тѣмъ не менѣе все-таки сосудовъ скудельныхъ, человѣками нарицаемыхъ.
Въ потвержденіе вышесказ эннаго приведемъ нѣскольк Фактовъ.
Когда зазвенѣли вь воздухѣ первые звуки набата, в то время кухарка купца Подзатыльникова, Устинья
его же ключница Фетинья вскочили съ своихъ постелеі точно полоумныя и опрометью бросились совершенно в
противоположныя стороны. Но это бы еще ничего, чт
бросились онѣ въ противоположныя стороны. Худо было то, что бросплись-то онѣ въ одно время, то есть, ключ
ница Фетинья стремительно вринулась въ кухню буквалык въ тотъ же моментъ, когда кухарка Устинья стремглавъ изверглась изъ кухни. Произошло столкновеніе двухъ упругихъ тѣлъ. Но такъ-какъ тѣло кухарки Устиньи вѣсило втрое больше, чѣмъ тѣло ключиицы Фетиньи, то сія послѣдняя съ визгомъ произвела въ воздухѣ сальто мортале и пала ницъ. Упавши ницъ, она почув
ствовала, что на нее обрушился потолокъ вмѣстѣ съ насыпью и—что всего изумительнѣй!—этотъ потолокъ, обрушившись, испустилъ вопль громогласный.
Но ея ощущеніе было черезчуръ ужъ преувеличено ужасомъ ненредвидѣннаго, внезапнаго столкновенія и послѣдовавшаго за тѣмъ паденія ницъ. Не потолокъ обру
шился на пее, нѣтъ!—на нее обрушилась кухарка Ус
тинья, испустившая при этомъ почти нечеловѣческій вопль.
Этотъ-то вопль и разбудилъ въ одно и то же время и цѣпную собаку, спавшую въ конурѣ, возлѣ кухни, и са
маго Сидора Антиповича Подзатыльникова, снявшаго въ своей опочивальиѣ, на мягкомъ пуховикѣ.
Проснувшаяся сабака лѣниво вылѣзла изъ конуры, подняла морду и взвыла жалобно. Проснувшійся Подза
тыльниковъ тоже поднялъ лице, но только не взвылъ, а сотворилъ молитву.
Когда же, вслѣдъ за Устиньинымъ воплемъ, раздался въ сѣняхъ вой приплюснутой къ полу Фетиньи, съ акомнаниментомъ собачьяго лая и звона колоколовъ, сопро
вождаемаго шумомъ, топичмъ и крикомъ народа, бѣгу
щаго мимо оконъ Подзатыльникова, тогда Сидоръ Антинычъ воспрянулъ съ кровати съ быстротой, неимовѣрной нри его тучности.
ГІодзатыльникову, въ первый моментъ, въ момеитъ прыжка съ кревати, почудилось, что наконецъ вотъ оно и пришло, второе-то пришествіе.,..
Во второй же момеитъ, въ моментъ, когда Сидоръ Антоновичъ сталъ на ноги, въ мозгу у него блеснула мысль: ага-а! Такъ вотъ оно солнечное-то затмѣніе....
началось ужъ.... ай-ай-ай-ай! Это народѵотъ должно отъ антихриста лупитъ—
Но тугъ ужъ и самъ Сидорь Антиповичъ взвылъ. Ужасъ напалъ на него невыразимый.
Что дѣлать? шевельнулось въ головѣ Подзатыльникова въ третій моментъ. Тоже, что и всѣ: улепетывать! шеп
нулъ ему таинственный голосъ какой-то.—Удирать отъ антихриста.—Куда-же?—Куда нибудь, лишь-бы только подальше.... Впередъ! впередъ все, впередъ....
Вотъ и ринулся Подзатыльниковъ впередъ, растопыривши руки. Но такъ-какъ въ спальнѣ царила темнота ненроницаемая, то Подзатыльниковъ и не могъ, конечно, видѣть, куда онъ ринулся. Онъ только могъ слышап ,
да осязать. Вотъ и услыхалъ Сидоръ Антиновичъ, что
ринулся онъ не въ дверь, а въ шкэфъ съ разной посудой и произвелъ тамъ между стаканами, рюмками и чашечками такое перемѣщеніе, отъ котораго многіе стаканы и рюмочки полетѣли внизъ.
Ринулся Подзатыльниковъ въ другую сторону; но тамъ вмѣсто двери оказалось окно, которое, впрочемъ, не замѣдлило звономъ продавленныхъ стеколъ намекнуть хозяину о томъ, чго н оно, въ нѣкоторыхъ случаяхъ, мо
жетъ служить дверью, но только для особъ, похудощавѣе Сидора Антиповича.
й такъ, куда только ни совался ошалѣвшій отъ страха Сидоръ Антиповичъ,—повсюду встрѣчалъ онъ непреодолимыя препятствія и вездѣ производилъ только одни пе
ремѣщенія, крушительпыя для перемѣщаемыхъ предметовъ.
— Господи мой! Заступникъ мой! въ страшномъ отчаяніи воззопилъ наконецъ потомственный почетный гражданинъ Сидоръ Антиповичъ Подзатыльниковъ.
И воззопивши сіе, пошелъ онъ кружиться по спальнѣ, шарить руками по стѣнамъ, ища ничего больше, какъ только двери одной, одного спасительнаго выхода.
Кружится Подзатыльниковъ, но все понапрасну; кружится и приговариваетъ:
— Матушки__ батюшки— отцы вы мои.... родимые..., Фетинья! Фетинья! Устинья. .. Фетинья —
Вбѣжала Устинья со свѣчкой и волдыремъ на лбу.
— Батюшка, Сидоръ Антипычъ! пожаръ! пожаръ должно__ въ набатъ бьютъ.
— Что?! какъ.... затмѣніе? да вѣдь это затмѣніе! это вѣдь затмѣн....
Да такъ и недоговорилъ слова, сообразивши наконецъ, что вѣдь еще ночь на дворѣ; а ночью какое же можетъ быть солнечное затмѣніе.
— Слава тебѣ Господи, прошепталъ Подзатыльниковъ и началъ креститься.—А я.... я ужъ тово— я ужъ созсѣмъ было.... слава тебѣ Господи!... Охъ какъ иаиугался-то.... ополоумѣлъ совсѣмъ.
И точно, трудно было бы представить себѣ такую глупую физіономію, съ какой теперь стоялъ иосреди спальни Сидоръ Антиповичъ.
— Пожаръ, ты говоришь? спросилъ онъ, странно какъ-то посматривая на Устинью.
— Да развѣ же не слышите, какъ бьютъ въ набатъ-то?
И она показала пальцемъ на разбитое окошко.
Сидоръ Антиповичъ, все еще безсмысленно, повернулъ голову къ окну, но— При этомъ онъ вдругъ очнулся и крикнулъ:—подавай халатъ, да того...... шубу!
А самъ принялся отъискивать сапоги. Одѣвшись на скорую руку, онъ выбѣжалъ изъ дому и ударился рыс
цой, насколько позволяла ему его тучность, прямо къ своей колокольнѣ.
Остальное—что Подзатыльниковъ ударилъ въ набатъ— уже извѣстно читателю.
А. И. Волнинь.
(Продолженіе слѣдуетъ).