ОТЪ ДОЖДЯ ДА ВЪ ВОДУ

Сцены изъ московской жизни, въ 5-ти картинахъ. На дубчикѣ два голубчика сидятъ,
Меня молодца выхваливаютъ:
Ужь и нѣтъ у насъ такого молодца.
Ужь оігь съ тысячи на тысячу ступалъ, Милліонами по городу швырялъ...»
Изъ СВАДЕБНОЙ ІГВСИИ.
КАРТИНА I.
ЗАНАВѢСЪ ПОДНИМАЕТСЯ.
ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА ПЕРВОЙ КАРТИНЫ.
Инеевъ, Адамъ Адамычъ, «купецъ богатѣйшій», 28 —30 лѣтъ, высокій и довольно полный, съ румянцемъ во всю щеку; въ лицѣ его лежитъ оттѣнокъ китайской красоты; голова крайне не обильна волосами. О размѣрахъ ум
ственныхъ способностей его ничего сказать нельзя, тѣмъ болѣе, что говоритъ онъ о такихъ предметахъ, которые не требуютъ слишкомъ большаго соображенія. Образованія никакого не имѣетъ; при всемъ томъ старается проявить себя въ нѣкоторомъ родѣ львомъ. Всегда расположенъ по
хвастаться и выставить свое собственное я, никогда не откажется порядочно кутнуть съ веселой компаніей, па
докъ до женщинъ. Нѣсколько разъ бывалъ за границей и большею частію въ Англіи.
Буяновъ, Александръ Иванычъ, тоже богатый купецъ пожилыхъ уже лѣтъ, нѣсколько выше средняго роста, ходитъ съ бородой и прямымъ проборомъ, совершенно сѣдой. Большой тоже любитель хорошенькихъ женщинъ, веселыхъ компаній, кутежей и мордобитія.
Аристархъ Александрычъ, сынъ его, bon vivant.
Артемьевъ, Петръ Копстантинычъ, близкій родственникъ Буянова, человѣкъ средняго роста и среднихъ лѣзъ, одинъ изъ тѣхъ, которые всѣмъ и всякому готовы ока
зать услугу, въ чемъ бы она ни заключалась. Вино,
карты и женщины составляютъ первыя его потребности; имѣетъ капиталъ.
Мери, бойкая и веселая блондинка, очень не дурна собой, живетъ у Артемьева въ качествѣ пріятельницы. Слуга.
ЯВЛЕНІЕ I.
Мери, Инеевъ и Артемьевъ.
Инеевъ. Вы все шутите, а мнѣ не въ шутку хочется остепениться, право такъ.
Артемьевъ. Эхъ, Адамъ Адамычъ сударь вы мой, послушайтесь меня: живите, какъ живется: весело, беззаботно, гоните отъ себя серьезности. Право. (Поетъ):
«Если весело жить вы хотите, Отъ себя всѣ заботы гоните,

Пейте, пойте-, гуляйте, рѣзвитесь...»

Именно такъ: «пейте, нойте, гуляйте, рѣзвитесь!» А насерьезничаться еще успѣете. Впереди у васъ много времени, если - нелегкая ее возьми!—смерть не прихватитъ.
Инеевъ. Ужь это вы далеко метнули!... Смерть!... Сморозили —нечего сказать!
Артемьевъ. Сморозилъ? Нѣтъ, батенька, смерть не такъ далеко: она всегда подъ бокомъ. По... по что же изъ этого слѣдуетъ? Но моему только то, что жить нужно веселѣе. А поскучать еще въ гробу успѣемъ, когда навалятъ на тебя «землю хладную», да прикроютъ памятникомъ чернаго, знаете, цвѣта.
Инеевъ (смѣется). Отчего же непремѣнно чернаго, а не бѣлаго цвѣта?
Артемьевъ. Какъ отчего? Оттого, что черный цвѣтъ— цвѣтъ унынія и печали.
Инеевъ. Резонно! Я этого и не сообщилъ.
Артемьевъ. Такъ-то-съ. Однако, давно мы не прикасались къ сему увеселяющему напитку. (Наливаетъ стаканы шампанскимъ.) Берите, Адамъ Адамычъ, и вкушайте. (Чокаются стаклтами и иьютъ).
Инеевъ. Удивляюсь я вамъ, Петръ Константнымъ, какъ это вы всегда веселы и, кажется, никогда нс скучаете.
Артемьевъ. Н-да-съ, могу похвастаться: этимъ грѣхомъ не грѣшу-съ. И знаете ли почему?
Инеевъ. Не знаю, а хотѣлъ бы знать.
Артемьевъ. Извольте, я вамъ скажу и притомъ скажу стихами, если желаете?
Инеевъ. Ай, ай, молодецъ же вы, Петръ Константинычъ, право молодецъ! Я и не зналъ еще за вами этой способности къ риФмонлетству.
Артемьевъ. Кто же вамъ сказалъ, что я имѣю эту способность?
Инеевъ. Какъ кто? Я говорю.
Артемьевъ. И вы изволите говорить сущую неправду. Инеевъ. Полно вамъ скромничать!
Артемьевъ. Я и не думаю, да и не способенъ скромничать. Дѣло въ томъ, что стихи, которые я вамъ сказалъ сейчасъ, сочин лъ въ минуту разыгравшагося вдох
(Въ квартирѣ Артемьева. Богато отдѣланная комната, обставленная красивой мебелью, нередняя стѣна в:я въ окнахъ; съ нравой стороны стоитъ рояль, за которымъ сидитъ Мери и играетъ увертюру изъ Вильгельма Телля. На диванѣ, у противоположной стороны, полулежатъ Инеевъ и Артемьевъ, нередъ ними, на столѣ, помѣщается
насколько бутылокъ шампанскаго и стаканы).