Ероховъ взглянулъ на спящаго, у котораго язь-за одѣяла торчалъ одинъ лишь горбатый носъ, съ клочкомъ сѣдыхъ усовъ, да нолбороды высовывалось изъ-подъ складки.
— Будить-то страшно, замѣтила Ульяна Епимаховна, кинувъ на уптеръ-ОФицера пугливый взглядъ.
— А ничего, попытаемъ, сказалъ Ероховъ и наклонился къ городскому головѣ.
— Ваше степенство!... ваше етепенство! ваше степенство! вполголоса началъ Ероховъ.
Никакого отвѣта не было.
Ваше степенство! а ваше степенство! заговорилъ Аника Ероховъ нѣсколько громче и рискнулъ ткнуть Акилу Брехова двумя пальцами въ спину.
— Ваше степенство! а ваше степенство!...
Его степенство сильно потянулъ въ себя носомъ воздухъ и, не раскрывая очей, повернулся съ бока на спину, отчего лубовая кровать сильно заскрипѣла.
•— Ваше степенство! Акула Луппычъ!... ваше степенство!
Его степенство по-нрежпему только свистѣлъ носомъ ц больше ничего.
— Сонъ-атъ какой! замѣтилъ Ероховъ, обратясь къ Ульянѣ Еиимаховпѣ.
— Да, батюшка. Такъ-то вотъ онъ завсегда спитъ. — Ваше степенство! ваше степенство!...
И жосткіе пальцы Аники Ерохова утопли въ полномъ и мягкомъ плечѣ Акилы Брехова.
— Акула Луппычъ! Акула Луппычъ!
— Хм-м-мы ! промычалъ Акила Лунновичъ густой октавой.
— Пожаръ въ городѣ! — Хм-м-м...
— Пожаръ, говорю... въ набатъ бьютъ. — Хм-м-м...
— Быотъ въ набатъ! Встаньте.
— Убью!... рявкнулъ Акила Лушювичъ, но не шевельнулся и не раскрылъ даже глазъ.
Ульяна Епимаховна вздрогнула и попятилась.
— Ваше степенство! ваше степенство! своимъ чередомъ иродол?калъ неустрашимый унтеръ-ОФицеръ.
По его степенство, на одинъ моментъ выведенный изъ глубины крѣпкаго сна, опять погрузился въ нее и спальня но-ирежнему оглашалась густымъ басовымъ храпомъ.
— Ваше степенство!,.. Акула Луппычъ! Акула Луппычъ!
— Прочь!... распр... м-міш... снова рявкнулъ Акила Лушіовнчъ и тутъ же замычалъ что-то.
— Ваше степенство! встаньте! встаньте, говорю!... встаньте...
— Отвяжись! убыо!... крикнулъ въ полуснѣ Акила Бреховъ и лягнулъ ногой, а йотомъ началъ плотнѣе закутываться въ одѣяло.
— Вотъ такъ сонъ! промолвилъ Аника Ероховъ и отеръ рукавомъ вспотѣвшій лобъ.
Ульяна Епимаховна стояла въ нѣкоторомъ отдаленіи со свѣчей въ рукахъ и съ плачевно-испуганной гримасоі наблюдала за ходомъ всей этой сцены.
Съ минуту постоявши надъ Бреховымъ неподвижно, Ероховъ потомъ засучилъ рукава и снова началъ расталкивать городскаго голову.
— Да встаньте, Акула Луппычь! встаньте, сударь вы мой! встаньте ваше степенство!
— Да нонѣ что! грозно вскричалъ Акила Лупповичь, не разскрывая впрочемъ очей своихъ. —Что нонѣ?
— Пятница, ваши степенство, отозвался Ероховъ.
— Попѣ чай постъ великій... развѣ же подобаетъ... Вотъ погоди ты у меня, дай-ка мнѣ встать-то... всѣ ребра переломаю...
-— Вонъ вѣдь какія онъ слова-то говорить! печально промолвила Ульяна Епимаховна.
— Ваше степенство!... Акула Луппычъ!...
По Акила Луппычъ повернулся со спины на бокъ, отчего кровать сильно скрипнула.
— Ахъ ты, отецъ небесный! съ сокрушеньемъ произнесъ унтеръ-ОФицеръ.—Сонъ-отъ какой, страсть просто! Акула Луппычъ! Акула Луппычъ!...
Акила Луппычъ брыкнулъ ногой; кровать хрустнула и задрожалъ шкэфъ, чуть слышно прозвенѣвши посудой.
