Мери. То-то, что не прискакала бы!
Алек. Ив. Говори!... Говорить все можно. Мери Нѣтъ, не все!
Алек. Ив. (махнувъ рукой). Съ тобой не сговоришь! (Молчитъ).
Инеевъ. Что жь это, господа, мы вина не пьемъ. Человѣкъ! (Входитъ лакей). Налей намъ стаканы виномъ.
Лакей. Сейчасъ-съ. (Откупориваетъ бутылки, наливаетъ виномъ стаканы и уходитъ).
Инеевъ. Прошу покорно,господа. (Стаканы разбираются). Алек. Ив. Такъ завтра, Адамъ Адамычъ, я тебя съ Петромъ поджидаю къ себѣ.
Инеевъ. Всенепремѣнно будемъ-съ.
Алек. Ив. А скажи, понравилась тебѣ что ли дочьто моя?
Инеевъ. Помилуйте, какже-съ! Если-бъ не понравилась, такъ и говорить не о чемъ бы было. Да и можетъ ли Софья Александровна кому не нравиться! Вѣдь она, если можно такъ выразиться, богиня красоты!
Алек. Ив. Ужь будто и богиня? Инеевъ. По моему такъ-съ.
Алек. Ив. Пу, дай Богъ! Я, признаться, радъ тебя зятемъ своимъ имѣть.
Инеевъ. Благодарю васъ. (Оба пыотъ). Алек. Ив. Радъ, право радъ.
Инеевъ. Очень вамъ благодаренъ.
Алек. Ив. А я, скажу тебѣ, Адамъ Адамычъ, дочь-то все за ученаго какого-нибудь прочилъ, истому большую она любовь къ чтенію книжекъ питаетъ. Съ утра до вечера все читаетъ и, ужь Богъ ее знаетъ, что она инте

реснаго въ нихъ находитъ—не знаю. Нѣсколько разъ я ее объ этомъ спрашивалъ. Только и твердитъ: хорошо,

да хорошо. А что хорошо-то, молъ? Тутъ она и пошла, и пошла. Слушалъ я, слушалъ, а ничего не понялъ?

Мери. Стало быть, ладушка, тебя и умомь-то Богъ обидѣлъ?
Алек. Ив. Этакая, прости Богъ, чортова дочь! Нѣтъ, нѣтъ, да и подпуститъ шпильку. Слышишь ты, отстань отъ меня, ко мнѣ не приставай.
Мери. Вотъ ужь и разсердился! Чуть чуть противъ шерсти погладила...
Алек. Ив. (плюетъ) Ті.фу ты окаянная! (Нѣсколько времени молчитъ, видимо стараясь придти въ себя). Да, ну, такъ дочь я все за ученаго прочилъ, а не пришлось. Впрочемъ объ этомъ я не жалѣю, съ своимъ-то братомъ, съ купцомъ, знаешь, Адамъ Адамычъ, какъ-то лучше, вольготнѣе...
Инеевъ. Совершенно справѳдливо-съ. Опять же я вамъ скажу про себя. Конечно, іченоети я не- имѣю, а если разговоръ, такъ всякій вести могу-съ. Притомъ же за
границей не разъ бывалъ и, могу сказать, видалъ людей.
Алек. Ив. Это что говорить! Купецъ не въ примѣръ лучше! Ты то возьми въ разсужденіе: купцу какой хочешь капиталъ дай—ничего! Потому капиталъ у него въ оборотѣ, а ученый того и гляди проФершпилнтся. Послѣ и няньчись съ нимъ.
Инеевъ. Да и любить-то вашу дочку едва ли такъ можетъ ученый, какъ я ее люблю!
Алек. Ив. И любить!... Гдѣ имъ любить! Не тѣмъ у нихъ башка занята; ио-начадѣ они все больше на книги
напираютъ, а тамъ, нослѣ-то, глядишь и пойдутъ чередить. Да чередятъ-то какъ! Не по нашему. Купецъ, коли есть деньги—гуляетъ, а нѣтъ—постъ соблюдаетъ. А тѣ,
такъ есть ли у нихъ капиталы, нѣтъ ли—все равно! Въ кредитъ влѣзутъ, съ себя все поснимаютъ, а мотать не перестанутъ. Опять же и то, коли нашъ братъ гуляетъ,
такъ не столько нагуляетъ, сколько нашумитъ. И это хорошо, въ этомъ прямота показывается: смотрите, де

скать, люди добрые, каковъ я есть молодецъ. А тѣ, ученые-то, не такъ: тѣ все тихимъ маперомъ, въ тихомолочку, не слышно да незримо деньгамъ глаза протираютъ.

Мери. А признайся, дѣдушка, ты-то любишь пошумѣть? Алек. Ив. Извѣстно люблю, потому въ шумѣ натура
проявляется. Каковъ твой есть характеръ—весь онъ тѣмъ времененъ иаружѣ. Къ тому же мнѣ бояться некого!
Мери. Ну, а если кто въ амбі.цію вломится за шумъто твой?
Алек. Ив. Слава тебѣ Госиоди, никогда этого не случалось. Еще благодарность приходилось получать, потому за все наличными отплачивался.
Мери. Стало быть много, дѣдушка, у тебя денегъ на это вышло?
Алек. Ив. (уныло). Много, тебЬ и не счесть. Мери. Ой-ли?
Алек. Ив. Право, не сочтешь.
Мери. А въ физіономію заѣзжали тебѣ? Алек. Ив. II въ физіономію заѣзжали. Чго-жь изъ этого? Мери. Ничего, такъ. Небось больно приходилось?
Алек. Ив. Больно! Ау, матушка, дѣло такое: люби кататься, люби и саночки возить.
Мкри. За что-жь тебѣ драться-то больше приходилось? Алек. Ив. За женщинъ, извѣстно. Мери. Какъ такъ?
Алек. Ив. Очень просто. Сидишь ты къ примѣру здѣсь, съ Петромъ, а я тамъ вонъ сижу. (Показываетъ пальцемъ на противоположный конецъ комнаты). Вижу, ба
бенка ты смазливая—вотъ и ну тебя отъ Петра отбивать: н ему въ рыло, онъ мнѣ, и пойдетъ потасовка.
Мери. Ну, и отобьешь?
Алек. Ив. Случается отобьешь, а то тебѣ бока отобьютъ.
Мери. А что чаще?
Алек. Ив. Чаще всего мнѣ доставалось.
Мери. Знаешь, дѣдушка, лучше бы тебѣ бросить эти баталіи.
Алек. Ив. Хорошо говорить бросить, а ионробуй-ка, можешь ли ты съ своимъ характеромъ совладать? Объ этомъ и думать ужь нечего. Я такъ полагаю, что не
смирюсь до самой смерти. Ужь я пробовалъ, милая, все пробовалъ, да толку-то изъ этого никакого не выходитъ.

Какъ попадешь въ компанію, выпьешь—ну, и пошелъ чередить.

Мери. А жаль мнѣ тебя, дѣдушка.
А.іек. Ив. Жалѣй, не жалѣй—все едино. Опять же пріятели у ме::я все такіе подобраны, что безъ вина часа пробыть не могутъ. А напьются, на дебошъ лѣзутъ и меня туда же толкаютъ: ступай, молъ, смѣло: выручимъ, коли что... А я слабъ до драки, особлии , если жеищину увидишь—ну, ломишься, работаешь это кулаками, а домой, глядишь, сь иодбитымъ глазомъ или носомъ явишься,