происхожденіи, то таковому скептику онъ предлагалъ обыкновенно понюхать свою шляпу. Скептикъ нюхалъ и почему-то убѣждался, что шляпа дѣйствительно полинезійскаго происхожденія.
Что же касается до бѣднаго Василькова, то послѣ разлуки съ старыми друзьями, у него прибавилось еще
новое горе. Чуть не со слезами вспоминалъ онъ объ нихъ и говорилъ всѣмъ, что сдѣлалъ страшную подлость. По цѣлымъ бывало часамъ смотрѣлъ онъ на опустѣлый уголъ комнаты, въ которомъ стояла его палка и на гвоздикъ, гдѣ висѣла его незабвенная шляпа, и такъ ему было грустно безъ нихъ, какъ будто онъ снесъ на кладбище двухъ дорогихъ его сердцу покойниковъ.
Пять рублей, разумѣется, не на долго его поддержали. Онъ окончательно упалъ духомъ, задумался, запилъ горше прежняго и безпрестанно началъ манкировать классами въ училищѣ.
Штатный смотритель громилъ его съ своей стороны грозными предписаніями; но Васильковъ запивалъ эти пред
писанія рюмкой водки и не обращалъ на нихъ никакого вниманія.
Однажды онъ пришелъ ко мнѣ въ такомъ ужасномъ положеніи, что я перепугался за него не на шутку: око

ченѣлъ отъ холода, какъ кочарыжка, лицо блѣдное, глаза ввалились, руки дрожатъ.

— Объясните пожзлутта, докторъ, что это со мной дѣлается? спросилъ онъ меня, опускаясь на стулъ.
— Что-жь съ вами дѣлается?
— Да чортъ знаетъ, видѣнія какія-то иредставляются... да вѣдь до того живо, что, кажется, руками ощупать можно. Вчера, напримѣръ, сижу я въ залѣ, пью чай, вдругъ гляжу: у дверей стоитъ англичанинъ въ штиблетахъ съ толстѣйшими подошвами и съ рыжими бакенбар

дами и держитъ въ рукахъ боченокъ чуть не въ аршинъ. Извольте, говоритъ, получить, господинъ Васильковъ: эго,

говоритъ, прислана вамъ премія изъ лондопскаго ученолитературнаго общества.—Да вѣдь ясно слышу, что го
воритъ и громко таково, точно знаетъ, что я крѣпокъ на ухо. Разумѣется, я обрадовался. Иасилу-то! подумалъ себѣ, вскочилъ какъ сумасшедшій, бросился къ этому англичанину и ужь протянулъ руки къ боченку,—но въ это мгновеніе англичаиииъ вдругъ исчезъ, точно сквозь землю провалился проклятый Джонъ Буль. Куда оиъ дѣвался? думаю себѣ; бросился въ кухню—никого пѣгъ; заглянулъ въ кухшо —нѣтъ, выбѣжалъ за ворота, смотрю:
по тротуару, по направленію къ Крестовской улицѣ, идетъ какой-то господинъ, точно какъ онъ,—я за нимъ бѣгомъ, какъ былъ, въ халатѣ, смотрю: тьфу, чортъ возьми!— письмоводитель изъ дворянской опеки. Вѣрите ли, съ ума
было сошелъ отъ бѣшенства. Кажется, въ рукахъ былъ кладъ, да вотъ взять было нельзя. И чортъ его знаетъ,
откуда этотъ англичанинъ явился... Въ другой разъ прихожу изъ училища. Продрогъ до костей. Сижу, пью тоже чай. Вдругъ загремѣло что-то но комнатѣ, страшно за

гремѣло. Глядь—что за чудо—по полу катается огромный боченокъ, и видно, что тяжесть въ велъ страшная. Я

вскочилъ, хотѣлъ схватить—не тутъ-то было—виляетъ, шельма, по комнатѣ, точно живой. Ловилъ, ловилъ, изъ силъ выбился. Кричу женѣ: «Маша, Маша, помоги!» —
Та вошла. «Что ты?» спрашиваетъ.—Да вотъ развѣ не видишь, боченокъ но полу катается! Лови его!—«Поми. луй, говоритъ, Егоръ Иванычъ, я никакого боченка не вижу.»—Да что у тебя глазъ что ли нѣтъ? Вотъ онъ
возлѣ тебя—лови, дура! — «Да полно, говоритъ, Его. рушка, это тебѣ мерещится.»—Какой чортъ мерещится— вотъ онъ! Стой! Совсѣмъ было схватилъ,—нѣтъ, исчезъ,
анаѳема! Скажите пожалуста, докторъ, что это такое? Неужели припадки бѣлой горячки? — Похоже.
Я прописалъ ему лѣкарство, строжайшимъ образомъ запретилъ пить водку и сталъ навѣщать его.

Въ короткое время прииадки исчезли.

Тогда у меня было но горло дѣла; я безпрестанно разъѣзжалъ по уѣзду, почти жилъ въ тарантасѣ, и послѣ
того почти съ мѣсяцъ не видался съ Васильковымъ. Какъ

вдругъ однажды прибѣгаетъ ко миѣ жена его въ слезахъ и въ страшномъ отчаяніи.

— Сдѣлайте одолженіе, докторъ, пожалуйте къ намъ иоскорѣе: съ мужемъ дѣлается что-то ужасио страшное, перепугалъ меня до смерти. — Что же съ нимъ?
— И сама не знаю,—ио что-то ужь очень страшное. — Пьетъ онъ?
— Нѣтъ, вотъ ужь съ мѣсяцъ въ ротъ ничего не беретъ,—съ тѣхъ поръ, какъ вы ему запретили.
Отравляюсь. Васильковъ сидѣлъ въ своемъ зальцѣ за ломбернымъ столомъ и съ самымъ серьезнымъ и глубокомысленнымъ видомъ перебиралъ какія-то бумаги.
— Здравствуйте, Егоръ Иванычъ! подошзлъ я къ нему.

— Погодите, не мѣшайте, докторъ, дѣло серьезное, отвѣчалъ онъ, продолжая разсматривать бумаги.—Сей

часъ объясню вамъ въ чемъ дѣло. Вотъ видите ли, обра

тился онъ ко мнѣ минутъ черезъ пять,—сегодня утромъ я иолучилъ очень важныя депеши изъ Англіи. Прихожу изъ училища, а они и лежатъ вотъ здѣсь на столѣ. Должно быть безъ меня почтальонъ принесъ. Англійское пра
вительство вызываетъ меня въ Лондонъ, увѣдомляетъ,
что мнѣ даио уже званіе лорда, что я сдѣланъ членомъ парламента, наконецъ, что задача моя удостоена преміи и боченокъ золота для меня приготовленъ. Теиерь вотъ только не знаю, какъ уладить это дѣло. Главное- денегъ