фляжечки, брантмейстеръ съ большимъ ожесточеніемъ принимался крутить свои усы.
Огромная толпа народа окружала пожарную команду и полицейскихъ чиновниковъ.
Ио вотъ эта темная толпа заколыхалась и зашумѣла. — Прочь съ дороги! чево заступили, оглашенные! по
слышался зычный голосъ городскаго головы Акилы Лупповича Брехова.
Стало-быть унтеръ-офицеру Аникѣ Ерохову удалось’гаки поднять съ постели градскаго голову; но насколько при этомъ уцѣлѣла голова самаго Ерохова—это покрыто для насъ мракомъ неизвѣстности. Можно предполагать, что отъ градскаго головы Акилы Брехова, порядкомъ досталось головѣ Аники Ерохова.
Акила Лупиовичъ выступилъ изъ толпы мѣщанъ, окруженный сполна всѣмъ своимъ штатомъ. Былъ тутъ и секретарь городской думы, Игнатій Ильичъ Перепекинъ, у котораго, какъ отзывались всѣ козляевцы, въ обрѣ
занномъ ногтѣ было гораздо больше мозгу, нежели подъ всѣмъ черепомъ козлневскаго городскаго головы. Но это чувствовалось отчасти и самому Акилѣ Лупповичу, не даромъ же онъ называлъ Перепекина своей правой ру
кой и повиновался его совѣтамъ если и не съ такой же охотой, то съ такой же неуклбнностыо, съ какою лѣнивая ломовая лошадь повинуется кнуту извощика.
Игнатій Ильичъ былъ человѣкомъ хотя и не первой лодоети, даже не только не первой молодости, но, можно f(r-»ать, уже порядочно пожилымъ человѣкомъ, однако такимъ человѣкомъ, который уживался въ ладу гораздо легче съ молодежью, чѣмъ со стариками. Игнатій Иль
ичъ былъ человѣкъ веселаго нрава, большой острякъ и балагуръ, острящій иногда очень зло, ядовито, за что собственно больше и ненавидѣли его козляевскіе ста
рики.—«У думскаго секретаря но языкъ, а жало змѣи
ное!» говорили они про Игнатія Ильича.—«За той мо. лодецъ Игнатій Ильичъ!» возражала старикамъ козляевская молодежь, всей своей душой и всѣмъ сердцемъ пре.
данная секретарю городской думы. Кромѣ всѣхъ этихъ качествъ, не совсѣмъ въ своемъ родѣ обыкновенныхъ,
Игнатій Ильичъ обладалъ необыкновенной способностью не быть никогда трезвымъ, что впрочемъ рѣшительно нисколько не мѣшало ему вертѣть по своему желанію и адскимъ головой, и градской думою.
Но не изъ одного Игнатія Ильича состоялъ штатъ, сопровождающій въ настоящемъ случаѣ Акилу Луиновича.
ѣ Перенекипа были тутъ и гласные и безгласные
думы, и ратманы и сборщики податей.
Ъ же Акила Лупиовичъ являлъ изъ себя аки бы какое, окруженное планетами меньшаго калибера,
ими отъ солнца на нв... уш дистанцію. Въ
членами городской думы; но всѣ сіи члены, всѣ сш чины, за исключеніемъ одного секретаря Перепекина, ближай
шаго спутника городскаго головы,—всѣ они отдалились отъ своего солнца Акилы Луицовича на весьма почтительную дистанцію.
Бреховъ одѣтъ былъ въ лисью шубу на одинъ рукавъ— на лѣвый, а правый рукавъ былъ свободенъ и болтался, ибо правая рука всякую минуту могла городскому головѣ понадобиться для водворенія порядка, нотому-то Акила Лушювичъ и оставилъ правую руку подъ шубой, от
куда весьма удобно было вынимать ее. На головѣ Брехова красовалась высокая бобровая шапка, съ темно-ма
линовымъ бархатнымъ заломомъ назади. Самъ Бреховъ
былъ очень высокъ ростомъ и тученъ—Фигура во всѣхъ отношеніяхъ величавая.
