Артемьевъ. Конечно, нѣтъ! Помилуйте, гдѣ же ему! Вѣдь онъ кромѣ «Юрія Милославскаго», да «Битвы съ Кабардинцами»—ничего не читалъ, не говоря уже о правилахъ стихосложенія!
М-мъ Ларсенъ. Кто же писалъ эти стихи? Артемьевъ. Я.
М-мъ Ларсенъ. Правда? (Смѣется). Въ такомъ случаѣ извините мой рѣзкій приговоръ о вашемъ произведеніи.
Артемьевъ, ІІичего-съ. Во-нервыхъ, я не считаю себя стихотворцемъ и, значитъ, не имѣю авторскаго самолюбія, а во-вторыхъ, я старался сдѣлать эти стихи именно такими, какъ вы объ нихъ выразились.
М-мъ Ларсенъ. По, согласитесь, мсьё Артемьевъ, это не совсѣмъ честно?
Артемьевъ. По отношенію Инеева—согласенъ; но... М-мъ Ларсенъ. Какое же еще но тутъ?
Артемьевъ. Но... не забывайте, что я имѣлъ въ виду помѣшать осуществиться намѣренію Инеева и для этого постарался показать его...
М-мъ Ларсенъ. Въ полной прелести? Артемьевъ. Именно такъ.
Софья Алек. Послушайте, Pierre, неужели же вы серьезно думали, что намѣреніе Адама Адамыча могло осуществиться?
Артемьевъ. Чѣмъ чортъ не шутитъ! Онъ богатъ, молодъ, Александръ Иванычъ говорилъ нро него, что лучше онъ себѣ зятя не желаетъ.
Софья Алек. А я-то, могла ли я согласиться? Артемьевъ. Опять-таки я этого не зналъ.
Софья Алек. Положимъ такъ, но все-таки крайне нелѣпо вообразить, что предложеніе Инеева могло быть при
нято мною. Вы говорите: богатъ. Богатство, конечно, вещь очень привлекательная для того, кто его не имѣетъ. А я не принадлежу къ числу неимущихъ.
Артемьевъ. Все это прекрасно. А вашъ батюшка, его заявленіе, что онъ лучше зятя себѣ не желаетъ?
Софья Алек. Заявленіе! Вопросъ въ томъ, что изъ этого могло выйдти?
Артемьевъ. Теперь я очень хорошо вижу, что выйдти ничего не могло... а тогда я этого не зналъ. (Молчаніе). Кстати, какъ здоровъ дядя и гдѣ онъ обрѣтается?
Софья Алек. Какъ здоровъ? Ничего, здоровъ, только пьетъ. А гдѣ обрѣтается—рѣшительно не знаю. Вотъ уже
третій день, какъ я его не видала. Вечеромъ пріѣзжаетъ поздно, а утромъ уѣзжаетъ рано.
Артемьевъ. Стало быть гуляетъ? Софья Алек. Стало быть гуляетъ.
Артемьевъ (пожимаетъ плечами). Удивительная натура! И по всей вѣроятности съ своей компаніей?
Софья Алек. Конечно. (Молчитъ).
Артемьевъ. Однако, мы начали за здравіе, а свели за упокой...
Софья Алек. Правда. Станемъ говорить о чемъ шібудь другомъ.
Ар іемьевъ. Вотъ, напримѣръ, не хотите ли послушать, что стало послѣ вашего отказа съ Ииеевымъ?
Софья Алек. Разскажите.
Артемьевъ. Извольте. Вышелъ онъ отъ васъ тогда въ гнѣвѣ превеликомъ...
Софья Алек. На что же было ему гнѣваться? Вѣдь онъ
долженъ же былъ расчитывать, дѣлая предложеніе, на да и нѣтъ.
Артемьевъ. Въ томъ-то и штука вся, что онъ скорѣе готовъ бы былъ провалиться сквозь землю, нежели поворотить съ носомъ оглобли.
Софья Алек. Такъ неужели же онъ влюбился въ меня до такой стеиени?
Артемьевъ. О нѣтъ, вы ему нравитесь, правда, но нравитесь, какъ и всякая хорошенькая женщина, ии больше, ни меньше.
Софья Алек. Въ такомъ случаѣ, я не знаю, что могло его такъ сильно опечалить?
Артемьевъ. Отказъ. To-есть, видите ли: его озлобило не то, что вы ему отказали, а то, что отказали.
СоФьа Алек. Понимаю: самолюбіе затронуто. (Смѣется). А онъ самолюбивъ?
Артемьевъ. До глуности.
Софья Алек. Я не знала этого.