— Что-жь эфто, Господи! изумлялся унтеръ-ОФицеръ, посматривая широко-раскрытыми глазами на городскаго голову. —Отродясь этакаго сиа не видывалъ.
— Ваше степенство! да вы хоша глазки-то свои на минуту раскройте!
Но его степенство только плотнѣе закутался въ одѣяло, да еще сильнѣй захрапѣлъ.
Аника Ероховъ опустилъ руки и повергся въ совершенное отчаяніе.
— Еще бы одинъ стаканчикъ хватить для смѣлости, подумалъ онъ про себя,—тогда ужь безпремѣнно разбудилъ бы!
V
гдѣ пожаръ?
Въ то время, какъ унтеръ-ОФицеръ Аника Ероховъ будилъ городскаго голову Акилу Брехова и никакъ не могъ добудиться,—въ то время, говорю я, на каланчѣ и трехъ
колокольняхъ съ такимъ азартомъ жарили въ набатъ, что едва ли кто, кромѣ Акилы Брехова, въ состояиіи былъ бы не соскочить горошкомъ съ постели.
Всѣ мало-мальски владѣвшіе своими ногами козляевцы повыскакали изъ своихъ домовъ и съ великимъ ужасомъ озирались во всѣ стороны.
— Что этта, Господи! отецъ милосердый! матушка Тихвинская заступница! безсмысленно шептали одни и поминутно вздрагивали отъ холодя.
Другіе взлѣзали на крыши домовъ и нигдѣ не замѣчая зарева, принимались обѣими руками протирать свои глаза.
— Гдѣ-жь, братцы, пожаръ-то? спрашивали оші другъ У друга.
По никто изъ козляевцевъ не могъ указать, гдѣ онъ, куда онъ, въ самомъ дѣлѣ, спрятался.
Не смотря на это послѣднее обстоятельство, въ разныхъ уголкахъ города Козляева, многіе изъ черезчуръ
ужъ струсившихъ гражданъ вытаскивали изъ домовъ свои пожитки и сваливали ихъ въ одну кучу на дворахъ и на улицахъ. Много тутъ было перебито, переломано и пе
репорчено всякаго добра! Но пострадала ае одна токмо домашняя утварь, не одна, такъ сказать, неодушевленная вещественность. Порядкомъ также досталось всяческой ломки на долю тѣхъ хотя и одушевленныхъ сосудовъ, но
— Будить-то страшно, замѣтила Ульяна Епимаховна, кинувъ на уптеръ-ОФицера пугливый взглядъ.
— А ничего, попытаемъ, сказалъ Ероховъ и наклонился къ городскому головѣ.
— Ваше степенство!... ваше етепенство! ваше степенство! вполголоса началъ Ероховъ.
Никакого отвѣта не было.
Ваше степенство! а ваше степенство! заговорилъ Аника Ероховъ нѣсколько громче и рискнулъ ткнуть Акилу Брехова двумя пальцами въ спину.
— Ваше степенство! а ваше степенство!...
Его степенство сильно потянулъ въ себя носомъ воздухъ и, не раскрывая очей, повернулся съ бока на спину, отчего лубовая кровать сильно заскрипѣла.
•— Ваше степенство! Акула Луппычъ!... ваше степенство!
Его степенство по-нрежпему только свистѣлъ носомъ ц больше ничего.
— Сонъ-атъ какой! замѣтилъ Ероховъ, обратясь къ Ульянѣ Еиимаховпѣ.
— Да, батюшка. Такъ-то вотъ онъ завсегда спитъ. — Ваше степенство! ваше степенство!...
И жосткіе пальцы Аники Ерохова утопли въ полномъ и мягкомъ плечѣ Акилы Брехова.
— Акула Луппычъ! Акула Луппычъ!
— Хм-м-мы ! промычалъ Акила Лунновичъ густой октавой.
— Пожаръ въ городѣ! — Хм-м-м...
— Пожаръ, говорю... въ набатъ бьютъ. — Хм-м-м...
— Быотъ въ набатъ! Встаньте.
— Убью!... рявкнулъ Акила Лушювичъ, но не шевельнулся и не раскрылъ даже глазъ.
Ульяна Епимаховна вздрогнула и попятилась.
— Ваше степенство! ваше степенство! своимъ чередомъ иродол?калъ неустрашимый унтеръ-ОФицеръ.
По его степенство, на одинъ моментъ выведенный изъ глубины крѣпкаго сна, опять погрузился въ нее и спальня но-ирежнему оглашалась густымъ басовымъ храпомъ.