Но если гласные и безгласные члены думы находились въ почтительномъ отдаленіи отъ своего солнца, городскаго головы — это еще не удивительно, даже не любо
пытно. Любопытно было то, что козляевская мелюзга и шушера, именуемая мѣщанами, стояла въ почтительномъ отдаленіи рѣшительно ото всѣхъ, даже отъ тощихъ и сон
ныхъ пожарныхъ лошадей, даже отъ тучнаго и сонливаго козляевскаго купечества. Эта мелюзга и говорить-то между собой не смѣла громко; но я и тому удивляюсь, что эта мелюзга и шувіера рискнула межъ собой пере
шептываться въ присутствіи столь важныхъ особъ, какъ напр., городской голова и ироч. и нроч. Да! Но спаси ее Господи, козляевскую мелюзгу и шушеру! Обратимся къ болѣе крупнымъ и болѣе сильнымъ міра сего.
Прискакали разсыльные и донесли, что въ городѣ пожару не имѣется.
Городской голова изобразилъ па своемъ челѣ бурю, но__ должно быть недостаточно сконилъ громовъ и потому ва цѣлую минуту остался безмолвенъ, даже потупилъ свою круглую голову,
Окрестъ стоящіе съ недоумѣніемъ вперили очи свои въ Акилу Луппоиича.
— Да какъ..,. Спроси, гдѣ прежде всего ударили въ набатъ, шеннулъ секретарь Брехову.
И вотъ скопились громы городскаго головы и онъ высоко поднялъ чело свое,
— Гдѣ прежде всего ударили въ набатъ? спросилъ оігь громовымъ голосомъ.
Толпа козляевскихъ мѣщанъ содрогнулась.
— Па подзатыльниковской каланчѣ, ваше степенство! отрапортовало полдюжииы голосовъ.
— Кричи лошадей, шепнулъ секретарь Брехову, — Лошадей! гаркнулъ городской голова.
Огромная толпа народа окружала пожарную команду и полицейскихъ чиновниковъ.
Ио вотъ эта темная толпа заколыхалась и зашумѣла. — Прочь съ дороги! чево заступили, оглашенные! по
слышался зычный голосъ городскаго головы Акилы Лупповича Брехова.
Стало-быть унтеръ-офицеру Аникѣ Ерохову удалось’гаки поднять съ постели градскаго голову; но насколько при этомъ уцѣлѣла голова самаго Ерохова—это покрыто для насъ мракомъ неизвѣстности. Можно предполагать, что отъ градскаго головы Акилы Брехова, порядкомъ досталось головѣ Аники Ерохова.
Акила Лупиовичъ выступилъ изъ толпы мѣщанъ, окруженный сполна всѣмъ своимъ штатомъ. Былъ тутъ и секретарь городской думы, Игнатій Ильичъ Перепекинъ, у котораго, какъ отзывались всѣ козляевцы, въ обрѣ
занномъ ногтѣ было гораздо больше мозгу, нежели подъ всѣмъ черепомъ козлневскаго городскаго головы. Но это чувствовалось отчасти и самому Акилѣ Лупповичу, не даромъ же онъ называлъ Перепекина своей правой ру
кой и повиновался его совѣтамъ если и не съ такой же охотой, то съ такой же неуклбнностыо, съ какою лѣнивая ломовая лошадь повинуется кнуту извощика.
Игнатій Ильичъ былъ человѣкомъ хотя и не первой лодоети, даже не только не первой молодости, но, можно f(r-»ать, уже порядочно пожилымъ человѣкомъ, однако такимъ человѣкомъ, который уживался въ ладу гораздо легче съ молодежью, чѣмъ со стариками. Игнатій Иль
ичъ былъ человѣкъ веселаго нрава, большой острякъ и балагуръ, острящій иногда очень зло, ядовито, за что собственно больше и ненавидѣли его козляевскіе ста
рики.—«У думскаго секретаря но языкъ, а жало змѣи
ное!» говорили они про Игнатія Ильича.—«За той мо. лодецъ Игнатій Ильичъ!» возражала старикамъ козляевская молодежь, всей своей душой и всѣмъ сердцемъ пре.