Артемьевъ. Передъ тѣмъ, какъ ѣхать тогда къ вамъ, онъ мнѣ и говоритъ: «а знаете, Петръ Ковстантинычъ, я какъ будто боюсь ѣхать къ Александру Иванычу».— Чего же вы боитесь? спрашиваю его.—«Отказа, говоритъ,
потому, самолюбіе будетъ страдать». Усиокоивалъ, успокоивалъ его, ничего не беретъ, только и твердитъ одно: самолюбіе да самолюбіе!... Тутъ злость меня разобрала. «Что-жь, говорю, вѣдь теперь ужь нельзя отступиться?* —
Нельзя.—«Такъ поѣдемте.»—Пожалуй, отвѣчаетъ, только боюсь... потому самолюбіе...
Софья Алек. (смѣется). Значитъ онъ предчувствовалъ? Артемьевъ. Должно быть.
Софья Алек. Ну, и поѣхалъ?
Аріемьевъ. Иасилу-то насилу. (Молчаніе). Да. Такъ вышелъ онъ отъ васъ въ гнѣвѣ великомъ. «Куда же, я спрашиваю, мы поѣдемъ?»—Куда, отвѣчаетъ, ѣхать!... Въ трактиръ какой нибудь, напиться съ горя.—И по
ѣхали мы въ трактиръ. Стали пить. Вижу, у Инеева злоба мало ио малу утихать начала, больше сталъ въ уныніе вдаваться, а потомъ повеселѣлъ, разговорился. «Я, говоритъ, придумалъ вотъ какую штуку: если пой
детъ какой обидный для моего самолюбія разговоръ, укачу мѣсяцевъ этакъ на шесть въ Англію. Тѣмъ временемъ все это забудется.
Софья Алек. На томъ онъ и порѣшилъ? Артемьевъ. Да, на томъ и порѣшилъ.
Софья Алек. Что же, это благоразумно.
Артемьевъ. Конечно, благоразумно. Хорошо то, что не настаиваетъ еще; получилъ отказъ и откланялся. Другой бы въ просьбы ударился, надоѣлъ бы вамъ.
Софья Алек. Это правда.
Артемьевъ. Совѣстливъ. (Молчаніе). А послушайте, кузина, вамъ вѣдь все таки надо посватать жениха.
Софья Алек. Никакъ вы свахой сдѣлались?
Аріемьевъ. Вотъ свахой! Такъ непремѣнно и свахой! Можно сватать, и не быть свахой. Та получаетъ вознагражденіе, а я изъ добраго побужденія...
Софьи Алек. Благодарю васъ. (Смѣется). Что-жь, сватайте.
Артемьевъ. Извольте. Только наперодъ мнѣ нужно знать ваши требовапіа...
М-мъ Ларсенъ (перебиваетъ его). О, это я могу раз
М-мъ Ларсенъ. Кто же писалъ эти стихи? Артемьевъ. Я.
М-мъ Ларсенъ. Правда? (Смѣется). Въ такомъ случаѣ извините мой рѣзкій приговоръ о вашемъ произведеніи.
Артемьевъ, ІІичего-съ. Во-нервыхъ, я не считаю себя стихотворцемъ и, значитъ, не имѣю авторскаго самолюбія, а во-вторыхъ, я старался сдѣлать эти стихи именно такими, какъ вы объ нихъ выразились.
М-мъ Ларсенъ. По, согласитесь, мсьё Артемьевъ, это не совсѣмъ честно?
Артемьевъ. По отношенію Инеева—согласенъ; но... М-мъ Ларсенъ. Какое же еще но тутъ?
Артемьевъ. Но... не забывайте, что я имѣлъ въ виду помѣшать осуществиться намѣренію Инеева и для этого постарался показать его...
М-мъ Ларсенъ. Въ полной прелести? Артемьевъ. Именно такъ.
Софья Алек. Послушайте, Pierre, неужели же вы серьезно думали, что намѣреніе Адама Адамыча могло осуществиться?
Артемьевъ. Чѣмъ чортъ не шутитъ! Онъ богатъ, молодъ, Александръ Иванычъ говорилъ нро него, что лучше онъ себѣ зятя не желаетъ.
Софья Алек. А я-то, могла ли я согласиться? Артемьевъ. Опять-таки я этого не зналъ.
Софья Алек. Положимъ такъ, но все-таки крайне нелѣпо вообразить, что предложеніе Инеева могло быть при
нято мною. Вы говорите: богатъ. Богатство, конечно, вещь очень привлекательная для того, кто его не имѣетъ. А я не принадлежу къ числу неимущихъ.
Артемьевъ. Все это прекрасно. А вашъ батюшка, его заявленіе, что онъ лучше зятя себѣ не желаетъ?
Софья Алек. Заявленіе! Вопросъ въ томъ, что изъ этого могло выйдти?
Артемьевъ. Теперь я очень хорошо вижу, что выйдти ничего не могло... а тогда я этого не зналъ. (Молчаніе). Кстати, какъ здоровъ дядя и гдѣ онъ обрѣтается?
