Вотъ насталъ тихій, московски-тихій вечеръ, одинъ тѣхъ вечеровъ, когда наконецъ спросишь: отчего же ужь тихо и сонно очень?
Сѣлъ я въ своемъ иалисадникѣ на маленькой ребячьей зли и покачиваюсь въ полудремотѣ; вокругъ меня, ренно стоя, также безмолвно покачиваются жиденькіе ззки, двѣ-три хиленькія акаціи, какая-то старая, плѣая осина въ углу, а подъ ними совсѣмъ заснули,
іалившиеь своими широчайшими листьями, тяжеловѣс
и грузные лопухи; только котикъ мои сѣрый, неіонный, какъ политическіе сотрудники «Московскихъ омостей», Фыркаетъ и топырится, какъ только заше
лся и забормочетъ что-нибудь передъ его носомъ іая травка.
Ілазно, скажу вамъ.... Лѣнь, нѣга и дремота.... вно!
Въ мѣсяцы вакаціи Безмятежно сплю.
Скудны ассигнаціи, Отдыхъ кошелю;
крѣпко, крѣпко уснулъ—и все передо мною мало малу исчезло: березы, акаціи, сѣрый домикъ, желпесокъ палисадника, кривая загородка изъ тоненьъ дощечекъ, кончикъ моего собственнаго носа и ноъ стоптанной туфли—все это мало по малу перелиось изъ однѣхъ Формъ въ другія, болѣе и болѣе лри
ливыя, тускнѣло, тускнѣло и наконецъ слилось съ синѣвшимъ воздухомъ.... я несомнѣнно уснулъ.
А вижу странные сны, совсѣмъ, такъ сказать, ни къ у ни къ городу:
Фу, какой скверный сонъ... бррр!!! И что за несообразная Фантазія! Вѣчно напакоститъ что-нибудь! главное—совсѣмъ неправдоподобно, да и не изящно.. Развѣ бываютъ, развѣ могутъ быть такія чудища, бы даже въ журнальныхъ дебряхъ?...
Вотъ и голова болитъ; точно свинцомъ кто налилъ.
И надо же такъ проспать?! Всю ночь на пролетъ! Вотъ уже красное солнышко выкатило свою лучезарную кубышку и жаритъ меня немилосердно своими горячими лучами. Фу!...
НезамҌтный.
Посмотрю—вотъ что-то видно; Призракъ смутенъ и нелѣпъ; Журналистъ россійскій видно
Строитъ свой могильный склепъ.
Посмотри: вонъ, вонъ играетъ Фразой яркой предо мной,
Вонъ теперь —мечту пугаетъ Сепараціи грозой,
Тамъ съ статьею небывалой Онъ тревожитъ сонъ умовъ;
Смыслъ сверкнулъ въ ней искрой малой И пропалъ въ туманѣ словъ.
Мчатся Фразы, вьются Фразы, Средь угрюмой тишины, Журналистики проказы И нелѣпы, и скучны.
Силъ мнѣ нѣтъ кружиться долѣ Въ темномъ омутѣ статей И взгрустнется поневолѣ
Отъ зловѣщихъ ихъ рѣчей.
Горе злится, горе плачетъ, А роскошпый сибаритъ
За границу смѣло скачетъ, Къ наслажденіямъ летитъ. Снова Фразы понеслися
Тучей мрачной и сырой, Вижу: враны собрзлися Журналистики толпой.
Безконечны, безобразны, Въ мутной мѣсяца игрѣ,
Закружилась птицы разны, Будто листья въ ноябрѣ.
Сколько ихъ! Кто ихъ такъ гонитъ? Что такъ каркаютъ они?
Совѣсть лишнюю хоронятъ, Накликая злые дни.
Мчатся грезы, вьются грезы; Невидимкою луна;
Вѣтра вздохи, листьевъ слезы; На равнинѣ тишина;
Вьются Фразы рой за роемъ Тамъ въ туманной вышинѣ,
Мелкихъ чувствъ нестройнымъ воемъ Надрывая сердце мнѣ....
Тощія акаціи,
Мирта на окнѣ...
Флоры нашей граціи, Дороги вы мнѣ!
Сплю я, убаюканный Тихою мечтой,
Воробей испуганный Скачетъ надо мной,
Облако игивое
Крадется къ лунѣ, А мечта лѣнивая
Шепчетъ что-то мнѣ.
Мчатся грезы, вьются грезы; Невидимкою луиа;
На листочкахъ будто слезы; Блѣдный свѣтъ и тишина.
Ѣду, ѣду, въ чистомъ полѣ чнно, нусто—я одинъ;
іемлешь, дремлешь по неволѣ едь таинственныхъ равнинъ.
лети, мечта!»—«Нѣтъ мочи! призраки вдали
родятъ въ мракѣ ночи,
аясг чемли.