги, и ветхое пальто.
Повернувъ въ калитку двухъ-этажнаго дома, чиновникъ поскользнулся и, машинально ухватившись за косякъ,
чтобъ не упасть, сердито плюнулъ; потомъ проборматалъ что-то и осторожно спустился по нѣсколькимъ изломаннымъ ступенькамъ къ двери маленькой комнатки нижняго этажа.
— Ну, Лизокъ, здравствуй!—весело сказалъ онъ, положивъ нортФель на кипы бумагъ и осторожно снимая съ себя старенькое пальто;—что не весела?...
Она поняла голову и болѣзненно улыбнулась ему.
— Что не весела? — продолжалъ онъ, иристально смотря на нее;—развѣ опять ничего нѣтъ?...
— Чему-жь быть-то?—отвѣчала Лизокъ вполголоса, словно про себя;—самъ знаешь, Миша,—ничего... Ходила давеча въ магазинъ—еще нѣтъ, говорятъ, такой работы, чтобъ по васъ....
— Гмъ, скверно! А ты, Лизокъ, все-таки не горюй: нынче я тебѣ новость скажу, веселую такую, веселѣй нраздиика....
11о Лизокъ, по-видимому, короче знакома была съ веселыми новостями, чѣмъ съ праздниками, потому что не обратила ни малѣйшаго вниманія на радостное потиранье рукъ мужа и продолжала грустно смотрѣть въ землю.
— Супруга моя возлюбленная, кость отъ костей моихъ и плоть отъ плоти моея, — началъ онъ комически-нѣж
нымъ тономъ, становясь противъ нея въ позѣ перваго любовника цровинціальныхъ сценъ;—вниди же, наконецъ, въ радость супруга твоего! Къ чому безнадежно опус
тила ты руки по швамъ?... Почто надула свои алыя
губки?... Что привлекаетъ прелестные взоры твои на полъ?.,. Какая уродливая кисть провела эту непотребную морщинку на бѣлоснѣжномъ лбу твоемъ?... Рцы ми слово твердо, отвѣтствуй!... Молчишь? Ну, такъ слушай же: благовѣрный супругъ твой съ радостымъ біеніемъ любящаго тебя сердца намѣренъ сообщить тебѣ новость ве
ликой важности, новость, въ сравненіи съ которой трескъ мексиканскаго престола нуль....
Лизокъ вскинула на него удивленный взглядъ: непривычно-веселый тонъ рѣчи видимо поразилъ ее.
— Ужь не за смѣту ли получилъ?
— За смѣту? О, пѣтъ: то—еще въ прекрасномъ, розовомъ далекѣ.
— Ну, такъ бумажникъ нашелъ?...
— Не находилъ я никакого бумажника.
— Да говори же толкомъ! —Она начинала сердиться.— Къ наградѣ что ли представленъ?...
— Ты угадала, олицетворенная проницательность! — вскричалъ онъ торжественно и бросился было къ женѣ, но въ это время онять пошевелился будущій чішовникъ,
и Миша, хлопнувъ себя по лбу, осторожно опустился на стулъ. — Ты угадала, возлюбленная моя,—продолжалъ
онъ шоиотомъ,—и я сейчасъ разцѣлую тебя за это отъ всего моего радующагося сердца. Но прежде — накор
ми ты меня, успокой мое негодующее, неблагодарное чрево!...
— Накормить? Чѣмъ тебя я накормлю? Отъ обѣда— самъ знаешь—ничего не осталось..,.
— Ничего? II хлѣба нѣтъ? — И хлѣба нѣтъ.
Пригорюнился и Миша.
— А я думалъ было иоиировать нынче на радостяхъ,—
началъ онъ своимъ обыкновеннымъ тономъ, тѣмъ тономъ, которымъ говорятъ лишь бѣдные, сгорбленные чиновнички, незнающіе въ жизни другой радости, кромѣ лихой вы
сыпки въ праздникъ послѣ обѣда съ говядиной. — Какъ же быть?... А мнѣ, какъ на зло, пуще прежняго за
хотѣлось есть__ Заложить бы что-нибудь?... робко
кончилъ онъ, искоса бросая на жену нерѣшительный взглядъ.
— Да что закладывать-то?.. Вѣдь, все уже перетаскали къ жиду...
Онъ вздохнулъ и украдкой осмотрѣлъ стѣны комнаты. Взглядъ его остановился наконецъ на углу съ образами.
— Давеча жидъ попался, говоритъ—выкупайте, а то продавать стану,—продолжала Лизокъ, не глядя на мужа;—а чѣмъ выкупать? До мѣсяца еще сколько осталось. Денегъ ни гроша, а тутъ еще—жить надо....
— Я нотъ что думаю, Лизокъ, — опять вздохнулъ Мйша;— оно, конечно, вещь священная.... родительское благословеніе... ты такъ и скажи ему, что это родительское благословеніе, что мы ие оставимъ ее, выкупимъ непремѣнно...
— Да ты про что говоришь?