ДЬЯВОЛЬСКОЕ НАВОЖДЕНІЕ
Очеркъ изъ провинціальнаго быта. (Продолженіе).
VI.
ОДНО ИЗЪ ПЛАЧЕВНЫХЪ ПОСЛѢДСТВІЙ НАБАТА.
Но не такъ-то скоро пришла въ себя отъ ужаса престарелая помѣщица Анна Николаевна Клэповская, дѣ
вица безъукоризненной нравственности, безпредѣльнаго благочестія, словомъ, такая дѣвица, которую но спра
ведливости можно назвать сосудомъ всяческихъ добродѣтелей и совершенствъ.
Жила она въ своемъ собственномъ домѣ и какъ разъ возлѣ той самой колокольни, на которую взобрался Та
рахъ Преполовенскій и съ которой онъ, какъ было ужь сказано, огласилъ козляевскія стогны громовымъ набатомъ.
Въ эту ночь, къ несчастію, Аннѣ Николаевнѣ не спалось, ибо одолѣвала ее немощь, то-есть не та дѣвичья немочь, которой страдаютъ молодыя дѣвушки, нѣтъ: нора подобныхъ недуговъ давно ужь миновалась для почтенной помѣщицы Анны Николаевны Клаповской! Нѣтъ, но просто старческая немощь одолѣвала Анну Николаевну.
Она лежала съ открытыми глазами и, снились ей еі Ы на ячу -тоееть не сны въ собственномъ смыслѣ, а нѣчто, CHMMjj гібдбне мерещилось ей.
Ей мерещился адъ кромѣшный, стоны терзаемыхъ жупеломъ грѣшниковъ.
Благочестивой серд іц Айны Николаевны съежива
лось и замирало, при созерцаніи эгихъ картинъ , вызванныхъ передъ ея мысленныя очи ея же собствен
нымъ Воображеніемъ. Скорбная улыбка проползала по ея кривымъ, поблекшимъ устамъ и эти поблекшія уста искри
вляла собой еще больше. Къ двумъ тысячамъ глубокихъ .ирщинъ, избороздившихъ чело дѣвицы Клаповской, чело, быть можетъ, нѣкогда прекрасное, — прибавлялись новыя двѣ тысячи морщинъ, вслѣдствіе чего благочестивое лице ея превращалось изъ человѣческаго лица въ нѣчто такое,
чеку не пріищещь другаго имени, кромѣ какъ: сумма морщинъ.
Итакъ лице ея превращалось въ сумму морщинъ.
За тѣмъ, посреди этой суммы морщинъ, или не посреди, а нѣсколько ниже середины, разверзалось неболь
шое, темное, продолговатое отверстіе—цѣлая бездна въ
іатюрѣ—и изъ этой бездны вылеталъ старческій ше
•зносящій: «помилуй мя Боже, по велицѣіі ми
азпть, какое впечатлѣніе іѵ, однѣхъ лѣтъ
щину, на
Безспорно, потрясающее!
Такое именно впечатлѣніе и произвелъ на Анну Николаевну набатъ пономаря Тараха Преполовеискаг о.
Какъ осиновый листъ затряслась она, бѣдная Анна Николаевна! Мелькавшая передъ ней адская панорама въ одинъ мигъ исчезла, смѣшавшись со всѣми своими чертями и грѣшниками въ одну сплошную, темную, хаотическую массу.....
Анна Николаевна, дрожа, приподнялась въ своей постели, открыла беззубый ротъ, съ цѣлью произнести со
всѣмъ уже готовую Фразу: «эй, дѣвки!» Но Фраза какъ будто растаяла у нея на языкѣ и самъ беззубый ротъ такъ-таки и остался раскрытымъ.
Неподвижно сидѣла опа и только глазами хлопала.
Прошла минута, прошла другая, проползла третья, за ней четвертая, наконецъ пятая!... а несчастная Анна Николаевна продолжаетъ сидѣть па своей постелькѣ, беззвучно пошевеливать поблекшими устами и хлопать сѣ
рыми вѣками по безсмысленнымъ, виалымъ и мутнымъ глазамъ.
Ея сѣдая, растрепанная голова, съ чепцомъ, сбившимся па сторону; ея тощіе члены, около которыхъ точно саванъ обвилась ночная кофта; ея лице, сѣро
желтое, словно старый, закорузлый лимонъ, словомъ, вся ея Фигура дышала чѣмъ-то подземнымъ, сказочнымъ и казалась рѣшительно «не отъ міра сего». Глядя на ея страшную Фигуру, такъ вотъ и хотѣлось предложить ей
метлу, съ тѣмъ, чтобъ она, то-есть не метла, а сама Анна Николаевна немедленно возсѣла на метлу верхомъ и, пользуясь темнотой ночи, взвилась йодъ облака и улетѣла изъ Козляева въ Кіевъ, восполнить своей персоной коллекцію вѣдьмъ.
Да! въ эти мгновенія почтенная дѣвица Анна, Николаевна Клаповская была ужасна!
Въ такомъ же ужасающемъ положеніи нашла ее и вбѣжавшая въ снальню горничная.
— Барышня! матушка... мат... Господи Іисусе!...
Такъ было начала горничная свой монологъ, но взглянувши по-пристальнѣй на матушку-барышню, совершенно
неожиданно превратившуюся въ мачиху-вѣдьму, горничная съ ужасомъ отскочила къ коммѳду и только что начатой монологъ оборвала на словахъ: «Господи Іисусе!»
Смотритъ горничная на барышню и все плотнѣе жмется къ коммоду.
Смотритъ барышня на горничную, смотритъ во всѣ глаза, плотоядно оскаливши свои беззубыя челюсти, смо
тритъ и молча покачиваетъ сѣдой, растрепанной головой, съ которой все ниже и ниже сползаетъ ночной чепецъ.
— Что съ вами, матушка-барышня? чуть слышно спрашиваетъ горничная, ухватившись руками за
ипмиоДЪ,