дилъ съ нея глазъ; омъ смотрѣлъ, кто бывалъ у ней, какъ и съ кѣмъ она говорила, и всѣ ощущенія, всѣ страданіи ого отражались на его лицѣ, онъ какъ бы подвергалъ себя добровольной пыткѣ, которая сдѣлалась его не
обходимостью. Какъ-то я улучилъ время и утромъ, когда еще на «Волчьей Долинѣ» почти никого не было, засталъ Лизу одну. Старика также не было.
Она что-то прятала въ тележку, на которой обыкновенно привозятся самовары и посуда, и не была даже нарядно одѣта, какъ обыкновенно одѣваются самоварницы, по въ простомъ ситцевомъ платьѣ, совершенно но домаш
нему; дѣвушка отъ этого костюма казалась еще лучше. Дѣйствительно Лиза была прехорошенькая иолугородская,
полудеревенская дѣвушка, типъ ея былъ привлекательный: высокая, стройненькая, съ густыми черными волосами, съ длинною косою, съ темными на выкатъ глазами, съ миніатюрнымъ, свѣженькимъ, румянымъ личикомъ, съ бой

кими чертами и немножко вздернутымъ носикомъ, она производила очень выгодное впечатлѣніе; при дальнѣйшемъ знакомствѣ ее нѣсколько портила небольшая сутуловатость и большая вялость...

Встрѣтила ина меня на этотъ разъ не совсѣмъ ласково. —...Есть чай, Лиза? спросилъ я ез.

—...Какой еще чай—рано; еще не все вывезли.

—...Какъ не все, а это-то что?—Я указалъ на тележку. —...Не все, трубы нѣтъ, да и приборъ не весь.

—...Ну нѣтъ, такъ на нѣтъ и суда нѣтъ. Снички есть? —...И сничекъ нѣтъ.
Въ это время къ намъ подошелъ молодой парень съ сигарами и папиросами, которые и до сихъ поръ во множествѣ торгуютъ но Сокольникамъ, малый молодой, бѣ
локурый, съ нриродио вьющимися кудрями, сь загорѣлымъ и сумрачнымъ, серьезнымъ лицомъ. Онъ видимо слышалъ мой вопросъ о спичкахъ.
—...Коробку что-ль прикажете? обратился онъ неожиданно ко мнѣ, смотря сердито н непривѣтливо.
—...Давай коробку, выговорилъ я невольно.

Онъ подалъ.

—...Много ли?

—...Что пожалуете.

Я бросилъ ему какую-то мелкую монету, закурилъ папироску и пошелъ прочь, «сигары-папиросы» остался съ Лизой. Удаляясь, я слышалъ, что оігь что-то проворчалъ, потомъ мнѣ послышался крупный и грубый разговоръ его съ Лизой.
—...Что-жь мнѣ дѣлать, что же мнѣ съ ними дѣлать? слышался ея пискливый голосокъ.
«Ну, это еще нѣчто новое, подумалъ я,—бѣдный старикашка!...» Я отошелъ нѣсколько подальше и сѣлъ на одну изъ лавочекъ; между высокими соснами вдали вид
нѣлись и тележка Лизы, и она сама, и бѣлокурый дѣ
тина. Лиза, понурясь, стояла надъ тележкой; ея тонкій профиль рѣзко выдѣлялся на свѣтлой полосѣ дыма, ко
торый валилъ изъ самовара, «сигары-папиросы» стоялъ ко мнѣ зздомъ, какъ-то избоченясь и передергивая свой ящикъ съ сигарами; мнѣ такъ н рисовалось его грубое лицо, хотя я его и не видалъ, оиъ все продолжалъ кри
чать иа Лизѵ, потомъ зачѣмъ-то схватилъ ее за руки и должно быть жалъ или ломалъ ихъ, истому что Лиза раза
два вскрикнула; я уже хотѣлъ было бѣжать къ ней на помощь, но бѣлокурый дѣтина толкнулъ ее отъ себя, плюнулъ ей вослѣдъ и пошелъ прочь... Лиза закрыла Фартукомъ глаза и пошла прочь...
Первымъ моимъ движеніемъ было пойти къ пей, но
чтобы не встрѣтиться съ этими ужасными «енгары-иаииросы», я иочпі въ бѣгъ бросился по дорожкѣ, чтобъ обогнуть сарайчикъ, гдѣ даются вечера и встрѣтить ее у выхода, по пройдя скорымъ шагомъ небольшое про
странство, я встрѣтился съ отправляющимся на свой обычный постъ старикашкой.

—...Куда ны, куда это вы? и оиъ почти загородилъ миѣ дорогу.

—...Постойте, постойте! отвѣтилъ я ему и невидимому оставилъ его въ недоумѣніи. Я едва нагналъ Лизу.
—...Лиза, Лиза! скажи, что такое, за что тебя обидѣли? Но она ничего не отвѣтила на ыон воззванія, повернула было ко мнѣ голову, махнула рукою и ношла дальше.
Зло взяло меня на нее, я также отвернулся отъ нея и пошелъ къ старикашкѣ.
Я подходилъ къ нему тихимъ и покойнымъ шагомъ; онъ сидѣлъ па обычномъ своемъ мѣстѣ и съ видимымъ нетерпѣніемъ смотрѣлъ въ ту сторону, гдѣ обыкновенно торговала Лиза. Увидавъ меня, онъ еще съ большимъ не - терпѣніемъ обратился ко мнѣ, и взглядъ его, и вся Фигура такъ и прониклась напряженнымъ любопытствомъ.
—...Что это съ вами случилось такое, батюшка? заговорилъ онъ, какъ только я подошелъ къ нему,—куда это вы такъ устремлялись, куда эго такъ?
Я сѣлъ около него, отдохнулъ немного и все по порядку разсказалъ ему. Надо было видѣть, что дѣлалось во время моего разсказа съ его болѣзненнымъ, истомленнымъ лицомъ: каждое слово, казалось, ножомъ вонза
лось въ его сердце н онъ невидимому равносильно чувствовалъ эту боль и только что не кричалъ. Въ выра

женіи его лица смѣшивались и ревность, и злоба, и какаято безнадежность, близкая къ отчаянію.

—...Ломалъ еіі руки? спрашивалъ онъ меня.

—...Да... жалъ, знаете, эдакъ, она даже вскрикнула два раза.

—...Потомъ ударилъ?

—...Толкнулъ ее отъ себя.