данная секретарю городской думы. Кромѣ всѣхъ этихъ качествъ, не совсѣмъ въ своемъ родѣ обыкновенныхъ,
Игнатій Ильичъ обладалъ необыкновенной способностью не быть никогда трезвымъ, что впрочемъ рѣшительно нисколько не мѣшало ему вертѣть по своему желанію и адскимъ головой, и градской думою.
Но не изъ одного Игнатія Ильича состоялъ штатъ, сопровождающій въ настоящемъ случаѣ Акилу Луиновича.
ѣ Перенекипа были тутъ и гласные и безгласные
думы, и ратманы и сборщики податей.
Ъ же Акила Лупиовичъ являлъ изъ себя аки бы какое, окруженное планетами меньшаго калибера,
ими отъ солнца на нв... уш дистанцію. Въ
женъ былъ всѣми
членами городской думы; но всѣ сіи члены, всѣ сш чины, за исключеніемъ одного секретаря Перепекина, ближай
шаго спутника городскаго головы,—всѣ они отдалились отъ своего солнца Акилы Луицовича на весьма почтительную дистанцію.
Бреховъ одѣтъ былъ въ лисью шубу на одинъ рукавъ— на лѣвый, а правый рукавъ былъ свободенъ и болтался, ибо правая рука всякую минуту могла городскому головѣ понадобиться для водворенія порядка, нотому-то Акила Лушювичъ и оставилъ правую руку подъ шубой, от
куда весьма удобно было вынимать ее. На головѣ Брехова красовалась высокая бобровая шапка, съ темно-ма
линовымъ бархатнымъ заломомъ назади. Самъ Бреховъ
былъ очень высокъ ростомъ и тученъ—Фигура во всѣхъ отношеніяхъ величавая.
Но если гласные и безгласные члены думы находились въ почтительномъ отдаленіи отъ своего солнца, городскаго головы — это еще не удивительно, даже не любо
пытно. Любопытно было то, что козляевская мелюзга и шушера, именуемая мѣщанами, стояла въ почтительномъ отдаленіи рѣшительно ото всѣхъ, даже отъ тощихъ и сон
ныхъ пожарныхъ лошадей, даже отъ тучнаго и сонливаго козляевскаго купечества. Эта мелюзга и говорить-то между собой не смѣла громко; но я и тому удивляюсь, что эта мелюзга и шувіера рискнула межъ собой пере
шептываться въ присутствіи столь важныхъ особъ, какъ напр., городской голова и ироч. и нроч. Да! Но спаси ее Господи, козляевскую мелюзгу и шушеру! Обратимся къ болѣе крупнымъ и болѣе сильнымъ міра сего.
Прискакали разсыльные и донесли, что въ городѣ пожару не имѣется.
Городской голова изобразилъ па своемъ челѣ бурю, но__ должно быть недостаточно сконилъ громовъ и потому ва цѣлую минуту остался безмолвенъ, даже потупилъ свою круглую голову,
Окрестъ стоящіе съ недоумѣніемъ вперили очи свои въ Акилу Луппоиича.
Бреховъ взглянулъ па своего секретаря. Секретарь взглянулъ на Брехова.
— Ты какъ думашь? шепнулъ Бреховъ секретарю.
— Да какъ..,. Спроси, гдѣ прежде всего ударили въ набатъ, шеннулъ секретарь Брехову.
И вотъ скопились громы городскаго головы и онъ высоко поднялъ чело свое,
— Гдѣ прежде всего ударили въ набатъ? спросилъ оігь громовымъ голосомъ.
Толпа козляевскихъ мѣщанъ содрогнулась.
— Па подзатыльниковской каланчѣ, ваше степенство! отрапортовало полдюжииы голосовъ.
— Кричи лошадей, шепнулъ секретарь Брехову, — Лошадей! гаркнулъ городской голова.