— Ваше степенство!,.. Акула Луппычъ! Акула Луппычъ!
— Прочь!... распр... м-міш... снова рявкнулъ Акила Лушіовнчъ и тутъ же замычалъ что-то.
— Ваше степенство! встаньте! встаньте, говорю!... встаньте...
— Отвяжись! убыо!... крикнулъ въ полуснѣ Акила Бреховъ и лягнулъ ногой, а йотомъ началъ плотнѣе закутываться въ одѣяло.
— Вотъ такъ сонъ! промолвилъ Аника Ероховъ и отеръ рукавомъ вспотѣвшій лобъ.
Ульяна Епимаховна стояла въ нѣкоторомъ отдаленіи со свѣчей въ рукахъ и съ плачевно-испуганной гримасоі наблюдала за ходомъ всей этой сцены.
Съ минуту постоявши надъ Бреховымъ неподвижно, Ероховъ потомъ засучилъ рукава и снова началъ расталкивать городскаго голову.
— Да встаньте, Акула Луппычь! встаньте, сударь вы мой! встаньте ваше степенство!
— Да нонѣ что! грозно вскричалъ Акила Лупповичь, не разскрывая впрочемъ очей своихъ. —Что нонѣ?
— Пятница, ваши степенство, отозвался Ероховъ.
— Попѣ чай постъ великій... развѣ же подобаетъ... Вотъ погоди ты у меня, дай-ка мнѣ встать-то... всѣ ребра переломаю...
-— Вонъ вѣдь какія онъ слова-то говорить! печально промолвила Ульяна Епимаховна.
— Ваше степенство!... Акула Луппычъ!...
По Акила Луппычъ повернулся со спины на бокъ, отчего кровать сильно скрипнула.
— Ахъ ты, отецъ небесный! съ сокрушеньемъ произнесъ унтеръ-ОФицеръ.—Сонъ-отъ какой, страсть просто! Акула Луппычъ! Акула Луппычъ!...
Акила Луппычъ брыкнулъ ногой; кровать хрустнула и задрожалъ шкэфъ, чуть слышно прозвенѣвши посудой.
— Что-жь эфто, Господи! изумлялся унтеръ-ОФицеръ, посматривая широко-раскрытыми глазами на городскаго голову. —Отродясь этакаго сиа не видывалъ.
— Ваше степенство! да вы хоша глазки-то свои на минуту раскройте!
Но его степенство только плотнѣе закутался въ одѣяло, да еще сильнѣй захрапѣлъ.
Аника Ероховъ опустилъ руки и повергся въ совершенное отчаяніе.
— Еще бы одинъ стаканчикъ хватить для смѣлости, подумалъ онъ про себя,—тогда ужь безпремѣнно разбудилъ бы!
V
гдѣ пожаръ?
Въ то время, какъ унтеръ-ОФицеръ Аника Ероховъ будилъ городскаго голову Акилу Брехова и никакъ не могъ добудиться,—въ то время, говорю я, на каланчѣ и трехъ
колокольняхъ съ такимъ азартомъ жарили въ набатъ, что едва ли кто, кромѣ Акилы Брехова, въ состояиіи былъ бы не соскочить горошкомъ съ постели.
Всѣ мало-мальски владѣвшіе своими ногами козляевцы повыскакали изъ своихъ домовъ и съ великимъ ужасомъ озирались во всѣ стороны.
— Что этта, Господи! отецъ милосердый! матушка Тихвинская заступница! безсмысленно шептали одни и поминутно вздрагивали отъ холодя.
Другіе взлѣзали на крыши домовъ и нигдѣ не замѣчая зарева, принимались обѣими руками протирать свои глаза.
— Гдѣ-жь, братцы, пожаръ-то? спрашивали оші другъ У друга.
По никто изъ козляевцевъ не могъ указать, гдѣ онъ, куда онъ, въ самомъ дѣлѣ, спрятался.
Не смотря на это послѣднее обстоятельство, въ разныхъ уголкахъ города Козляева, многіе изъ черезчуръ
ужъ струсившихъ гражданъ вытаскивали изъ домовъ свои пожитки и сваливали ихъ въ одну кучу на дворахъ и на улицахъ. Много тутъ было перебито, переломано и пе
репорчено всякаго добра! Но пострадала ае одна токмо домашняя утварь, не одна, такъ сказать, неодушевленная вещественность. Порядкомъ также досталось всяческой ломки на долю тѣхъ хотя и одушевленныхъ сосудовъ, но