Софья Алек. Какъ здоровъ? Ничего, здоровъ, только пьетъ. А гдѣ обрѣтается—рѣшительно не знаю. Вотъ уже
третій день, какъ я его не видала. Вечеромъ пріѣзжаетъ поздно, а утромъ уѣзжаетъ рано.
Артемьевъ. Стало быть гуляетъ? Софья Алек. Стало быть гуляетъ.
Артемьевъ (пожимаетъ плечами). Удивительная натура! И по всей вѣроятности съ своей компаніей?
Софья Алек. Конечно. (Молчитъ).
Артемьевъ. Однако, мы начали за здравіе, а свели за упокой...
Софья Алек. Правда. Станемъ говорить о чемъ шібудь другомъ.
Ар іемьевъ. Вотъ, напримѣръ, не хотите ли послушать, что стало послѣ вашего отказа съ Ииеевымъ?
Софья Алек. Разскажите.
Артемьевъ. Извольте. Вышелъ онъ отъ васъ тогда въ гнѣвѣ превеликомъ...
Софья Алек. На что же было ему гнѣваться? Вѣдь онъ
долженъ же былъ расчитывать, дѣлая предложеніе, на да и нѣтъ.
Артемьевъ. Въ томъ-то и штука вся, что онъ скорѣе готовъ бы былъ провалиться сквозь землю, нежели поворотить съ носомъ оглобли.
Софья Алек. Такъ неужели же онъ влюбился въ меня до такой стеиени?
Артемьевъ. О нѣтъ, вы ему нравитесь, правда, но нравитесь, какъ и всякая хорошенькая женщина, ии больше, ни меньше.
Софья Алек. Въ такомъ случаѣ, я не знаю, что могло его такъ сильно опечалить?
Артемьевъ. Отказъ. To-есть, видите ли: его озлобило не то, что вы ему отказали, а то, что отказали.
СоФьа Алек. Понимаю: самолюбіе затронуто. (Смѣется). А онъ самолюбивъ?
Артемьевъ. До глуности.
Софья Алек. Я не знала этого.
Артемьевъ. Передъ тѣмъ, какъ ѣхать тогда къ вамъ, онъ мнѣ и говоритъ: «а знаете, Петръ Ковстантинычъ, я какъ будто боюсь ѣхать къ Александру Иванычу».— Чего же вы боитесь? спрашиваю его.—«Отказа, говоритъ,
потому, самолюбіе будетъ страдать». Усиокоивалъ, успокоивалъ его, ничего не беретъ, только и твердитъ одно: самолюбіе да самолюбіе!... Тутъ злость меня разобрала. «Что-жь, говорю, вѣдь теперь ужь нельзя отступиться?* —
Нельзя.—«Такъ поѣдемте.»—Пожалуй, отвѣчаетъ, только боюсь... потому самолюбіе...
Софья Алек. (смѣется). Значитъ онъ предчувствовалъ? Артемьевъ. Должно быть.
Софья Алек. Ну, и поѣхалъ?
Аріемьевъ. Иасилу-то насилу. (Молчаніе). Да. Такъ вышелъ онъ отъ васъ въ гнѣвѣ великомъ. «Куда же, я спрашиваю, мы поѣдемъ?»—Куда, отвѣчаетъ, ѣхать!... Въ трактиръ какой нибудь, напиться съ горя.—И по
ѣхали мы въ трактиръ. Стали пить. Вижу, у Инеева злоба мало ио малу утихать начала, больше сталъ въ уныніе вдаваться, а потомъ повеселѣлъ, разговорился. «Я, говоритъ, придумалъ вотъ какую штуку: если пой
детъ какой обидный для моего самолюбія разговоръ, укачу мѣсяцевъ этакъ на шесть въ Англію. Тѣмъ временемъ все это забудется.
Софья Алек. На томъ онъ и порѣшилъ? Артемьевъ. Да, на томъ и порѣшилъ.
Софья Алек. Что же, это благоразумно.
Артемьевъ. Конечно, благоразумно. Хорошо то, что не настаиваетъ еще; получилъ отказъ и откланялся. Другой бы въ просьбы ударился, надоѣлъ бы вамъ.
Софья Алек. Это правда.
Артемьевъ. Совѣстливъ. (Молчаніе). А послушайте, кузина, вамъ вѣдь все таки надо посватать жениха.
Софья Алек. Никакъ вы свахой сдѣлались?
Аріемьевъ. Вотъ свахой! Такъ непремѣнно и свахой! Можно сватать, и не быть свахой. Та получаетъ вознагражденіе, а я изъ добраго побужденія...
Софьи Алек. Благодарю васъ. (Смѣется). Что-жь, сватайте.
Артемьевъ. Извольте. Только наперодъ мнѣ нужно знать ваши требовапіа...
М-мъ Ларсенъ (перебиваетъ его). О, это я могу раз