колокола зарекомендовало бы въ немъ и неустрашимаго человѣка, еслибъ онъ, очутись на каланчѣ, не испустилъ въ первый же моментъ того ужаснаго крика, которымъ были буквально потрясены всѣ, взбиравшіеся по лѣстницѣ. Да! но онъ вскрикнулъ и отпрянувши всторону, едва не выронилъ изъ рукъ Фонаря.
Дерзкимъ нарушителемъ общественнаго спокойствія оказался не какой нибудь съ ума-спятившій гражданинъ, или вѣчно пьяный и дивнымъ-давно отпѣтый забулдыга, ка
ковыми Козляевъ, по правдѣ сказать, изобиловалъ. Нѣтъ! это былъ не гражданинъ, это былъ не человѣкъ, а—
представьте себѣ мои читатели—это былъ..... можетъ
статься и самъ чортъ, не спорю! но только во образѣ огромнаго стараго козла и притомъ смердящаго невыразимо,
— Заступница! вскрикнулъ городской голова, отскочивши къ стѣнкѣ,—да эфто дьявольское навожденіе...
Холодный потъ выступилъ на его челѣ и дрожащая, да! слегка дрожащая рука его опустилась въ карманъ за платкомъ.
— Это что такое? вскричалъ исправникъ и вопросительно посмотрѣлъ на частнаго пристава.
Частный приставъ моіча глянулъ на одного изъ квартальныхъ, а этотъ, въ свою очередь, вперилъ глаза въ другаго квартальнаго, но пи тотъ, ни другой, пи третій, ни четвертый, словомъ, никто изъ нихъ не промолвилъ ни слова. Одинъ лишь городской голова продолжалъ стоять у стѣны, креститься и бормотать про себя:
— Съ нами крестная сила!... отецъ небесный... Микола милосливый... эко диво-то!...
Въ это время и секретарь городской думы ввалился на каланчу и, остановившись надъ козломъ, глубокомысленно началъ его разсматривать.
Предстоящіе обернулись къ секретарю и ожидали, что скажетъ онъ но поводу этого страннаго явленія. Черезъ минуту секретарь обратился къ предстоящимъ и, указывая на козла, спросилъ ихъ: — Что сей сонъ значитъ?
Въ отвѣтъ на это, у всѣхъ присутствующихъ какъ-то странно вытянулись лица. Всѣ молча переглянулись и
едва узнали другъ друга, до такой степени лица ихъ искажены были недоумѣніемъ, удивленіемъ и тускло

краснымъ свѣтомъ стоящихъ па полу Фонарей, свѣтомъ,

уродливо испестрившимъ ихъ лица густыми и угловатыми тѣнями.

— Да наконецъ что же это такое, господа? спросили другъ у друга изумленные козляевцы.—Неужели козелъ?
— М-м-мн... сомнительно! глубокомысленно протянулъ секретарь городской думы. — Иу, такъ что же это?
Всѣ обернулись къ Брехову, еще не успѣвшему порядкомъ придти въ себя.
— Да нѣтъ, господа, вѣдь это козелъ! серіозпо за
мѣтилъ кто-то изъ толпы. — Эвонъ и веревки отъ колоколовъ къ рогамъ привязаны.
— Мн-не знаю! усумнилса секретарь.—А снросимъ-ка вотъ у сторожа. Эй, сторожъ! Что это такое?
— Не могу знать, ваше вскбродіе.
— Да какъ же, братецъ, нв можешь знать? вѣдь это козелъ, развѣ не видишь? обратился къ сторожу одинъ изъ присутствовавншхъ.
— А можетъ статься и не козелъ! возразилъ секретарь и тоже обратился къ сторожу.—Можетъ быть это... чортъ? Ты, сторожъ, какъ думаешь?
— Такъ точно, ваше вебродіе! отвѣчалъ на все согласный сторожъ.
— Нѣтъ, а какъ, милыйДмой, ты думаешь? допрашивалъ секретарь.—Ну какъ-таки ты самъ-то думаешь? — Не могу знать, ваше вскбродіе.
— На мой взглядъ, продолжалъ секретарь,—это самый настоящій баранъ. Такъ вѣдь? вѣдь это баранъ?

— Баранъ, ваше вскбродіе, отвѣчалъ сторожъ. — Иу и молодецъ! Люблю за правду.

Всѣ присутствующіе посмотрѣли на секретаря, а потомъ устремили удивленные очи на козла, который стоялъ недвижимо и въ свою очередь съ удивленіемъ посматривалъ па присутствующихъ.
Въ ото время внизу, па лѣетницѣ, послышалось чье-то тяжелое сонѣнье и кряхтѣнье, изрѣдка прерываемое та
кими Фразами: «о, Господи... унарился!... охъ... эка вышина, отецъ ты мой милосердый...»
Всѣ оглянулись и ждали, кто войдетъ.
Черезъ десять минутъ, изъ темной, четырехъуголыюй дыры высунулась голова, круглая какъ мѣдный шаръ и столь же плѣшивая, голова хозяина каланчи, Сидора Аитиповича Подзатылышкова, который въ одной рукѣ дер
жалъ шапку, а въ другой платокъ,и поминутно обтиралъ имъ свою влажную голову. Андрей Сидорычъ поддерживалъ родителя йодъ руку.
— Охъ! насилу всиолзъ! Наказанье Господнее... Дайте маленько отдохнуть... Фу-ухъ!
И Подзатыльниковъ, не сходя съ послѣдней ступеньки, опустился и присѣлъ на край дыры. Стоявшій за его спиной козелъ вдругъ заблеялъ п потЛіулса къ Сидору Антиповичу.
Подзатыльниковъ какъ взглянулъ на него, да на его рога, притянутые къ колоколамъ веревками, такъ и ахнулъ. — Батюшки мои! козелъ-то моіі какъ попалъ сюды?

— Да развѣ твой это??? вскрикнули всѣ.

— Да вѣдь какъ же не мой-то, други вы мои, какъ же! Мой собственный, любимецъ мой, ПанФилка—эвонъ у него и половина морды въ сѣдой шерсти—мой настоящій. Какой же этта озорникъ веревки-то ему къ рогамъ